Приглашаем посетить сайт

Новожилов М.А.: Средневековый немецкий приамель и его интерпретация в творчестве Фридриха фон Логау

Перейти в раздел: Новожилов М.А.
Филологические работы

Новожилов М. А.

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ НЕМЕЦКИЙ ПРИАМЕЛЬ И ЕГО ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
В ТВОРЧЕСТВЕ ФРИДРИХА ФОН ЛОГАУ

© М. А. Новожилов, 2018 г.

Первая публикация (в сокращении):
Известия РАН. Серия литературы и языка.
Т. 63. 2004. №3. С. 47–55.

Аннотация

Автор исследует историю и теорию поэтического жанра приамеля, существовавшего в немецкой средневековой фольклорной и литературной традиции, а также рассматривает формы его использования в творчестве выдающегося эпиграмматиста немецкого барокко Фридриха фон Логау (1605–1655).

The author investigates the history and the theory of the poetical genre of priamel which was existing in the German medieval folk and literary tradition and examines the forms of its use in the creative work of the outstanding German baroque epigrammatist Friedrich von Logau (1605–1655).

Ключевые слова: поэзия, фольклор, средневековый, преамбула, Фридрих фон Логау, сатира, наставление, эпиграмма.

Keywords: poetry, folklore, medieval, preamble, Friedrich von Logau, satire, manual, epigram.
 

Предуведомление

Используемые в предлагаемой статье цифровые обозначения эпиграмм Логау, общепринятые в немецкой критической литературе по данному автору, основаны на композиционной структуре его прижизненного собрания 1654 года «Три тысячи немецких рифмованных речений Соломона из Голау»: римская цифра означает номер книги («Тысячи»), первая арабская цифра – номер центурии («Сотни»), вторая – порядковый номер эпиграммы в центурии. «Прибавление» к собранию, озаглавленное «Нижеследующие рифмованные речения добавлены при наборе» („Folgende Sinn=Getichte sind vnter wehrendem Druck eingelauffen“), обозначено как „ZD“ („Druck-Zugabe“, „Zugabe während des Drucks“). Согласно существующей традиции, пробелы между элементами индексов не ставятся.
 

Примечание

Все стихотворные переводы в статье, за исключением оговоренных отдельно, выполнены автором. В текстах приводимых в статье оригиналов старинных немецких стихотворений сохранена аутентичная орфография источников.
 

I.

«Приамель» (Priamel) – один из традиционных жанров немецкого фольклора. Под этим термином подразумевается обладающая характерными свойствами народной поэзии и родственная литературной эпиграмме краткая стихотворная форма «перечисления с заключением» („Beispielreihung mit Schlußpointe“) [1, S. 411]. Наименование жанра происходит от немецкого термина „Präambel“: «преамбула», «вводная часть», – восходящего к латинскому „praeambulum“ («вступление»).

В «Истории немецкой национальной литературы» („Geschichte der deutschen National-Literatur“, 1845) лютеранского теолога и литературоведа Августа Фридриха Кристиана Фильмара (1800–1868) об этом жанре сказано следующее: «Особая, вплоть до конца XVI столетия бывшая весьма излюбленной, но и в настоящее время не окончательно забытая форма, в которую с XIV века облекалась народная мудрость, – это приамель, вереница предшествующих предложений, по большей части состоящая из перечислений, которая завершается зачастую неожиданным, кратким заключением; название происходит от praeambulum – прелюдия, подготовление» [2, S. 268]:

Armut mit großem güßten und ruhm,
Hoffart, geuden ohn’ allen reichthum,
Mannheit ohn’ alle kraft und stärk’,
Weisheit, darin man thorheit merk,
Adel ohn’ gut, mit laster und schand’,
Groß’ herrschaft auch ohn’ burg und land,
Und großes alter ohn’ alle weisheit,
Volk ohn’ zucht und alle bescheidenheit,
Und großer reichthum auch ohn’ ehr,
Und wo in städten auch nicht gericht wär’,
Und auch gewalt ohn’ alle gnad’,
Deß der unschuldig’ muß haben schad’,
Und jedermann dann lebt ohn’ furcht,
Und jungfrau, die nicht ihr’ ehr’ besorgt,
Und weiber, die nicht haben scham,
Der’n jed’s gewinnt ein’n bösen nam. [3, S. 418]
 
(Бедность – и яловых стадо коров;
Спесь – без наполненных сундуков;
Мужество, в коем силы нет;
Мудрость, что глупость кажет на свет;
Дворянство, в коем пороки видны;
Величье без замков и без страны;
Старость без мудрости и простоты;
Народ без скромности и доброты;
Большое богатство – без стыда;
Город – без праведного суда;
Без всякого милосердья власть,
От коей невинные терпят напасть;
И человек, что без страха живет;
И дева, что свою честь не блюдет;
И жены, которым стыд незнаком, –
Все это вряд ли зовут добром.)

Приамель известен в Германии с XII столетия. Поэтом, в творчестве которого появляются первые образцы этого жанра, был странствующий певец и поэт Сперфогель, уроженец Баварии, писавший на средневерхненемецком языке, время творчества которого приходится приблизительно на 1190–1200-й гг. [4, S. 141–142]. Мы приводим ниже один из приамелей Сперфогеля из «Большого Гейдельбергского песенника» („Große Heidelberger Liederhandschrift“), или «Сборника Манессе» („Codex Manesse“), именуемого также «Парижским кодексом» (1300–1340 гг.):

Swer einen friunt wil suochen dâ er sîn niht enhât
und vert ze walde spüren sô der snê zergât
und koufet ungeschouwet vil
und haltet gerne vlorniu spil
und dienet einem bœsen man
da eʒ âne lôn belîbet,
dem wirt wol afterriuwe kunt
ob erʒ die lenge trîbet. [5, S. 56]
 
(Кто хочет друга отыскать там, где друга нет,
и в лесу, где тает снег, ищет чей-то след,
и покупает что попало,
и рад игре, где все пропало,
и кто охотно служит злым,
и задарма притом, –
коль не сумеет прекратить, –
раскается потом.)

