Приглашаем посетить сайт

О. И. Половинкина. Эмблематический образ странствия в метафизической поэзии XVII века

Эмблематический образ странствия в метафизической поэзии XVII века

Библия и национальная культура: Межвуз. сб. науч. ст. Б 595 / Перм. ун-т; Отв. ред. Н. С. Бочкарева. – Пермь, 2005

http://window.edu.ru/window_catalog/files/r50591/0004.pdf

Стихотворение Донна «Прощание, запрещающее печаль», которое специалисты склонны считать репрезентативным метафизическим текстом, открывается образом смерти, завершения земного пути. Расставанию души и тела уподоблено расставание влюбленных («Так надлежит расстаться нам»), отъезд лирического героя фактически сравнивается с уходом души. Метафора пути, странствия подчеркнута глаголами «passе away», «to goe» («and whisper their souls, to goe», «the breath goes now»), означающими «умереть», «отойти» и «уйти». Этот смысл передается в переводе С. Степанова:

Как праведник, свой путь свершив,
Шепнув душе «Ступай!», отходит,
Когда находят, что он жив,
Одни – другие не находят.

Отъезд лирического героя – его «отсутствие», «absence» – ассоциируется со смертью и через латинское значение приставки «ab». Слово «absence» в 4 строфе перекликается со словом «sense», «чувство», «ощущение». По мнению И. О. Шайтанова, «хотя этимология этих слов различна, но на слух одно может восприниматься как отрицательная форма другого»[1]. «Absence» соединяется в стихотворении с темой небесного, неземного.

Странствие лирического героя представлено в стихотворении в эмблематическом образе круга – замыкающегося, возвращающегося к исходной точке, с одной стороны, и расширяющегося, описываемого вокруг исходной точки, с другой стороны. Исходная точка, центр круга – союз влюбленных, «святая тайна» которого уподоблена, по замечанию А. Тейта, моменту смерти, тайне перехода «праведников» из жизни в смерть: как «опечаленные друзья» не могут сказать, есть дыхание или его уже нет, так непосвященные не должны проникнуть в тайну нашей любви («T’were prophanation of our joys // To tell the layetie our love»). В христианской традиции смерть праведника описывается с помощью метафоры брачного союза, бракосочетания души с Христом. Любовный союз в стихотворении получает анагогическое значение, становится прообразом божественной любви.

Любовный союз представлен как неразрывное единство: «Our two souls therefore which are one» («Простимся, ибо мы одно // Двух наших душ не расчленить»). Перевод Бродского не воспроизводит буквально 21 стих, но зато очень точно передает парадоксальное значение, заложенное в тексте: физическое разъединение является «знаком духовного союза» (А. Тейт). Эмблемой духовного союза, разъединения в сочетании с неразрывным единством в стихотворении является, как известно, образ циркуля. Душа возлюбленной – та его ножка, что остается в центре, в то время как другая «далеко кружит», «far doth roam».

– 1672), с творчества которой начинается история американской поэзии. Брэдстрит – в девичестве Анна Дадли, – по всей видимости, происходила из младшей ветви баронского дома Саттонов Дадли, состоявшего в родстве с Ф. Сидни. Она выросла в Англии, в доме графа Линкольна, поместьями которого управлял Томас Дадли, ее отец. В Америку Анна Брэдстрит отправилась в апреле 1630 г. на одном из кораблей компании Массачусетского залива. Невозможно со всей точностью установить круг ее чтения, известно только, что он был достаточно обширен. Нет никаких свидетельств ее знакомства с творчеством Донна, но нет и никаких свидетельств обратного. В книге о творчестве Брэдстрит Э. У. Уайт высказывает убеждение, что поэтесса была достаточно эрудированна, чтобы экспериментировать с метафизическим стилем[2].

Три «Письма к мужу, уехавшему по общественным делам» Анны Брэдстрит развивают донновскую тему нерушимости духовного союза вопреки разлуке, физическому разъединению. Первое письмо открывается вопросом:

If two be one, as surely thou and I,
How stayest thou there, whilst I at Ipswich lie?

