ДУШЕВНЫЙ ОПЫТ
Джон Донн в запрещенном жанре сатирической поэмы
Григорий Кружков
Поэма "Метемпсихоз или Странствия души", может быть, - самое загадочное произведение Джона Донна.
Первое (посмертное) издание его стихов "Poems by J. D. (1633)" открывается именно этой поэмой. Пятнадцатью годами раньше Бен Джонсон в разговоре с Драммондом так отзывался об этой тогда еще неопубликованной вещи: "Замысел донновского "Метемпсихоза" в том, что он проследил странствия души того яблока, что сорвала Ева, - переселив ее сперва в суку, потом в волчицу, а потом в женщину; его целью было провести сию душу через тела всех еретиков, начиная с Каина, и в конце концов оставить ее в теле Кальвина. Впрочем, дальше первой страницы он не пошел, да и то, сделавшись доктором богословия, ныне в том раскаивается и желает уничтожить все свои стихи".
Из этого описания явствует, что Джонсон что-то запамятовал или перепутал - может быть, он и знал поэму лишь понаслышке или по малому отрывку. У самого Донна метаморфозы Души таковы: 1) яблоко Евы, 2) мандрагора, 3) воробей, 4) рыба, 5) другая рыба, 6) кит, 7) мышь, 8) волк, 9) помесь волка и собаки, 10) обезьяна и 11) дочь Адама Фемех. Неточно и замечание Джонсона насчет того, что автор не пошел дальше первой страницы. Но главная неточность Бена Джонсона - в определении предполагаемой цели странствий: у Донна это явно не Кальвин. В строфе VII автор так описывает это последнее (на тот момент) местопребывание Души:
Узнайте же: великая Душа,
Живет - и движет дланью и устами,
Что движут всеми нами, как Луна -
Волной, - та, что в иные времена
Играла царствами и племенами,
Являлись плоти временной тюрьмой, -
Земную форму обрела впервой
В Раю, и был смирен ее приют земной.
Длань и уста, движущие Донном и его читателями, "как Луна - волной", не могут принадлежать никому иному, как английской королеве Елизавете - Диане, Цинтии, непорочной Луне - повелительнице морских приливов: все эти определения были общими местами культа Елизаветы, без конца повторяемыми в речах и мадригалах. Приведем хотя бы пару строк из стихотворения Уолтера Рэли:
И рыцари, что служат светлой Даме:
Да не прейдет божественная мощь,
Да вечно движет зыбкими морями! -
Или его же поэму "Океан к Цинтии", в которой Цинтия (Луна) означает Елизавету, движущую Океаном, т. е. самим Рэли. Так что никакого сомнения, странствия чьей души описываются в поэме, быть не может. Крупнейшие авторитеты донноведения - Грирсон, Гарднер, Госс - с этим согласны.
хотя бы грандиозную "Королеву фей" Спенсера, - но не для такой же глумливой цели! На титульном листе поэмы стоит несомненно восходящий к авторской копии подзаголовок Poкma Satyricon, а ведь сатирическая поэзия была вообще запрещена как жанр в 1599 году, причем те сатиры, что находились в продаже, подверглись изъятию и сожжению во дворе лондонского епископа. Тайная полиция и Звездная Палата свирепствовали, за злободневный политический намек в комедии легко можно было загреметь в тюрьму, за оскорбление королевского величества полагалось отсечение носа и ушей (такой участи чуть не подверглись Джонсон, Марстон и Деккер в 1605 году); а тут - не просто сатирическая, а прямо богохульная поэма, передразнивающая события священной истории, поддерживающая пифагорейскую ересь о скитаниях души и - самое ужасное! - прямо намекающая на то, что это душа царствующей монархини!
И посмотрите, в каких тонах описываются приключения этой души, какого она набралась опыта на своем пути. Это, во-первых, опыт распутства, четко прослеживаемый в пунктирной линии: воробей-волк-обезьяна. Перед нами почти краткий компендиум распутства: воробей - легкомысленное беспутство и инцест, волк - коварное и кровожадное прелюбодейство, обезьяна - смешная и безобразная похоть. Если вспомнить, что Елизавете, которую фавориты и льстецы славили как Венеру, было тогда уже далеко за шестьдесят, обезьяна покажется не случайным персонажем; если при том учесть, что для нее, как и для ее батюшки Генриха VIII, не было проблемой отправить своего фаворита в Тауэр или на казнь, то и образ волка окажется уместным. Отметим, что по сюжету поэмы Душа от волка прямиком переходит к его отродью - сыну волка и собаки; не намек ли это на то, что в Елизавету перешла душа ее родителя?
Вторая линия, которая прослеживается в странствиях Души, - это опыт интриг и коварства: кит-мышь. Причем огромный и сильный кит становится жертвой неожиданного кровавого заговора со стороны рыбы-молота и меч-рыбы, а ничтожная мышь уничтожает мощного слона, проникнув как лазутчик в его мозг и направив удар в самое уязвимое место. Таким образом, Душа набирается опыта интриг как бы с двух сторон (разведки и контрразведки) - та самая душа, которая ныне, как утверждает Донн, правит английским королевством. Откуда такая дерзость и, главное, что могло ее спровоцировать?