Существуют теоретические определения различных типов приамельных структур. Так, франко-немецкий литературовед из Страсбурга Фредерик-Гийом (Фридрих Вильгельм) Бергман (1812–1887) в монографии «Приамель в различных литературах древности и современности» („La priamèle dans les différentes litteratures anciennes et modernes“, 1868) разработал теорию двух типов приамеля – аналитического и синтетического. Суть ее состоит в различии между «параболой» („la Parabole“) и «аполóгом» („l’Apologue“): в первой мораль стоит в начале стихотворения, во втором – в конце; первая принадлежит к аналитическому типу, второй – к синтетическому [6, S. 7, 28]. Характер перечисления в приамеле, согласно классификации профессора университета г. Кёнигсберга д-ра Вильгельма Уля (1864–1921), приведенной в его труде «Немецкий приамель, его происхождение и развитие» („Die deutsche Priamel, ihre Entstehung und Ausbildung“, 1897), также разделяется на два типа – координирующий и дифференцирующий: в первом случае тезисы перечисления выстроены по принципу аналогии, во втором – по принципу антитезы [7, S. 118]. В различных случаях эту функцию выполняют либо целые стихи относительно друг друга, либо полустишия внутри одного и того же стиха.

Ain stelender dieb und ain butel,
ain boß weyb und ain grosser knutel
unnd groß gerten und böse kind
und ain metzler und ain faißt rind
und ain schneller lauffer und ain ebner weg,
ain hungerige sau und ain warmer dreck
und saugende kind und melckend ammen,
die ding fuegen gar wol zusamen. [8, S. 28]
 
(Алчущий вор – и палач-детина,
Злая жена – и большая дубина,
Добрая розга – и сын-озорник,
Корова жирная – и мясник,
Быстрый бегун – и путь без угроз,
Голодная свинья – и теплый навоз,
Кормящая мать – и дитя грудное
Славно поладят между собою.)

Однако само по себе перечисление не обязательно свидетельствует о приамеле, поскольку перечисление как основной стилистический прием используется и в анафорических стихотворениях, и в так называемой «каталогизированной поэзии» („Katalogpoesie“). Специфическая особенность приамеля заключается в параллелизме независимых образов, при условии неожиданности каждого из них. Заключение в приамеле является поэтому не только закономерным итогом перечисления, но и разъяснением ожидания. При этом финальный предикат тесно связан с каждым из субъектов перечислительной парадигмы как в семантическом, так и в эмфатическом отношении, и вводится с тем же эффектом внезапности, что и пуант эпиграммы:

Wer gaiß in garten leßt
vnd ofenkacheln die boden außsteßt
vnnd weiß schleyr an kessel reybt
vnd ainen stoßt, der da schreybt,
vnd in ain kuchin laßt schwein
vnd locher bort in ain vaß mit wein
vnd sunst ander arbait nit enkan,
der verdienet gar ain clainen lan. [8, S. 31]
 
(Кто пасет в огороде козла,
И кафель с печки сбивает со зла,
И гарь на котле белым платом трет,
И того, кто пишет, всегда толкнет,
И свиней запускает в дом,
И дырку проделает в бочке с вином,
И, кроме того, не гож ни к чему, –
Невелика и награда тому.)

В отношении содержания немецкий приамель традиционно является атрибутом словесности низкого стиля – простонародным сатирическим жанром «плутовской песенки» и «скабрезного стишка», завершающихся кратким афористическим выводом или моральным назиданием. Стихотворным размером немецких приамелей вплоть до XVII века был так называемый книттельферс („Knittelvers“, нем. «дубинный стих»), – «немецкий раёшник», неравностопный «говорной стих с чисто силлабическими сдвигами ударений» [9, c. 164]:

Ein schweinshirt, der da hütet bei korn,
Der bedarf wol hütens hinten und vorn;
Und ein roßhirt bei einem haberacker,
Der muß auch munter sein und wacker;
Und ein schäfer zwischen holzes lucken,
Der bedarf wol hütens vor wolfes zucken;
Und ein kuhhirt, der bei wiesen fährt,
Der bedarf, das er unten und oben wehrt;
Und ein geißhirt bei einem krautgarten,
Der muß auch genau zuwarten.
Aber einer, der ein junges, geiles weib hat,
Und derselben hüten will früh und spat,
Die hut ist ganz und gar verlorn,
Fürchtet sie nicht got und ihres mannes zorn. [10, S. 412–413]
 
(Свинопасу, что должен стеречь зерно,
Нужно взад и вперед смотреть равно;
И конюх у поля, где овес вызревает, –
Тот тоже за лошадьми надзирает;
И пасущий овец на лесной поляне
Волкам их не отдает на закланье;
И пасущий коров, что на луг их пригнал,
Должен стадо стеречь, чтоб не растерял;
И пасущий коз, что зашли в огород, –
Он тоже грядки от них бережет.
А кто за юной и страстной женой
Надзирает и днем, и во тьме ночной, –
Та охрана напрасна и не нужна,
Коль ни Бога, ни мужа не боится она.)

Временем расцвета этого поэтического жанра было в немецкой культуре пятнадцатое столетие, а местом – имперский город Нюрнберг. Здесь приамель культивировался в творчестве двух авторов – оружейника и городского канонира Ганса Розенплюта, известного также как Ганс Шнепперер (ок. 1400 – ок. 1470), и его последователя – врача и цирюльника Ганса Фольца из Вормса (ок. 1435–1513). Из них особенное внимание привлекает к себе фигура Ганса Розенплюта. Он был первым из известных представителей оригинального типа «поэта-ремесленника» („Handwerkerdichter“), который век спустя воплотился в том же Нюрнберге в знаменитой фигуре башмачника-мейстерзингера Ганса Сакса (1494–1576). Предшественник последнего, Розенплют был плодовитым драматургом – создателем жанра фастнахтшпилей (Vastnachtsspiel), или «масленичных фарсов» на духовные, политические, мифологические темы, автором рассказов – как шуточных, так и серьезных, а также творцом строфических песней и «парно зарифмованных шпрухов». С именем Розенплюта соединен и наиболее выдающийся период в истории немецкого приамеля, поскольку именно в его творчестве последний поднялся от жанра устного народного творчества до уровня художественной литературы. Розенплют считается автором около полутора сотен приамелей, по большей части сатирического содержания, написанных в простонародно-гробианском духе той эпохи:

Wem glück und sæld hie ist beschert,
der ist daheime wo er fährt.
will aber glück nicht zu dem mann,
so hilfet ihm nichts was er kann.
und doch niemand geleben mag
dreißig jahr und einen tag,
ihm gebreche leibs oder guts
und auch dazu weisheit und muths.
wir streben auf erden nach nichts so sehr
als nach gut hoffart und ehr;
und so wir das denn alles erwerben,
so legen wir uns denn nieder und sterben. [11, S. 1027]
 
(Кто счастьем и добром богат, –
Куда ни едет, всем он брат;
А отлетело счастье прочь, –
Ему ничем уж не помочь.
Но кто бы жить счастливым смог
Лет тридцать и еще денек?
Ему не хватит сил с добром,
И также мудрости с умом.
Ничто на земле так не мило нам,
Как спесь с почетом пополам, –
Когда же все это мы получаем,
То тотчас ложимся – и умираем.)