А завершается ответом:

I here, thou there, yet both but one.
(«A Letter to Her Husband, Absent upon Public Employment»)[3]

стихотворение адресовано жене накануне отъезда во Францию в 1611 г. В «Письмах» Брэдстрит, адресованных Саймону Брэдстриту, уехавшему на несколько месяцев в Бостон, лирическая героиня обращается к мужу с просьбой вернуться. Ее единственным аргументом является печаль, и даже траур, в который погружено ее сердце. «Mourning» в заглавии донновского стихотворения происходит от глагола «to mourn», известного с XII века в значении «испытывать горе, печаль», а также «горевать по случаю смерти», «носить траур». Ситуация предполагает первое значение – сравнение, открывающее текст, делает актуальным второе. Брэдстрит не только останавливается на втором значении, но развивает образ траура в своих стихотворениях: «I, like the Earth this season, mourn in black» – «Я, как земля в это время года, одета в траур» («A Letter to Her Husband …»); «Show him the sorrows of his widowed wife» – «Покажи ему печаль его вдовеющей жены» («Another», «Phoebus make haste …»). Развертывается и уподобление отправившегося в странствие героя покинувшей тело душе, отсутствия («absence») – смерти:

Or as the pensive dove doth al alone
(On withered bough) most uncouthly bemoan
The absence of her love and loving mate,
Whose loss hath made her so unfortunate,
Ev’n thus do I, with many a deep sad groan
Bewail my turtle true, who now is gone
(«Another», «As loving hind …»).

В «Прощании, запрещающем печаль» Донна метафора смерти создает метафизическую ситуацию. В «Письмах» Брэдстрит образ траура не выходит за рамки условной образности любовной поэзии, как она представлена в элегии «Разлука с нею» («His Parting from Her»): «Since she must go, and I must mourn, come Night, // Environ me with darkness, whilst I write:// Shadow that hell unto me, which alone // I am to suffer when my love is gone» – в переводе Б. Томашевского: «Она уходит… Я объят тоскою…// О Ночь, приди, меня окутай тьмою // И тенью ада сердце мне обвей: // Я обречен страдать в разлуке с ней». Это стихотворение известно как XII элегия Донна, впервые оно было частично (42 стиха) опубликовано в издании «Песен и сонетов» 1635 г. в издании 1669 г. появилось полностью. Однако Х. Гарднер высказала серьезные сомнения в том, что элегия принадлежит Донну.

Возлюбленная в этом стихотворении косвенно уподобляется солнцу: ее отсутствие порождает тьму, «дня больше не должно быть», «there should be no more Day». В посланиях Брэдстрит странствие героя сравнивается с годичным солнечным циклом. В первом «Письме» лирическая героиня видит себя Землей, вокруг которой движется солнце:

I, like the Earth this season, mourn in black,
My Sun is gone so far in’s zodiac.

– отсутствие героя означает зиму, холод, «мертвое время» («dead time»): «Return, return, sweet Sol, from Capricorn». «Возвращаясь», максимально приближаясь к Земле, солнце оказывается в созвездии Рака:

«Within the Cancer of my glowing breast».

– день стал томительно бесконечен для лирической героини:

O strange effect! Now thou art southward gone,
I weary grow the tedious day so long.

Когда же он, завершая круг, вновь оправится на север, должна наступить ночь, но только тогда и придет настоящий день, солнце не закатится:

Невечерним, вечным, незаходимым светом миру является Иисус Христос. В Откровении Иоанна Богослова говорится:

«И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их» (Отк. 22:5).

Образ солнечного света, наделенный сакральным значением, появляется в «Прощании, запрещающем печаль». Донн уподобляет союз влюбленных «золоту, разбитому до воздушной тонкости». По проницательному замечанию И. О. Шайтанова, истонченное золото – «это “тонкая материя”, физическое понятие того времени, которое есть основа всего сущего. У Донна “воздушная тонкость” окрашивается в золотистый тон как будто пронизанного солнечным светом воздуха. В ее красоте зримо воплощена приравненная к золоту ценность слияния наших душ, нерасторжимо пронизывающих собой (подобно “тонкой материи”) мироздание»[4]. А. Тейт так комментирует этот образ: «Материальное золото исчезает, когда становится абсолютно тонким и замещается чистым анагогическим «светом»… Донн наполняет свой круг физической субстанцией, которая зрима и осязаема, но именно эта субстанция архетипически воплощает свет небес»[5].

«Алхимический знак золота представляет собой кружок с отмеченным центром»[6], но в то же время это и астрономический солярный знак. Концентрические круги, описываемые циркулем, продолжают тему распространяющегося солнечного, «небесного» света, напоминая Рай, как он представлен у Данте. В метафоре «единство душ – истонченное золото» подчеркнут мотив «расширения» («expansion»). По мысли А. Тейта, образ золота переходит в «визуальный образ круга, … расширяющегося в бесконечность»[7]. Странствие лирического героя становится эмблематическим воплощением «аристотелевского круга архетипического движения»[8], где божественная любовь является источником движения, будучи по своей природе неподвижной.

