Е. П. Зыкова. Гражданская война и пастораль в поэме Э. Марвелла "Upon Appleton House"
http://natapa.msk.ru/biblio/vokrug/zykova_poem.htm XVII век: между трагедией и утопией. Сборник научных трудов. Выпуск I. Отв. ред. Т. В. Саськова. М.: ИД «Таганка», 2004.
Поэма «Об Эпплтон Хаус. К милорду Фэрфаксу» – одно из наиболее значимых и известных произведений Эндрю Марвелла (1621 – 1678), современника Мильтона и второго по значению английского поэта середины XVII в. Поэзия Марвелла, на долю которого выпало переживание сложнейшего исторического катаклизма в жизни его страны, – гражданской войны 1642 – 49 гг., республики, протектората Кромвеля и Реставрации – драматична, иронична, интеллектуальна, переполнена необычными метафорами, аллегорическими и символическими образами. Марвелл наследует, оригинально сочетает и развивает обе традиции английской поэзии, сложившиеся в начале XVII в.: поэтов-метафизиков (маньеристическую и барочную) и поэтов-кавалеров (скорее классицистическую).
Поэма «Об Эпплтон Хаус» была создана между 1750 и 1752 гг., когда, вскоре после возвращения из Европы, Марвелл поступил на службу к генералу Фэрфаксу для обучения его дочери Мэри иностранным языкам и жил в родовом поместье Фэрфакса Эпплтон Хаус. К тому же времени относятся и знаменитое его стихотворение «Сад», вызвавшее множество различных толкований, и цикл из четырех пасторальных стихотворений, посвященных косарю Дамону. Для творчества Марвелла это период расцвета.
Произведение сложное и многоплановое, поэма Марвелла допускает различные подходы: ее интерпретируют то как скрытую политическую аллегорию[1], то как произведение назидательное, последовательно развивающее понятый в религиозном смысле контраст между невинностью и испорченностью[2], то как драматизацию отношения автора к природе в духе популярной в XVII в. пьесы-маски[3]. Если аллегорический подход явно недостаточен – поэма не представляет собою сплошной аллегории, ее структура сложнее, – то попытка увидеть в ней драматизацию отношения автора к природе более продуктивна. Но для адекватной интерпретации содержания необходимо уяснение специфики ее жанра, а сопоставление поэмы с пьесой-маской (хотя та была чаще всего пасторальной) все-таки условно. Более точное определение жанра предложил Г. Р. Хиббард, отнесший «Об Эпплтон Хаус» к малому пасторальному жанру поэмы (или стихотворения) о сельской усадьбе (country-house poem), который хоть и не осмыслялся в теоретических трактатах эпохи, но выработал свой жанровый этикет, набор мотивов и образов, ценностные ориентиры[4]. Публикация полного собрания поэм о сельской усадьбе XVII в., предпринятая А. Фаулером, показала, что это был один из популярных поэтических жанров эпохи[5].
Поэма о сельской усадьбе складывалась как один из пасторальных жанров преимущественно в творчестве поэтов-кавалеров: Бена Джонсона («К Пенсхерсту» и «К сэру Роберту Роту», 1616), Томаса Кэрью («К Сэксему» и «К моему другу Г. Н. из Реста», 1640), Роберта Херрика («Сельская жизнь: к… Эндимиону Портеру…» и «Панегирик сэру Льюису Пембертону», 1648) и таких менее значительных поэтов, как Ричард Фэншо, Томас Рэндолф, Ричард Флекно, Эдмунд Уоллер и некоторые другие. Описательный элемент (описание дома, парка, лесов, полных дичи, рек и прудов, полных рыбы) сочетался в ней с панегириком хозяевам дома, прославлением изобильной, гостеприимной жизни дворянского семейства в собственной усадьбе как того очага культуры, в котором берут свое начало все семейные и общественные добродетели, воспоминанием о славных предках, выражением надежд на подрастающее потомство. Идиллическое настоящее представало как время наслаждения досугом, дружеским общением, изобилием, время вернувшегося Золотого века[6].