Выдающийся поэт, Розенплют был талантливым нравописателем своего века, осмеивавшим в стихах мещанские и ханжеские обычаи своих современников. Вместе с тем, он был также автором приамелей духовно-наставительного содержания, что, хотя и шло вразрез с традиционной тематикой жанра, но было всецело в духе того времени, религиозного в своей сущности. Духовные приамели Розенплюта являются его собственным вкладом в развитие этого поэтического жанра: как отмечают исследователи его творчества, именно он был первым автором приамелей на религиозную тематику [12, S. 498]:

Unselig ist der, der gott übel behagt,
Noch unseliger, der nie wider übel facht,
Mehr unseliger, dem gott seine gnad’ versagt,
Auch unselig, der sein’ sünd’ nicht klagt,
Viel unseliger, der in sein’n sünden verzagt,
Ganz unselig, der in die hö lle wird gejagt. [3, S. 426]
 
(Несчастен, кто Богу не угодит;
Несчастнее тот, кто против зла не стоит;
Много несчастнее тот, кого милости Бог лишит;
Столь же несчастен, кто о грехах не скорбит;
Несчастней стократ, кто отчается, коль грешит;
Всех несчастней тот, кто в геенну угодит.)

Бытование приамеля, как самостоятельного жанра немецкой словесности, было ограничено как временем, так и местом и главным образом привязано к Нюрнбергу XV века. Поэтому после смерти Розенплюта и его преемника Фольца, не оставивших после себя учеников и последователей, литературное бытие этого жанра продлилось недолго, и «после 1530 года больше не появляется ни новых текстов, ни сборников» [13, S. 158]. И, хотя в XVI–XVII вв. приамели все еще продолжали включать в собрания пословиц, поговорок, загадок, апофтегм, мудрых изречений и крылатых слов, широко распространенные в немецкой литературе того времени, однако само наименование «приамель» исчезло из употребления. Старинное название жанра не встречается ни в одной из ученых поэтик эпохи барокко и Просвещения; оно кануло в небытие, так же как и время, которое его породило.

«Новому времени передалась только форма без имени» [Ibid.], которая осталась и продолжала жить, но уже под другими названиями. В основном это были или «шпрухи» („Sprüche“) и «байки» („Erzählungen“), или «моральные поучения» („Sittensprüche“) и «житейские наставления» („Lebensregeln“); также использовались наименования «примеры» („Beispiele“), – но, по большей части, „Einleitungsreden“ и „Schlußreden“, что можно перевести, соответственно, как «стихи с введением» и «стихи с заключением». Именно так называли приамель поэты эпохи барокко, которые в своем творчестве все еще обращались к этому, к их времени уже почти забытому, жанру.
 

II.

Поэтом, который наиболее широко использовал в своем творчестве стихотворную форму приамеля, был классик немецкой эпиграмматики, представитель Первой силезской поэтической школы Фридрих фон Логау (1605–1655). Он родился 23 января 1605 года в фамильном имении Дюрр-Брокут вблизи нижнесилезского города Нимпч (в наст. время – Немча), в предгорьях Ризенгебирге, или Исполиновых гор. Его отец был простым помещиком, который не имел никакого титула и не оставил сыну состояния. После того, как Логау с отличием окончил курс в классической гимназии города Брига – столицы одноименного протестантского княжества на Одере, он учился на юридическом факультете университета г. Альтдорфа под Нюрнбергом. В последующие годы он служил при дворе бригского герцога Людвига IV Пяста (1616–1663), вначале – советником, а впоследствии – гофмаршалом и главой герцогского кабинета. Логау был членом веймарского Плодоносящего общества с 1648 г. Он умер, после тяжелой болезни, в ночь с 24 на 25 июля 1655 года в возрасте 50 лет и 26 недель и был похоронен в некрополе княжеской придворной церкви св. Иоанна Крестителя (Штифтскирхе) в г. Лигнице. Ни могилы, ни прижизненного портрета или какого либо иного изображения поэта не сохранилось.

За год до смерти Логау опубликовал труд всей своей жизни – монументальное собрание 3560 эпиграмм и стихотворений под названием «Три тысячи немецких рифмованных речений Соломона из Голау» („Salomons von Golaw Deutscher Sinn=Getichte Drey Tausend“). Согласно подсчету Вильгельма Уля, в этой книге насчитывается не менее 190 приамелей [7, S. 357–373]. В это число исследователь, в соответствии со своим пониманием специфики рассматриваемого жанра, включил не только собственно приамели поэта, написанные в классической манере, а также эпиграммы с приамельной структурой, но и рифмованные пословицы (proverbia metrica), и вообще практически все эпиграммы и шпрухи, содержащие перечисление с заключением, – как, например, двустишие «Палач и подагра» („Der Hencker vnd die Gicht“, I,3,27):

Der Hencker vnd die Gicht verschaffen gleiche Pein;
Nur er/ macht kleine lang; sie/ lange Leute klein.
 
(Палач с подагрой сходно приговоренных мучат, –
Лишь тот растянет гнома, а та верзилу скрючит.)

В действительности же стихотворений, которые по своему характеру сопоставимы с каноническими образцами приамеля, в собрании эпиграмм Логау лишь немногим более двух десятков, причем их количество в разных частях его книги неодинаково: так, в «Первой тысяче» эпиграмм (годы создания: 1632–1649) их пятнадцать, во «Второй тысяче» (1650–1651) – только четыре, и в «Третьей тысяче» (1652–1653) – пять. В этом подсчете остались неучтенными те образцы с перечислением, которые не могут называться приамелями в строгом понимании этого термина, поскольку фактически принадлежат к другим поэтическим типам: каталогам, эпиграммам с анафорой, с риторическими повторами и т. д.