«Солнцем правды» («взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его» (Мал. 4:2), «Светом истинным» (Ин. 1:9). Как источник всякого света и блага, Бог уподобляется солнцу в 19 псалме (в православной традиции в 18м). Солнце «выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще: От края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от теплоты его» (Пс. 18:6,7). В Библии короля Иакова: «Which is as a bridegroom coming out of his chamber, and rejoiceth as a strong man to run a race. His going forth is from the end of the heaven, and is nothing hid from the heat thereof». Брэдстрит толкует этот текст в стихотворении «Созерцания» («Contemplations»):

Thou as a bridegroom from thy chamber rushes,
And as a strong man, joys to run a race
***
Thy heat from death and dullness doth revive,
And in the darksome womb of fruitful nature dive.

В первом «Письме» лирическая героиня играет роль «плодовитой природы» («fruitful nature»), почвы, оплодотворяемой солнечным теплом. Их с супругом дети – «плоды [его] теплоты» («those fruits which through thy heat I bore»), сотворенные по его подобию («True living pictures of their father’s face»). Аналогия с Богом очевидна. В стихотворении Брэдстрит супруг изображается как аналог Христа, жениха, брачный союз с которым завершит земной путь души. В Новом Завете несколько раз говорится о Господе как о женихе для верующих (Мк. 2:19,20; Отк. 18:23).

С точки зрения протестантской типологии, современный христианин включается в библейскую цепь образов, типов и воплощений, антитипов. Он воплощает в себе двух Адамов: несовершенного первого человека и Христа, который есть forma perfectior человеческой сущности. По мысли Б. Левалски, в метафизической поэзии протестантский типологический символизм стал «важным литературным средством для исследования частной духовной жизни в ее глубине и психологической сложности»[9].

В стихотворении Брэдстрит типологические параллели тщательно выстраиваются. Когда воссияет «незаходимое» солнце, сердце героини должно стать его истинным «домом», подобно тому как, будучи возрожденным, сердце христианина становится храмом Божьим.

«Phoebus make haste …») типологические параллели создаются за счет местоименной игры. Героиня обращается к солнцу с просьбой рассказать отсутствующему супругу о ее тоске. Словом «он» («he») в 10 – 13 стихах обозначается супруг, а в 15 стихе Господь. Местоимения «thou» и «thy» в 22, 23 и 24 стихах соединяют Господа, супруга и солнце.

Третье стихотворение цикла («As loving hind …») отсылает к Песни Песней Соломона, которая толкуется в христианстве как символ стремления души к соединению с Господом. В Песни Песней возлюбленная сравнивается с «полевой ланью» («hind», Песн. П. 2: 7; 3: 5), а ее жених «похож на серну или на молодого оленя» (Песн. П. 2: 9; 8: 14). В Библии короля Иакова: «My beloved is like a roe or a young hart». Они переговариваются, как голубь и голубица («turtle», «dove», Песн. П. 2: 12, 14). В стихотворении Брэдстрит лирическая героиня подобна «любящей лани, лишенной своего оленя», голубице, потерявшей своего голубя. Сакральный сюжет нарушает третье сравнение – с кефалью, которая выбрасывается на берег, когда лишается своей пары. Брэдстрит создает не парафразу библейского текста, а стихотворение, основанное на глубоко личной ситуации, обращается не к Богу, а к супругу. Их брачный союз является аналогом мистического союза души и Христа, значение антитипа содержится в нем, но только частично. Тип по определению должен предварять антитип во времени, но при этом не совпадать с ним, обладать собственным, совершенно отдельным бытием.

Разлука в стихотворении разъединяет любящих мужа и жену, но и является подтверждением неразрывности их союза, покуда не настанет время иного, «еще более дорогого возлюбленного» («a more beloved one», стихотворение «In my solitary hours in my dear husband his absence»).

Таким образом, в метафизической поэзии XVII века странствие неизбежно замыкается в круг, знаменует собой возвращение к истоку, первоначалу, эмблематический образ странствия становится метафорой осмысления индивидуумом таинственной природы божественной любви.

—————

2. White E. W. Anne Bradstreet: The Tenth Muse. N. Y., 1971. Р. 204.

3. Стихотворения Анны Брэдстрит цитируются по изданию: Bradstreet A. The Works of Anne Bradstreet / Ed. by J. Hensley. Cambridge, Mass. 1967. Переводы подстрочные.

4. Шайтанов И. О. Указ. соч. С. 26. 5. Tate A. Essays of Four Decades. Chicago, 1968. Р. 248.

8. Ibid. Р. 247.

9. Lewalski B. K. Typological Symbolism and the “Progress of the Soul”… Р. 81.