Поэма о сельской усадьбе всегда отличалась конкретностью содержания, описанием реальной, хотя одновременно и идеализируемой ситуации, поэтому она тотчас же откликнулась на бурные события гражданской войны. В ходе военных действий многие усадьбы были разрушены, многие конфискованы у роялистов, бежавших в эмиграцию, другие хозяева, сохранившие свои имения, оказались в них в вынужденной изоляции, но жизнь в усадьбе, крохотном оазисе духовной независимости, мира и тишины, не позволяла им забыть о гражданской смуте. Так, Майлдмэй Фейн, граф Вестморленд (1601/2-1666)[7], в поэме «Моя счастливая жизнь. К другу», описывая свою прогулку по усадьбе и свое пение в поле, которому вторил птичий хор, разворачивает сравнение людского и птичьего мира, обращаясь к популярным в позднесредневековой поэзии образам «птичьего парламента». Склока среди пернатых наводит его на мысль о том, что в птичьем государстве тоже происходит революция, и он усложняет свое сравнение, отводя каждой птице свою роль в смуте, в зависимости от того, перелетная она или постоянно живет в Англии, и т. п. При этом автор подробно описывает внешний вид и повадки реальных птиц и наслаждается найденными соответствиями между видами птиц и человеческими характерами, бросая политические намеки.
Если Майлдмэй Фейн прямо вводит тему гражданской смуты в размышления лирического героя, то Марвелл поступает более сложным образом: у него гражданская война остается незримым, но постоянно присутствующим фоном, ощутимым не по мотивам и настроению лирического героя, а по мироощущению, драматизму образов, впрямую не касающихся политики и войны. Важную роль играет здесь новый поворот темы сельского уединения, выбора между vita activa и vita contemplativa, в связи характером и жизненным путем хозяина Эпплтон Хаус. Лорд Фэрфакс (1612 – 1671) был членом парламента и генералом, воевавшим в гражданской войне на стороне парламента, но не поддержавшим радикальных политических мер Кромвеля; казнь короля ужаснула его, а когда после кровавого усмирения Ирландии армия была брошена на покорение Шотландии, он отказался ею командовать и вышел в отставку, уединившись в своем поместье. Марвелл изображает удаление Фэрфакса от дел как нежелание человека, который научился «выпалывать в своей душе сорняки и выращивать совесть», участвовать в борьбе эгоистических интересов. Это удаление вынужденное, и хотя жанровый этикет не позволяет поэту упрекнуть патрона, скрытая горечь, видимо, присутствует в его словах о том, что хозяин Эпплтон Хаус знает, как превратить всю Англию, а не только свое поместье, в райский сад.
дня, с утра и до вечера; если же поэт изображал усадьбу друга или покровителя, его произведение чаще строилось как развернутый каталог всевозможных благ, которыми обладает хозяин усадьбы, в той или иной последовательности описанных. Марвелл сочетает указанные композиционные приемы, получая в результате нечто новое. Поэт изображает усадьбу патрона, последовательно описывая ее части: дом, парк, луга, лес, но изображает не с некой условной точки зрения, во все времена года и части суток, а в ходе своей прогулки по усадьбе летним днем. Таким образом, читатель видит Эпплтон Хаус и его окрестности через воспринимающее и размышляющее сознание поэта. Тем самым Марвелл предвосхищает описания природы в поэзии сентименталистов и романтиков, но там, где последние будут стремиться как можно точнее передать свои чувственные ощущения и душевные переживания во всех оттенках и переливах, Марвелла интересует конечный смысл того, что он видит, осознание каждой частности в ее отношении к душе поэта и к вечности.
Поэт выходит из дома в сад, из сада в луга, с лугов в лес: движение идет в направлении от цивилизации к природе, – украшенной, окультуренной, наконец, дикой. В соответствии с законами жанра, поэт всюду должен видеть гармонию и красоту, но Марвелл в новой реальности только что отбушевавшей гражданской войны как будто напряженно всматривается в окружающее и проверяет, действительно ли этот уединенный уголок сохранил гармонию и покой, остался подобием земного рая.