В «Метцлеровом литературном лексиконе» приамели поэта, написанные в классической манере, а равно и эпиграммы с приамельной структурой, все вкупе, без различения их специфических особенностей, названы «приамельными эпиграммами Фридриха фон Логау» („priamelartige Sinngedichte von Friedrich von Logau“) [14, S. 363]. Это определение указывает на приоритет поэта среди его современников в использовании в своем творчестве приамельных форм, выделяя его как некий уникальный прецедент. Это, разумеется, не совсем верно: эпиграммы в форме приамелей сочиняли и другие немецкие поэты того времени, – Георг Родольф Векерлин, Юлиус Вильгельм Цинкгреф, Даниэль фон Чепко, Иоганнес Гроб и т. д. Авторы лексикона правы в другом – в том, что по количеству и своеобразию стихотворений, написанных в этом жанре, среди поэтов той эпохи равных Логау действительно нет.

Стихотворения Логау, созданные согласно канонам рассматриваемого жанра, отнюдь не идентичны друг другу по форме, но, как и все в его творчестве, весьма разнообразны, – однако всех их объединяет одно общее свойство, по которому всегда можно безошибочно определить приамель и эпиграмматические производные от него, а именно – наличие парности рифм, возводящей эти произведения поэта XVII века к их средневековым прототипам:

Nutz von grosser Herren Freundschafft. (I,10,22)
GVt Trincken vnd gut Essen/
Deß Vnrechts gantz vergessen/
Sich selbsten nimmer schonen/
Nie dencken ans belohnen;
Diß sind die eignen Gaben
Die Herren=Freunde haben.
 
(Польза от дружбы знатных господ.
Усердно угощаться,
Ничем не оскорбляться,
Собой не дорожить,
Награды не просить, –
Лишь теми сыт дарами,
Кто дружит с господами.

В приамелях и примельных эпиграммах Логау в полной мере проявляется «игровая» сторона дарования поэта; он не только использует в них фольклорную стилистику, но и прибегает к прямому заимствованию материала непосредственно из немецкого фольклора. Подобная практика была всецело в духе эпохи: XVII век в немецкой литературе был веком заимствований, цитирований и переложений; понятия «плагиат» и «авторское право» были еще неизвестны [15, S. 302]. Литература того времени пестрит заимствованиями и реминисценциями; одни и те же мысли и сюжеты повторяются и варьируются в целом ряде произведений, принадлежащих разным авторам. Современники не видели в этом ничего из ряда вон выходящего; напротив, в то время и самые литературные достоинства авторов оценивались в зависимости от того, насколько искусно они умеют обработать странствующий сюжет или создать собственную интерпретацию всем известного общего места.

Закономерно поэтому, что и творчество Логау также восходит к разнообразным источникам, из которых поэт черпал идеи и сюжеты для своих эпиграмм. Как правило, это популярные антологии изречений и апофтегм: «Загадки» („Joannis Lauterbachii ænigmata“, 1601) Иоганна Лаутербаха (1531–1593), «Мудрость немцев» („Der Teutschen Weißheit“, 1605) Фридриха Петри (1549–1617), «Собрание изречений или достопамятных сентенций» („Γνωμολογία, seu sententiarum memorabilium“, 1606) Иоганна Бухлера (1570–1640), «Политический цветник» („Florilegium politicum. Politischer Blumengarten“, 1630) Кристофа Лемана, «Теолого-философская Сфинкс» („Sphinx theologico-philosophica“, 1621) Иоганна Хайдфельда, «Немецкие апофтегмы» („Teutsche Apophthegmata“, 1644) Юлиуса Вильгельма Цинкгрефа (1591–1635) и т. д. [16, S. 2–4, 95].

Наибольшее приближение к немецкой фольклорной традиции имеет место в тех стихотворениях Логау, которые представляют собой опыты приамелей в народном духе. Один из наиболее характерных примеров – стихотворение «Напрасные труды» („Vergebene Arbeit“, I,7,52):

EJnen Mohren weiß erwaschen/
Trincken auß geleerten Flaschen/
Einen Esel nackt beschehren/
Eine Sackpfeiff abehären/
Einen Peltz im heissen baden/
Mit dem Siebe Wasser laden/
Einem Tauben Lieder singen/
Sand in ein Register bringen/
Jn den Wind vnd Wasser schreiben/
Flugwerck ohne Flügel treiben/
Auff den Sand Paläste bauen/
Weibern auff die Tücken schauen/
Wind/ Lufft/ Lieb vnd Rauch verhalten/
Jünger machen einen Alten/
Einen dürren Wetzstein mästen/
Osten setzen zu dem Westen/
Allen Leuten wol behagen/
Allen was gefällig sagen/
Wer sich deß wil vnterstehen
Muß mit Schimpff zurücke gehen.
 
(Мыть арапа добела,
Под машинку стричь осла,
Из пустой напиться крынки,
Брить щетину на волынке,
Чистить шубу кипятком,
Черпать воду решетом,
Из песка хоромы строить,
Козни женские расстроить,
Для глухого песни петь
И без крыльев полететь,
Разделять песок на части,
Ветру, страсти не дать власти,
Откормить свой оселок,
Тащить запад на восток,
На воде писать и дыме,
Старцев делать молодыми,
Всякому по нраву быть,
Всем приятное твердить:
Кто такое затевает –
Посрамленным отступает.)

Тематический источник этого стихотворения можно указать в упоминавшейся выше антологии немецкого писателя и собирателя фольклора, городского хрониста в Шпейере Кристофа Лемана (1568–1638) «Четвертая часть приумноженного и обновленного политического цветника» (1662): «Отмывать негра добела, стричь осла наголо, брить волынку, стирать шубу, мыть мертвеца, носить воду в решете, спорить с душой, петь голубю песенку, считать песчинки, петь сорванным голосом, писать на воде, летать на ветре, грести в воздухе, летать без перьев, строить на песке, стеречь женщин, подстерегать блоху на солнце, удерживать ветер, жаловаться мачехе на нужду, учить железо плавать, печь хлеб в холодной печи, немому сказочку говорить, откармливать оселок, учить рака идти вперед, – ненужное и бесполезное дело» [17, S. 4581]. На эту же тему написан один из приамелей XV в., предположительно – Ганса Розенплюта [18, S. 403]:

Wer ab will löschen der Sunnen Glanz,
Und ein Geiß will nöthen, daß sie tanz,
Und einen Stummen will zwingen, daß er hör,
Und ein Kuh will jagen durch ein Nadelsör,
Und geistlich Münch will machen aus Schälken,
Und aus einem Esel Met will melcken,
Und an ein Ketten will binden ein Fist:
Der arbeit gern das unnütz ist. [19, S. 222]
 
(Кто блик солнца стирает, чтобы погас,
И козу понуждает пуститься в пляс,
И немого слушать заставит легко,
И корову в игольное тащит ушко,
И хочет сделать монахом плутишку,
И из осла выдоить меда лишку,
И цепью ветры свои запереть, –
Тот в ненужных трудах решил преуспеть.)

