Первый сонет Джона Мильтона в контексте английской поэтической традиции
Филология в системе современного университетского образования. Материалы научной конференции 22 – 23 июня 2004 года. Выпуск 7 / Университет Российской Академии образования. Филологический факультет. Кафедра истории мировой литературы. Кафедра общего языкознания и русского языка. Редакционная коллегия: Н. А. Литвиненко, О. В. Карпова. М.: Издательство УРАО, 2004. С. 69 – 73.
http://natapa.msk.ru/philology/issue7/moskina.htm
поэтами Томасом Уайетом и графом Серрем, испытавшими на себе немалое влияние петраркистской традиции. Сонет практически сразу приобрел популярность в Англии; особенное распространение он получил в любовной лирике: у слова сонет даже появилось второе значение – любовная песенка или любовное стихотворение, что подразумевало более вольное обращение со строгим итальянским каноном. Результатом этой трансформации стал так называемый елизаветинский сонет, ставший достойным соперником своего итальянского предшественника, который также нашел своих почитателей среди английских поэтов.
В отличие от итальянского, или петраркистского сонета, обязательные 14 строк которого делились на два катрена и два терцета с опоясывающей схемой рифмовки, английская разновидность состояла из четырех катренов, связанных перекрестной рифмой, и финального двустишия. В тематическом отношении между елизаветинским сонетом и петраркистским было немало общего – большая часть стихотворений, написанных в этом жанре в Италии XIV–XV вв. и в Англии XVI в., были посвящены неразделенной или трагической любви. Исключения, представленные политическими и сатирическими сонетами, были слишком немногочисленны, чтобы говорить об устойчивой традиции этих разновидностей жанра, особенно в английской литературе XVI века.
В преобладающем большинстве елизаветинских сонетов воспевалась красота и добродетель прекрасной дамы, описывались мучения отвергнутого или обманутого влюбленного. Многие сравнения, эпитеты, сложные и изощренные метафоры, получившие название «концептов», переходили из стихотворения в стихотворение, утрачивая блеск и остроту новизны, и превращаясь в клише, литературные штампы, без которых уже не мог обойтись язык куртуазной поэзии. Чтобы преодолеть кризис, в котором сонетная традиция оказалась благодаря бесчисленным подражателям Петрарки, Серрея и Сидни, потребовались настоящие художники слова, способные подарить жанру новую жизнь.
Историю английского сонета невозможно представить без имен Уильяма Шекспира и Джона Донна. В творчестве этих поэтов отразился уникальный характер английского Возрождения, с его трагическими противоречиями, надеждами и разочарованиями, попытками гуманистического осмысления глобальных проблем человеческого существования. Сонет под их пером наполняется новым содержанием, в поле зрения поэтов оказываются такие проблемы, как дружба, отношения с Богом и поиск своего предназначения, значение искусства в жизни человека, соотношение времени и вечности.
К началу семнадцатого века петраркистская традиция как в европейской, так и в английской лирике утратила свое безраздельное влияние. В семнадцатом веке жанр сонета пользовался куда меньшей популярностью у английских поэтов, чем у их предшественников-елизаветинцев. Однако именно к этому жанру обращается Джон Мильтон, причем к его итальянскому, более строгому канону.
– от краткой завязки, своего рода экспозиции, через нарастание эмоций до кульминации в последних строках октавы, с последующей паузой и переходом к медитативному выводу в секстете. Данная схема более всего соответствовала поэтическому темпераменту Мильтона. Уже в первом сонете, написанном двадцатидвухлетним поэтом, отразились все особенности индивидуального использования итальянского образца.
To the Nightingale O nightingale that on yon bloomy spray Warbl'st at eve, when all the woods are still, Thou with fresh hope the lover's heart dost fill, While the jolly hours lead on propitious May. Thy liquid notes that close the eye of day, First heard before the shallow cuckoo's bill, Portend success in love. O, if Jove' will Have linked that amorous power to thy soft lay, Now timely sing, ere the rude bird of hate Fortell my doom, in some grove nigh; As thou from year to year hast sung too late For my relief, yet hadst no reason why. Whether the Muse or Love call thee his mate, Both them I serve, and of there train am I.