Поэма открывается традиционным противопоставлением старого дома, раскрывающего характер своего хозяина, новомодным огромным особнякам. Но Эпплтон Хаус не простой дом, а бывший женский монастырь, и Марвелл, рассказывая о нем, в соответствии с традицией жанра, обращается к славной истории рода Фэрфаксов, но в духе времени выбирает эпизод, где речь идет о конфессиональном споре, продолжанием и развитием которого стала гражданская война. Он вспоминает о том, как один из предков нынешнего хозяина чуть не лишился невесты, которую монахини Нан Эпплтон склоняли принять постриг (и оставить у них свое состояние). Монахини в длинном монологе убеждают невесту остаться с ними: в их словах воссоздается картина безмятежной, можно сказать, идиллической жизни вдали от страстей и треволнений мира, картина возвращения к райскому состоянию, но за счет искусственной отгороженности от реальной жизни. Фэрфаксу удалось вырвать невесту из рук коварных монахинь, чтобы она могла стать основательницей рода героев, и только справедливо, по мысли Марвелла, что упразднение монастырей отдало само это здание во владение семьи Фэрфаксов. Так традиционный мотив прославления предков сочетается в поэме с мотивом религиозно-полемическим, до сих пор этому жанру чуждым.
Затем поэт обращается мыслью к хозяину дома, наследнику героического рода и славному воину, который, удалившись на покой, свой сад разбил в форме форта с пятью башнями, посвященными органам чувств, – сад, традиционная метафора души хозяина, выражает своей формой его предшествующий военный опыт. Разрабатывая эту метафору, Марвелл на протяжении десяти строф (36-46) создает один из самых поразительных концептов барочной эстетики: цветы – солдаты. Цветы каждого сорта, высаженные в отдельных клумбах и партерах правильной геометрической формы в духе голландского стиля, поэт видит как полки, построившиеся для парада, каждый в своей униформе и с развернутыми знаменами. С утра их будит часовой-пчела своим гудением, как барабанным боем, и к выходу своего «главнокомандующего» они уже успевают «обсушить свои патронташи» и «пополнить фляжки» новым запасом ароматов. Этими ароматами они и дают неслышный для уха, но приятный для обоняния «залп» при появлении хозяина. На ночь они свертывают знамена, и даже часовой-пчела засыпает, но будучи потревоженным, он пронзит вас, «не спросив пароля».
Нарисовав картину сада, Марвелл осмысляет ее sub sprciae aeternitatis: он сожалеет об утраченном земном рае, где «все гарнизоны были только цветочными», где «только розы имели свое оружие», а люди «были одеты лишь в розовые гирлянды», затем незаметно подменяет образ земного рая образом современной усадьбы, где еще недавно «садовник занимал место солдата», где «питомник зеленых насаждений был единственным складом боеприпасов», а «зимними квартирами были теплицы», и вдруг переворачивает метафору: теперь же «мы сажаем артиллерийские орудия и сеем порох». Сад Эпплтон Хаус, где цветы выстроились на клумбах, как солдаты, обращает мысли поэта к трагедии современной цивилизации; созданной руками человека, он поневоле отражает в своей «правильной» красоте зло и раздор человеческого мира.
«бездной» или морем, а дружно работающие косари, перед которым зеленые глубины расступаются, оставляя по обе стороны полосу скошенной травы, – народом Израиля, идущим по морю, как посуху. Ветхозаветный образ поэтизирует труд косарей, так же как и завершающая эту часть поэмы сцена пляски косарей и девушек, ворошивших сено, после работы. Однако между ними заключен эпизод, вновь вносящий резкую диссонирующую ноту.