Безусловно, Логау позаимствовал сюжет у Лемана. Однако важно то, что его приамель явился воплощением немецкой фольклорной традиции сатирических стихотворений, составленных из цепи парадоксов, которые объединены общей идеей бесполезного и бессмысленного труда, и стихотворение Логау, написанное на этот старинный переходящий сюжет, является развитием данной тематической линии. Мы приводим еще один приамель Розенплюта, написанный в той же традиции [18, S. 403]:

Wer baden will ainen rappen weiß
und daran legt sein ganzen fleiß
und an der sunnen schne will derren
und wint wil in ain kisten sperren
und ungluck wil tragen fayl
und alle wasser wil binden an ein sail
und ainen kalen wil bescheren,
der tut, das da unnutz ist, gern. [8, S. 22]
 
(Кто ворона рад добела отмыть,
И все силы на то готов положить,
И снег на солнце оставит преть,
И хочет все ветры в сундук запереть,
И думает беды снести продать,
И все воды собрался канатом вязать,
И стричь всех плешивых готов подряд, –
Тот и всякой ненужной работе рад.)

Автобиографическое стихотворение в форме приамеля «Домашняя жизнь» („Haus=Wesen“, I,3,61) принадлежит к дифференцирующим образцам синтетического типа, перечислительная парадигма в которых представляет собой вереницу антитез:

VJel erdulden/ nichts nicht fechten;
Schaden leiden/ doch nicht rechten;
Andre völlen/ sich entleeren;
Lohnen/ doch den Dienst entberen;
Jmmer geben/ nimmer nemen;
Nimmer lachen/ jmmer grämen;
Herrschen/ gleichwol dienen müssen;
Viel verwenden/ nichts genissen;
Wenig haben/ offte geben;
Selbsten fallen/ andre heben;
Wann dann Gut/ Blut/ Marck vnd Kräfften
Liegen für so viel Geschäfften/
Wie der alte Hund den Knüttel/
Dulden den Rebellen=Tittel;
Dieses bringt die Wirthschafft mite
Lobt sie/ lieben Leut/ ich bite!
 
(Все терпеть – ни с кем не вздорить;
Видеть вред – но все ж не спорить;
Отдавать – не отбирать;
Не смеяться – век страдать;
Всех питать – себя не холить;
Награждать – но не неволить;
Не иметь – но все отдать;
Хоть упасть – но поддержать;
Управлять – но быть слугою;
Голодать – но тратить вдвое…
А коль силы, мозг и кровь
Оскудеют от трудов,
Как собака – наказанье,
«Бунтаря» терпеть прозванье:
Вот домашней жизни ход…
Похвали ж ее, народ!)

Стихи 1–10 стихотворения коррелируют со словами ап. Павла из 2 Послания к Коринфянам (6, 8–10), которые также представляют собой парадигму противопоставлений: «…нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем». Стихи 13–14, по всей вероятности, содержат намек на имущественные споры поэта с налоговым ведомством, которое осенью 1637 года едва не отняло за долги его родовое поместье.

На антитезах построена также антивоенная эпиграмма в форме дифференцирующего приамеля аналитического типа «Различие между крестьянином и солдатом» („Unterscheid zwischen Land=Mann vnd Lands=Knecht“, I,1,58), в которой противопоставления носят характер сатирических парадоксов:

Vnterscheiden muß man recht
Landes=Mann vnd Landes=Knecht;
Jener muß/ wenn dieser wil:
Jener gibt/ nimmt dieser viel:
Jener dient/ vnd dieser schafft:
Jenes Angst ist dessen Krafft:
Dieser raubt die gute Zeit/
Jenem bleibt die Seligkeit.
 
(Различаются стократ
Землепашец и солдат:
Должен сей, раз тот желает;
Сей дает – тот забирает,
Сей – слуга, добытчик – тот;
Этот в страхе – тот живет;
Получает тот именье,
Этот – вечное спасенье.)

Приамель «Придворные инструменты» („Hofe=Werckzeug“, II,7,5) принадлежит, напротив, к координирующим образцам синтетического типа. Как и вышеприведенные примеры, он демонстрирует виртуозное владение поэтом техникой жанра, поскольку отвечает всем его канонам, за исключением упорядоченного стихотворного размера (трехстопного хорея), – последний атрибут относится уже к поэтике барокко:

Mäntel/ zum bedecken;
Larven/ zum verstecken;
Röcke/ zum verkleiden;
Scheren/ zum beschneiden;
Zangen/ zum verzwicken;
Pressen/ auß zu drücken;
Pensel zum vergolden;
Blasen/ zum besolden;
Pulster/ ein zu wiegen;
Brillen zu vergnügen;
Fechel/ Wind zu machen;
Mehr noch solche Sachen
Sind bey Hof im Hauffen/
Niemand darff sie kauffen.
 
(Плащ – чтоб укрываться,
Маска – прикрываться,
Клещи – зажимать,
Пресс – чтоб выжимать,
Для балов – манишки,
Ножницы – для стрижки,
Кошель – чтоб золотить,
Пузырь – чтоб заплатить,
Тюфяк – чтобы проспаться,
Очки – чтоб забавляться,
Вееры – для ветра:
При дворе все это
В избытке купит свет, –
Вот только спроса нет.)
 

III.