Стихотворение «К соловью» было написано приблизительно в одно время с итальянскими сонетами Мильтона, посвященными его увлечению некой прекрасной иностранкой по имени Эмилия. Исследователями до сих пор не установлено, создан ли итальянский цикл на основе реальных событий и переживаний, или для молодого поэта сочинение сонетов на языке Петрарки стало лишь литературным экспериментом, данью традиции. Для нас важно, что сонет «К соловью» через итальянские стихотворения Мильтона оказывается связанным с общеевропейской литературной традицией любовной лирики. Однако образ соловья оказывается связующим компонентом для целого ряда английских стихотворений, которые, несомненно, были известны Мильтону.
Традицию писать стихотворения о соловье можно смело назвать английской. В западноевропейской лирике образ соловья часто выступает в качестве декоративного элемента, наряду с другими составляющими идиллической или пасторальной картины, столь подходящей как фон для развития любовного сюжета. Весна, пробуждение природы, цветение, пение птиц – неизменные составляющие пейзажа во многих любовных стихотворениях. Примером может служить один из сонетов Пьера Ронсара из цикла «Любовь к Мари»:
... Вам жаворонок пел напев веселый свой, И над шиповником, обрызганным росой, Влюбленный соловей исходит в нежной трели. (Пер. В. Левика)
«Метаморфозах» Овидия: Филомела была обесчещена Тереем, мужем своей сестры Прокны. Чтобы она не смогла рассказать о его преступлении, Терей отрезал Филомеле язык. Зевс превратил ее в соловья, а Прокну, жестоко отомстившую мужу, в ласточку. В одном из сонетов Джамбаттисто Марино упоминается этот миф:
Я внемлю пенье трепетного хора: Струится трель, созвучная ручью, И Прокна отвечает соловью, Не поминая давнего позора. (Пер. Е. Солоновича)
В английской поэзии, возможно, не без влияния фольклорной традиции, соловью отводится особое место. В частности, особое распространение получает средневековое поверье, что для влюбленного услышать по весне голос кукушки раньше, чем пение соловья, – дурное предзнаменование, знак неудачи в любви. Мотив спора соловья и кукушки обыгрывается в стихотворении Томаса Кланвоу «The Cuckoo and the Nightingale», в течение долгого времени приписываемого Джеффри Чосеру.
В сонете Эдмунда Спенсера, вопреки этому поэтическому суеверию, именно кукушка возвещает вступление весны в свои права:
Лесной кукушки радостный рожок Трикраты возвестил весны явленье, Напомнив, что явился юный бог И требует от юности служенья. (Пер. А. Сергеева)
– лирический герой его стихотворения торопит соловья, опасаясь, что кукушка опередит вестника Любви.
Сонет «К Соловью» во многом отличается от последующих стихотворений Мильтона в этом жанре. Отличия заключаются прежде всего в тематике, образной системе и выборе художественных средств. Это едва ли не единственный сонет Мильтона, в котором отсутствуют библейские мотивы. Как и многочисленные страдающие влюбленные из стихотворений петраркистов и елизаветинцев, лирический герой сонета «К соловью» обращается к языческому божеству (Jove's will). Созданию античного колорита способствует также идиллическая картина, нарисованная в первом катрене при помощи эпитетов и метафор, связанных с весной и цветением: bloomy spray, jolly hours, propitious May. Составители комментариев к сонетам Мильтона подчеркивают, что слово hours использовано поэтом не в смысле ‘часы, отрезки времени’, а для обозначения языческих божеств Ор, управляющих временами года и оберегающих гармонию и порядок в природе. Оры появляются также в «Комусе» и «Потерянном рае» Мильтона.