Неожиданно косарь рассекает затерявшееся в траве гнездо с птенцами, и его коса окрашивается кровью. Аллегорическая трактовка предлагала прямую политическую расшифровку этого эпизода: луг – это пространство истории, косари – Новая образцовая армия Кромвеля, убитый птенец – казненный король Карл. Однако подобная трактовка все-таки упрощает реальное содержание этого эпизода. Марвелл в трех строфах раскрывает событие с трех разных точек зрения: косарь удручен и видит в «невовремя скошенной плоти» дурное предзнаменование для себя, однако женщина, идущая за косарем, с удовольствием подбирает птиц, чтобы приготовить их на ужин, в то время как осиротевшие родители птенцов оглашают воздух печальными криками. Поэт, пожалуй, более всего сочувствует птицам, их несчастье вызывает у него размышления о том, что близость гнезда к земле не помогла им укрыться от беды, ибо быть низко так же небезопасно, как и высоко, – размышления, явно навеянные современной политической реальностью, но вряд ли позволяющие увидеть в птенце казненного короля.
Эпизод с убитым птенцом по своей тональности – нечто новое, до сих пор чуждое пасторальной традиции. Вергилий в IV эклоге изображал природу, добровольно приносящую свои плоды (фрукты и молоко) в дар человеку. Развивая этот образ, Бен Джонсон в поэме «К Пенсхерсту» (1616), которую обычно считают первым английским образцом поэмы о сельской усадьбе, говорит о рыбе, которая сама стремится попасть на стол хозяина, и дичи, которая добровольно позволяет себя убить[8]. Бен Джонсон лукаво-добродушно предполагает значимой только одну точку зрения: самого хозяина поместья. Не то у Марвелла: опыт гражданской войны научил его, что если кто-то выигрывает, то кто-то другой непременно терпит поражение, и его глаз зорко видит подобные результаты не только на поле битвы, но и в мирном сельском труде.
Этот эпизод поэмы заставляет вспомнить также и о знаменитом стихотворении Роберта Бернса «К полевой мыши, чье гнездо я разрушил своим плугом» (1785): та же тема разрушения человеком в ходе сельского труда жизни маленького природного существа решена шотландским поэтом в более спокойных сентиментально-элегических тонах: мышка Бернса с писком убегает, и поэт сочувствует ей, оставшейся без крова в виду грядущей зимы, усматривая в крушении ее надежд общий жребий всех земных тварей. Образ Марвелла трагичнее: этот образ созданн человеком, который знает, что такое беспощадная социальная драма. В его восприятии даже мирный сельский труд превращается в битву, где скошенная трава оказывается поверженным врагом, а женщины, ворошащие ее вилами, воспринимаются как мародеры, сопровождающие армию. Тема труда как битвы развивается в цикле стихов о косаре Дамоне («Косарь Дамон», «Песнь косаря», «Косарь – светлячкам»), где безответная любовь Дамона к Джулиане осознается как еще одна и не менее жестокая жизненная битва.
Далее поэт изображает новую картину, также одновременно реальную и символическую: сосед, живущий выше по течению реки, открывает шлюзы своей плотины, и заливной луг, на котором работали косари, затопляется водой. Это, как выяснили исследователи, реальный сельскохозяйственный прием, который широко применяли в XVII в.[9] Д. К. Аллен отметил, что наводнение традиционно трактуется как образ социального катаклизма, т. е. является новым намеком на гражданскую войну. Однако в изображении Марвелла это довольно забавный катаклизм, когда пасущиеся на лугу стада и рыба, плавающая в реке, неожиданно сталкиваются нос к носу и удивляются друг другу. А. Алварес считает, что эти строфы, напоминающие веселые абсурды детских книг Льюиса Кэррола, написаны, чтобы доставить удовольствие четырнадцатилетней Мэри Фэрфакс[10].
– и древесина, и дерево), здесь «первый плотник», т. е. Ной, мог бы найти и подходящий материал для своего ковчега, и животных, чтобы поместить в нем. Таким образом, поэт подсказывает нам, что затопленный луг – эмблема не гражданской смуты, а скорее всемирного потопа, Божьего гнева, наказания за грехи, и одновременно обновления и возрождения мира после потопа (именно этот момент обновления объясняет и веселую парадоксальность образов). В лесу герой ощущает себя в гармонии с природой и миром. Лес представляется «зеленым храмом», где высокие стволы образуют «коринфские колонны», переплетающиеся ветви – «арки свода», а птицы – хор, возносящий гимн Богу. Здесь солирует соловей, превращая лес в райское место, где низкие кусты, на которых он сидит, «прячут свои колючки», чтобы не поранить его, а дубы и другие деревья склоняют свои ветви, чтобы лучше его слышать.