Помимо собственно приамелей, написанных стихотворными размерами народных песен, в творчестве Логау имеется также определенное количество приамельных эпиграмм. Некоторые из них по своим формальным признакам соответствуют версификационным нормам поэтики барокко, выдвигающей на первый план стихотворные размеры ученой поэзии, и прежде всего шестистопный ямб, – но большинство написано фольклорными трех- и четырехстопным хореями, либо различными модификациями ямба. При этом во многих из них отсутствует традиционная парная рифмовка приамеля, но зато подчас появляется характерно барочная монорифменность. В этом отношении примечательна приамельная эпиграмма 1640 года «Азбука войны» („Deß Krieges Buchstaben“, I,5,49), по форме представляющая собой акростих, в котором начальные буквы стихов в перечислении (1–5) составляют слово «ВОЙНА» («KRIEG»), по характеру же рифмовки – монорим, в котором равнозвучность рифм подчеркивает на структурном уровне тематическую взаимосвязь тезисов перечисления:

K ummer/ der das Marck verzehret/
R aub/ der Hab vnd Gut verheret/
J ammer/ der den Sinn verkehret/
E lend/ das den Leib beschweret/
G rausamkeit/ die vnrecht fehret/
Sind die Frucht die Krieg gewehret.
 
(В опль рассудок иссушает,
О грабленье средств лишает,
И сступленье помрачает,
Н ищета нас изнуряет,
А жестокость озлобляет:
Тем война нас наделяет.)

Религиозная эпиграмма «Воздаяние» („Wiedervergeltung“, I,10,27) являет собой своеобразный случай приамеля с риторической градацией. Сюжет эпиграммы восходит к упоминавшейся выше антологии немецкого писателя, филолога, теолога и полигистора, профессора гимназии в Херборне Иоганна Хайдфельда (1563–1629) «Теолого-философская Сфинкс» (1621): «Не воздавать добром за добро – плохо; воздавать злом за зло – дурно; воздавать злом за добро – хуже этого не бывает; воздавать добром за добро – хорошо и справедливо; воздавать же добром за зло – лучше и благочестивее всего» („Non reddere bona pro bonis malum est, reddere mala pro malis, perversum est, reddere mala pro bonis, pessimum est, reddere bona pro bonis, bonum et æquum est, reddere autem bonum pro malis, omnium optimum et piissimum est“) [цит. по: 16, S. 37]:

Für gut/ nicht gutes geben; ist eine böse That:
Für böses/ böses geben; ist ein verkehrter Rath:
Für gutes/ böses geben; ist schändlicher Beginn:
Für gutes/ gutes geben; gebühret fromem Sinn:
Für böses/ gutes geben; ist recht vnd wol gethan/
Dann dran wird so erkennet ein rechter Christen=Mann.
 
(Добру не воздавать добром – деянья хуже нет;
За злое расплатиться злом – превратен тот совет;
На доброе ответить злом – гнуснее нет черты;
За доброе воздать добром – то дело доброты;
За злое воздавать добром – достойный, славный труд,
И настоящих христиан лишь в этом узнают.)

Сюжет приамельной эпиграммы «Радостная смерть» („Frölicher Todt“, I,3,99) отсылает к другому изречению из той же антологии Хайдфельда: «Смерть кажется наивеселейшим делом, ибо ей рады четыре рода созданий: друзья – наследству, священник – пожертвованию, черви – трупу, а бес – душе, если, конечно, сможет ею завладеть» („Mortem sibi videri lætissimam, unde quatuor genera viventium lætentur: Amici de hereditate, sacerdotes de beneficio, vermes de cadavere, dæmon de anima, si tamen ea potiri possit“) [цит. по: 16, S. 21]:

ES ist ein frölich Ding um eines Menschen sterben/
Es freuen sich darauff die gerne=reichen Erben:
Die Priester freuen sich/ das Opffer zu genissen:
Die Würme freuen sich/ an einem guten Bissen:
Die Engel freuen sich/ die Seele nauff zu führen:
Der Teuffel freuet sich/ wenn sie wil jhm gebühren.
 
(Всем радость человек доставит, умирая:
Наследник радостен, именье забирая;
Священник радостен, вкушая приношенье;
И радость для червей в обильном угощенье;
И ангел радостен, что душу ввысь возводит;
И радуется бес, коль та ему отходит.)

Любопытный феномен представляет собой приамельная эпиграмма «Досуги» („Kurtzweilen“, ZD,138), по форме представляющая собой аналог так называемого «ценностного приамеля», или «приамеля ценностей» (нем. „Priamel der Werte“). Данный термин, введенный в научный оборот литературоведом из Лейпцига Ульрихом Шмидом (*1952) в его монографии «Приамель ценностей у греков от Гомера до Павла» (1964) [20], обозначает особого рода композиционно-стилистический прием, встречающийся в текстах целого ряда памятников античной поэзии. Под ним подразумевается поэтическое произведение или его фрагмент, представляющие собой двухчастную композицию, в первой части которой приводится перечень чужих приоритетов, а во второй, противопоставленной первой по смыслу, – личные предпочтения автора. Подобно этому, в эпиграмме Логау первые пять стихов представляют собой перечисление устремлений других людей, а в заключительном стихе показан собственный выбор поэта:

ANdre mügen Gläser stürtzen: Andre mügen Hund anbeten:
Andre mügen näschig geilen/ da bey Greten/ dort bey Keten:
Mügen Glück auff Blätter bauen: Mügen blicklich Kleider wandeln:
Mügen bey der Sonnen=Thüre Stein/ Bein/ Glas vnd Fadem handeln:
Mügen sich leibeigen geben jhrer Lüste törchten Grillen;
Meine Lust soll jmmer bleiben mich mit Tichterey zu stillen.
 
(Кто-то кубки осушает; кто-то всей душой в охоте;
Кто-то к Грете или Кэти мчит по зову грешной плоти,
Счастье на песке возводит, иль наряды вмиг меняет;
Кто-то камни, кость и пряжу к нам с Востока доставляет, –
Всяк себя закабаляет безрассудными страстями;
Мне ж одна лишь страсть привычна: утешаться за стихами.)