Во втором катрене в идиллическую картину тихого вечера (.. eve, when all the woods are still) проникает нотка тревоги, связанная с упоминанием о кукушке, – влюбленный перестает наслаждаться покоем весеннего вечера и вспоминает, что сладкое пение соловья может предвещать любовь, если только его не опередит кукушка. Разрывающее строку восклицание (O, if Jove' will) придает просьбе влюбленного порывистость с неожиданным оттенком горечи и даже упрека, которые объяснены в первом терцете: уже несколько весен подряд соловей позволяет кукушке опередить себя, чем обрекает влюбленного на страдания (As thou from year to year hast sung too late For my relief, yet hadst no reason why). Драматизм этого упрека усугубляется антитезой, возникающей в октаве и развивающейся в первом терцете: бессмысленное кукование кукушки (the shallow cuckoo's bill) противопоставляется сладкозвучному пению соловья (Thy liquid notes; thy soft lay). Первый терцет усиливает противопоставление: с соловьем связаны силы самой любви (linked that amorous power to thy soft lay), тогда как кукушка олицетворяет ненависть и раздоры (the rude bird of hate). Антитеза связывает октаву и терцет: соловей наполняет сердца влюбленных надеждой и предвещает успех в любви, голос кукушки же предсказывает гибель (hopeless doom).
Для того чтобы упреки молодого влюбленного производили впечатление искреннего порыва, вызванного страхом перед очередной неудачей, Мильтон позволяет первому терцету синтаксически нарушить цельность второго – вместо паузы после одиннадцатой строки мы видим продолжение первого терцета: «too late \ For my relief», и две последние строчки сонета оказываются отделенными от всего текста, что подчеркивает их особую значимость.
При этом две последние строки не изолированы от всего корпуса сонета и не носят резюмирующий эпиграмматический характер, как в сонетах шекспировского типа, а вводят новую мысль, подготовленную всей образной системой, антитезами и метафорами сонета, и схема рифмы секстета cdcdcd исключает их обособление и превращение в елизаветинский финальный дистих. Кроме того, два последних стиха связаны со всем текстом системой местоимений первого и второго лица: Thou (первый катрен) thy–thy (второй катрен) my–thou (первый терцет) my–thee–I–I (второй терцет). Цепочка местоимений приводит нас к мысли о близости двух образов – соловья, предвещающего своим пением триумф любви, и поэта, воспевающего любовь (Whether the Muse or Love call thee his mate, Both them I serve, and of there train am I).
ее в своих стихах. Образ поэта-влюбленного в сонете наполняется новым драматическим содержанием, в жалобах влюбленного мы отчетливо слышим нетерпение поэта, боящегося опоздать с выполнением своей миссии, своего служения. Таким образом, в последних строках через сопоставление образов поэта и соловья возникает мотив поэтического служения, столь важный для творчества Мильтона в целом и нашедший дальнейшую разработку в других его сонетах, например, «По случаю своего двадцатитрехлетия», «О слепоте», «Сайриэку Скиннеру».
В первом сонете Мильтона отчетливо ощущается связь с европейской любовной лирикой и английской сонетной традицией, но нельзя забывать, что это стихотворение знаменует собой лишь начало творческого пути поэта. Впоследствии Мильтон не писал любовных стихотворений на английском языке. Самое важное в первом сонете – намеченная тема поэтического служения, в других сонетах тесно связанная с идеей служения Богу, и формирование тех стихотворных особенностей, которые затем станут отличительным признаком особого типа сонета – мильтоновского: деление сонета на октаву и секстет, с отчетливой паузой в середине или после восьмой строки (в данном сонете – в середине седьмой), анжанбеманы и нарушения синтаксического единства строк, использование обращений и восклицательных конструкций, которые придают сонету драматизм и выразительность.
Неподдельная искренность, эмоциональность и порывистость сонетов Мильтона в сочетании с разнообразием затронутых тем и богатством использованных образов – от античных и библейских мотивов до обращения к знаменитым современникам, друзьям и близким поэта – позволяют выделять его стихотворения в этом жанре в особый тип, занявший достойное место в английской поэзии.