«Сад», где Марвелл также изображает природу, пленяющую душу героя, который постепенно восхождит от языческого восприятия природы как места отдыха и созерцания к христианскому восприятию ее как «зеленого храма», способного приблизить душу к ее Создателю[11]. Любопытно, что в поэме об Эпплтон Хаус не сад, а лес привлекает «беспечного философа», это весьма необычно для XVII в., с подозрением относившегося к дикой природе. По-видимому, даже в этом можно увидеть косвенное влияние гражданской смуты, заставляющей поэта критичнее относиться ко всей человеческой цивилизации, искать гармонии за ее пределами.
Поэт покидает лес, когда река входит в свои берега и на обновленном, сверкающем зеленью лугу кажется «единственной змеей» в этом вернувшемся к райскому состоянию мире, чьих мирных извивов можно не опасаться. Эмблемой обновленного мира становится ученица поэта Мери Фэрфакс, вышедшая на вечернюю прогулку: ее красота и совершенство побуждают саму природу подражать юной героине. Здесь Марвелл, по наблюдению А. Фаулера, следует за французским образцом: поэмой Теофиля де Вио «Дом Сильвии», где женщина выступала как законодательница природы.
Поэма заканчивается cопоставлением усадьбы и широкого мира за ее пределами:
'Tis not what once it was, thr world,
All negligently overthrown,
Gulfs, deserts, precipices, stone.
Your lesser world contains the same,
But in more decent order tame;
And paradise's only map.
(«Мир не таков, каким он был раньше, // Он стал кучей набросанных вместе // Небрежно перевернутых // Проливов, пустынь, пропастей, камня; // В твоем малом мире те же элементы, // Но прирученные и собранные в более приличном порядке, // Ты центр небес, любимое дитя Природы, // Единственная карта рая»).
Итак, Марвелл берет жанр поэмы о сельской усадьбе у поэтов-кавалеров и разрабатывает его с помощью парадоксальных метафор, неожиданных концептов, символической образности поэтов-метафизиков. Опыт гражданской войны заставляет его пересмотреть возможности человека обрести пасторальный покой. Дом – сад – луг – лес становятся этапами реальной прогулки лирического героя по усадьбе и одновременно движения от цивилизации к природе, где по мере удаления от людского мира конфликты сменяются гармонией, несущей человеку надежду на обновление.
ПРИМЕЧАНИЯ
– Baltimore, 1960. – P. 115 – 153.
[2] Rostvig Maren-Sofie. «Upon Appleton House» and the universal history of man // English Studies, XLIII (1961).
[3] Berthoff Ann E. The Resolved Soul. A Study of Marvell's Major Poems. – Princeton (N. J.), 1970.
[4] Hibbard G. R. The Country House Poem of the Seventeenth-Century // Journal of the Warburg and Courtauld Institutes, XIX, Nos. 1-2 (1956).
[5] Fowler Alastaire. The Country House Poem. A Cabinet of Seventeenth-Century Estate Poems and Related Items. – Edinburgh, 1994.
– М., 1999. – С. 161 – 188.
[7] Богатый землевладелец, драматург и поэт, много писавший в пасторальных жанрах, упомянутое далее стихотворение вошло в сб. «Otia sacra» (1648).
«The painted partrige lies in every field, / And, for thy mess, is willing to be killed» (Пятнистая куропатка залегла на каждом поле / И для твоего стола согласна быть убитой).
[9] Berthoff Ann. The Resolved Soul…, p. 178.
[10] Alvarez A. The School of Donne. – London, 1961. – P. 111.
– Cambridge (Mass.), 1970.