В соответствии с тенденцией поэтики барокко к гипертрофии риторического компонента, в приамельных эпиграммах Логау распространена анафора, чаще всего выступающая в них в виде анафорических рядов, структурно представляющих собой синтагмы, в которых левая часть стиха представляет собой константную тему, а правая – переменную рему, иную в каждом следующем стихе. В приамельной эпиграмме с элементами эхостиха «Немецкий мир» („Der Deutsche Friede“, II,2,87), написанной, как явствует из ее заглавия, после Вестфальского мира 1648 г., которым закончилась Тридцатилетняя война, анафорическая структура выступает в форме вопросов и ответов:

WAs kostet vnser Fried? O wie viel Zeit vnd Jahre!
Was kostet vnser Fried? O wie viel graue Haare!
Was kostet vnser Fried? O wie viel Ströme Blut!
Was kostet vnser Fried? O wie viel Tonnen Gut!
Ergetzt er auch dafür vnd lohnt so viel veröden?
Ja; wem? Frag Echo drumm; wem meint sie wohl?
[Echo: ] den Schweden.
 
(Чего нам стоил мир? О, скольких злых годин!
Чего нам стоил мир? О, горьких сколь седин!
Чего нам стоил мир? О, скольких рек кровавых!
Чего нам стоил мир? О, скольких трат неправых!
Кого же веселит барыш от наших бед?
Ты эхо вопроси; так кто же это? [Эхо: ] «Швед!»)

В приамельной эпиграмме «Мир есть книга» („Die Welt ein Buch“, III,8,11) характерно барочное уподобление мира «книге» восходит к средневековому пониманию мира как «раскрытой книги Бога»: „Omnis mundi creatura / Quasi liber et pictura / Nobis est et speculum“ («Все творенья, весь мир Божий / С книгой и картиной схожи, / Как зерцало нам даны». – лат.) [цит. по: 21, с. 73]. Эти стихи французского богослова и поэта Алена Лилльского (ок. 1120–1202) перекликаются с цитируемыми в антологии Хайдфельда строками христианского апологета и проповедника Климента Александрийского (150–215) из его сочинения «Строматы» (VI): «Весь мир сотворенный есть рукопись Господня, в которой три листа: небо, земля и море. Столь же суть в книге сей букв, сколь есть созданий в небе и на земле…» („Mundi creationem esse Dei scripturam, cujus tria sint folia coelum, terra et mare. Totidem etiam sunt in hoc libro litterae, quot creaturae sunt in coelo et terra...“) (цит. по: [16, S. 83–84]). По форме эта эпиграмма скорее анафорическая, – однако экспозиция двух первых стихов, обусловливающая смысл дальнейших четырех, есть признак приамельной аналитической структуры:

DJe Welt/ die ist ein Buch; ein jeder/ eine Letter;
Die Länder/ sind der Bund; die Zeiten/ sind die Blätter;
Jn diesem findt man mehr bethört/ als kluge Sachen/
Jn diesem findt man mehr zum klagen/ als zum lachen/
Jn diesem findt man mehr zu meiden als zu üben/
Jn diesem findt man mehr/ zu hassen als zu lieben.
 
(Подобен книге мир: в ней буква – человек,
В ней земли – переплет, а каждый лист в ней – век.
Там более найдем соблазнов мы, чем правды;
Там более причин для слез, чем для отрады;
Там чаще избегать должны, чем встретить вновь;
Там чаще ненависть находим, чем любовь.)

Приамельная эпиграмма «Побои» („Schläge“, II,1,92) по форме представляет собой структуру из трех перечислительных рядов (ст. 1, 3 и 5) и двух синтезирующих стихов (2 и 6). Литературовед Карл Генрих Денкер (1857 – после 1889), исследователь проблемы логауских заимствований и реминисценций и автор диссертации «Вклад в литературную оценку Фридриха фон Логау» („Ein Beitrag zur litterarischen Würdigung Friedrichs von Logau“, 1889), относит этот сюжет к числу общераспространенных в XVI–XVII вв. и указывает на его наличие в фольклорных собраниях Иоганна Лаутербаха, Фридриха Петри и Иоганна Бухлера [16, S. 43]:

EJne Glock vnd eine Nuß vnd ein Esel vnd ein Knecht
Thun nicht leichtlich ohne Schlag/ was sie sollen jemals recht;
Jene schweiget/ die verharrt: Jener steht/ vnd dieser liegt;
Wann das Eisen vnd das Holtz jhnen recht wird angefügt
Klinget jene/ diese bricht: Jener geht vnd dieser eilt;
Drum was jedem zugehört/ sey auch jedem zugetheilt.
 
(Ни орех, ни колокол, ни слугу и ни осла
Не заставить без битья исполнять свои дела.
Тот твердеет, тот молчит, тот лежит, а тот стоит;
Если ж дерево иль сталь их ударом пробудит, –
Треснет тот, тот зазвучит, встанет тот, а тот пойдет.
Что положено кому, – пусть получит в свой черед!)

Приамель на тот же сюжет был написан тремя столетиями ранее (предположительно – тоже Гансом Розенплютом [18, S. 404]). Примечательно, что в заглавии и последнем стихе этого примера стоит числительное «восемь», в то время как в оригинальном тексте перечислены девять предметов:

Die acht stuck thun nichtz vngeschlagen.
Ein orgel/ glock vnd wollen pogen/
Vnd poese kinder vngezogen
Ein filtzhut/ vnd eins düren stockfischs leyb/
Ein nußpaum vnd ein faules weyb/
Ein alter essel der nymer mag tragen/
Die achte thun nichtz nit vngeschlagen. [22, S. 213]
 
(Восемь вещей, бесполезных без битья.
Орган, кампан и прут валяльный,
И дети, что вечно злы и нахальны,
Из фетра шляпа и жесткая рыба,
Орех и ленивая баба, что глыба,
Осел, от своего уставший житья, –
От этих восьми проку нет без битья.)

Приамельная эпиграмма «Расхитители людского имущества» („Diebe Menschlichen Vermögens“, I,7,46) принадлежит к традиции эпиграмм на религиозно-философскую тематику. В этом силезский поэт снова заявляет себя как продолжатель поэтических традиций нюрнбержцев:

WErcke stehlen vns die Zeit/
Fälle die Vermögligkeit/
Sorgen stehlen vns das Leben;
Was dann bleibt vns auffzuheben?
Was der Seele Gott gegeben.
 
(Время – труд крадет у нас,
Собственность – беда подчас,
Жизнь – заботами крадется;
Что же нашим остается?
Что душе с небес дается.)