Мы знаем, что Джон Донн происходил из католической семьи, а Елизавета беспощадно преследовала католиков; в частности, во время учебы Донна в Линкольнз-Инн был арестован и вскоре умер в тюрьме его родной брат Генри. Но Джон Донн и в молодости не был борцом за веру, а уж к 1601 году, в свои двадцать восемь лет, приняв протестантство и твердо став на путь придворной, государственной карьеры, он бы не решился на рискованную атаку верховной власти без конкретного и крупного повода. В чем же дело? Мне кажется, ответ лежит на поверхности. На титульном листе поэмы, несомненно восходящей к авторскому списку, стоит дата окончания поэмы: 16 августа 1601 г. Двадцать пятого февраля того же года Лондон потрясла казнь Эссекса, фаворита Елизаветы и первого вельможи в Англии. Между этими событиями - пять месяцев. Именно в это время Донн сочинил пятьсот строк своей замысловатой сатиры. Есть ли основания предполагать, что эти события связаны с тем, что Донн был потрясен гибелью Эссекса и резко ухудшил свое мнение о королеве?
Такие основания есть. Во-первых, с Эссексом был дружен Томас Эджертон, лорд Хранитель Королевской Печати, в доме которого жил Донн в качестве личного секретаря и почти члена семьи. Собственно говоря, Донн и попал к Эджертону через службу у Эссекса. Под его началом в качестве джентльмена-добровольца Донн плавал к Кадису в 1596 году (славная победа над испанцами, стяжавшая славу Эссексу!) и 1597 году к Азорским островам, причем в последнем случае непосредственно "состоял при его светлости". В этом плавании он подружился с сыном и пасынком Эджертона, Томасом и Фрэнсисом, тоже горячими приверженцами Эссекса. Благодаря им и состоялось знакомство Донна с его будущим патроном. С первого октября 1599-го по пятое июля 1600 года опальный Эссекс находился под домашним арестом в доме своего друга лорда Эджертона, следовательно, ежедневно общался с Донном, сидел с ним за одним столом, обменивался шутками и любезностями. В феврале 1601 года, когда до королевы дошли сведения, что Эссекс задумал мятеж, именно лорда Хранителя Королевской Печати она отправила во главе делегации в дом графа. Но королевских посланцев встретили враждебно, их свиту, в том числе Джона Донна, оставили за воротами. Лорду Эджертону не удалось пробудить благоразумие в Эссексе, и роковое выступление, окончившееся ужасным и позорным фиаско, состоялось. Лондонцы не поддержали мятежа, Эссекс был арестован и приговорен к смерти. О последних днях перед его казнью ходят легенды. Говорят, что Ели завета сначала подписала приказ, а потом уничтожила его. Что она ждала от Эссекса просьбы о помиловании, присылки им какого-то заветного кольца. В час казни осужденный вел себя стоически, предсмертную речь на эшафоте произнес такую, что, говорят, даже его заклятый враг Уолтер Рэли плакал (в следующее царствование он и сам блеснет речью на эшафоте).
и с которым девять месяцев прожил под общей крышей, - должны были составить целую эпоху в жизни Донна. Эмоции выплеснулись у него, как всегда, в форме интеллектуального бунта. Он начинает сатирическую поэму, начиненную бесконечной чередой возвышений и крахов земных тварей; сквозь это все проходит душа, которая отнюдь не очищается и не умудряется в страданиях, а лишь накапливает, говоря по-современному, негативный опыт (блуди и поедай другого!); путь этой души ведет, как внятно обозначено уже в первых строфах, от яблока Евы к "длани и устам", правящим Английским королевством. В ту эпоху, когда на книгах непременно помещали велеречивое посвящение какому-нибудь принцу или вельможе, Донн на заглавном листе поэмы ставит неслыханной дерзости слова: "INFINITATI SACRUM" - "Посвящается Вечности"!
Предположение, что "Метемпсихоз" Донна психологически связан к гибелью Эссекса, оказывается в ряду других гипотез, находящих следы этого трагического события в литературе елизаветинской эпохи. В мизантропических обертонах поэмы, в ее мрачной веселости можно найти перекличку с монологами Гамлета. Кстати, некоторые ученые считают, что "Гамлет" написан в том же 1601 году (в нем есть очевидные намеки на происходившую весной 1601 года "войну театров") и что в образе Гамлета отразился Эссекс, а в образе распутной королевы Гертруды - Елизавета. Существует предположение, что и обычно приписываемое Шекспиру стихотворение "Феникс и Голубь" из "Честерского сборника" (1601) элегически трактует трагический финал истории королевы и несчастного графа Эссекса. "Феникс" было одним из обычных аллегорических именований Елизаветы; по сюжету стихотворения Феникс и Голубь сгорают в пламени, из которого возрождается новый Феникс. В отношении к королевским особам гибель и возрождение Феникса означали смену монархов: "Король умер, да здравствует король!" Елизавета фактически была еще жива, но это была уже тень великой Елизаветы: последние два года жизни после казни своего Голубя королева провела в тоске и унынии.
стихов), понадобились бы, наверное, десятки, если не сотни тысяч строк, чтобы довести историю Души до современности. Обещание Донна создать "Книгу книг", стоящую лишь ступенькой пониже Библии, носят явно иронический характер, как и многое другое в авторском предисловии, например, аттестация своего собственного ума как "простого, незамысловатого и бесхитростного". Скорее всего в цель Донна входило пародийное изображение, так сказать, "Великого Замаха"; притом он отлично знал, что прозрачный намек действует лучше разжевывания, угроза сильнее выполнения (см. концовку стихотворения "Призрак"). Да и не было у Донна времени на эпопеи: его жизнь резко повернулась в 1601 году. В начале декабря он тайно женился на племяннице своего патрона Анне Мор (вся осень, вероятно, ушла не треволнения и устройство этого тайного бракосочетания). По ходатайству разгневанного отца Донн был уволен со службы, заключен в тюрьму, и хотя он вскоре вышел на свободу и даже примирился с тестем, но все-таки остался у разбитого корыта: заново начать светскую карьеру ему уже не удалось. Донн посерьезнел, приобрел склонность к меланхолии. "Метемпсихоз" оказался последним всплеском его необузданной и безоглядной молодости.