Классическим случаем «приамельного катрена» („Priamelvierzeiler“ – традиция, существовавшая в Германии до XV века и сохранившаяся в немецком фольклоре и поныне) является стихотворение «Ступени мудрости» („Staffeln der Klugheit“, I,8,34) с использованием риторической фигуры градации, или климакса:

WEr guten Rath selbst finden kan/
Wer guten Rath kan nehmen an/
Wer beyden recht zu brauchen weiß/
Hat eines klugen Mannes Preis.
 
(Кто сам себе совет дает,
Кто сам совет усвоит тот,
Кто воплотит его с умом, –
Тот назовется мудрецом.)

Предельно миниатюрной по форме выступает автобиографическая приамельная эпиграмма-монорим «Пожелание» („Wuntsch“, ZD,181), представляющая собой жизненный манифест поэта и написанная редким стихотворным размером – двухстопным ямбом:

Für frembdem Brot/
Für großem Spot/
Für Seelen=Noth/
Für bösem Todt
Bewahr mich Gott!
 
(Чужой кусок,
Дурной порок,
Злых бедствий рок,
Конец жесток, –
Не дай мне, Бог!)

Рассмотренные в настоящей статье образцы приамелей и приамельных эпиграмм Фридриха фон Логау демонстрируют ряд признаков, указывающих на связь его творчества с традицией, восходящей к произведениям немецких бюргерских поэтов XV–XVI вв. Это, прежде всего, их фольклорный колорит, возникающий благодаря использованию стихотворных размеров народной поэзии; затем их тематика – обличительная сатира и дидактика, что также сближает их с образцами стихотворчества нюренбержцев; и, наконец, применение поэтом специфических приемов фольклорной поэзии и использование характерных форм народного юмора. Все это является свидетельством глубокого внутреннего родства творчества Логау с национальной поэтической культурой, уходящей корнями в глубь Средних веков. В то же время логауские приамели и приамельные эпиграммы обнаруживают ряд свойств, соответствующих общему характеру немецкой эпиграмматики XVII в., а именно: наличие стилистических приемов, почерпнутых из риторики; формальную и версификационную поливариантность; использование нетипичных для традиционного приамеля стихотворных размеров «ученой» поэзии и т. д. Таким образом, приамели и приамельные эпиграммы Логау представляют собой гибридный жанр, соединяющий в себе черты средневековой и барочной поэтических традиций.

Интерпретация немецкого средневекового приамеля в творчестве выдающегося поэта XVII века доказывает богатство возможностей этой аналитической стихотворной формы, выявляющей внутреннее тождество разнородных явлений действительности.
 

БИБЛИОГРАФИЯ

1.   Träger, Claus (Hg.). Wörterbuch der Literaturwissenschaft. Leipzig 1986.

2.   Vilmar, August Friedrich Christian. Geschichte der deutschen National-Literatur. 15. Auflage. Marburg und Leipzig 1873.

3.   Eschenburg, Johann Joachim (Hg.). Denkmäler altdeutscher Dichtkunst. Bremen 1799.

4.   Roethe, Gustav. Spervogel // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Bd. 35. Leipzig 1893. S. 139–144.

5.   Bartsch, Karl (Hg.). Deutsche Liederdichter des zwölften bis vierzehnten Jahrhunderts. Eine Auswahl von Karl Bartsch. Leipzig 1864.

6.   Bergmann, Frédéric-Guillaume. La priamèle dans les différentes litteratures anciennes et modernes. Strasbourg et Colmar 1868.

7.   Uhl, Wilhelm. Die deutsche Priamel, ihre Entstehung und Ausbildung. Mit Beiträgen zur Geschichte der deutschen Universitäten im Mittelalter. Leipzig 1897.

8.   Keller, Adelbert von (Hg.). Alte gute Schwänke. Zweite Auflage. Heisbronn 1876.

9.   Гаспаров М. Л. Очерк истории европейского стиха. М., 1989.

10.  Hagen, Friedrich Heinrich von der; Büsching, Johann Gustav. Litterarischer Grundriß zur Geschichte der deutschen Poesie von der ältesten Zeit bis in das sechzehnte Jahrhundert. Berlin 1812.

11.  Wackernagel, Wilhelm. Deutsches Lesebuch. Th. I: Poesie und Prosa vom IV. bis zum XV. Jahrhundert. Basel MDCCCXXXIX [1839].

12.  Euling, Karl. Das Priamel bis Hans Rosenplüt. Studien zur Volkspoesie. Breslau 1905. (Germanistische Abhandlungen 25).

13.  Dicke, Gerd. Priamel // Müller, Jan-Dirk (Hg.). Reallexikon der deutschen Literaturwissenschaft. Bd. III. Berlin – New York 2003. S. 157–159.

14. Metzler Literatur Lexikon. Begriffe und Definitionen. Zweite, überarbeitete Auflage. Hrsg. von Günther und Irmgard Schweikle. Stuttgart 1990.

15.  Lindqvist, Axel. Die Motive und Tendenzen des deutschen Epigramms in 17. Jahrhundert // Pfohl, Gerhard (Hg.). Das Epigramm: Zur Geschichte einer inschriftlichen und litterarischen Gattung. Darmstadt 1969. S. 287–351.

16.  Denker, Heinrich. Ein Beitrag zur litterarischen Würdigung Friedrichs von Logau (Diss.). Hildesheim 1889.

17.  Lehmann, Christoph. Florilegium politicum auctum. Das ist: Ernewerter Politischer Blumengarten zum drittenmal außgangen. 4. Theil. Franckfurt 1662.

18.  Kiepe, Hansjürgen. Die Nürnberger Priameldichtung: Untersuchungen zu Hans Rosenplüt und zum Schreib- und Druckwesen im 15. Jahrhundert. München u. Zürich 1984.

19.  Lessing, Karl Gotthelf (Hg.). Gotthold Ephraim Lessings Leben, nebst seinem noch übrigen litterarischen Nachlasse. Herausgegeben von K. G. Lessing. Dritter Theil. Berlin, 1795.

20.  Schmid, Ulrich. Die Priamel der Werte im Griechischen von Homer bis Paulus. Wiesbaden 1964.

21.  Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

22.  Eschenburg, Johann Joachim (Hg.). Zur Geschichte und Litteratur: Aus den Schätzen der Herzoglichen Bibliothek zu Wolfenbüttel. Fünfter Beytrag von Gotthold Ephraim Lessing und Johann Joachim Eschenburg. Braunschweig 1781.