Пастушенко Л. И. Барочно-класcицистические тенденции в системе поэтики немецкой романной пасторали ХVII века
Барокко и классицизм в истории мировой культуры: Материалы Международной научной конференции. Серия «Symposium». Выпуск 17. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001.
http://anthropology.ru/ru/texts/pastush/baroque_34.html
причинами: нечеткостью и, может быть, неокончательностью определения специфики и границ основных направлений столетия, долгое время господствовавшим представлением о XVII в. в Германии как об эпохе эстетического лидерства барокко, что закрепляли пресловутые ярлыки — «век барокко» (Flemming W.. Deutsche Kultur im Zeitalter des Barock. Meisenheim am Glau, 1940), сравнительно слабой изученностью поэтики классицизма и маньеризма, так что, например, основной характеристикой-доминантой творчества М. Опица и поэтов его школы неизменно служило антиципирующее барокко обозначение «добарочный классицизм» (Alewyn R. Vorbarocker Klassizismus und griechische Tragodie // Neue Heidelberger Tagebucher. Heidelberg, 1926).
В немалой мере такому положению способствовала также устойчивая репутация пасторального романа как если не вторичной, периферийной, то все же некой побочной, маргинальной ветви в системе немецкого романа XVII в. Однако в то же время немецкая романная пастораль примечательно запечатлела особый, столь свойственный Германии, вариант взаимодействия и взаимоотрицания направлений, который исключал непримиримую полемику художников слова разных ориентаций или антитетичное противоборство—противостояние теоретических программ, а в большей мере предполагал последовательную преемственность и внеполемичное поглощение классицизма барочным словесным искусством.
Возможно, именно поэтому заявленный названием аспект постановки проблем поэтики жанра может оказаться едва ли не узловым применительно к немецкой пасторали, эволюция которой запечатлела диалогическую встречу двух ведущих художественно-эстетических направлений развития словесного искусства XVII в. — классицистического и барочного. Жанр романной пасторали в Германии, особенно в 30—40-х годах XVII в., отмеченных историко-культурным сдвигом в направлении от классицизма к раннему барокко, оказывается на перекрестье достаточно неоднородных и разветвленных эстетических тенденций — классицизма, маньеризма, из которых вырастало раннее барокко, превратившись впоследствии в главное направление столетия, — в значительной мере опираясь на них, но также и основательно переосмысляя и глубоко трансформируя. Романная пастораль вбирает плодотворную полифоничность художественно-эстетических тенденций, богатую палитру духовных, идейных ориентаций писателей разных направлений.
В классицистической «Герцинии» М. Опица разработан рационально-логический сюжет разубеждения: приобщаясь к красотам родного края, центральный персонаж переоценивает возможности казавшегося ему спасительным личного уединения и отказывается от временного эскейпизма, в нем зреет гражданственное решение возвратиться в большой мир, в пределы «любезного, но истощенного отечества» (Opitz M. Schafferey von der Nimfen Hercinie. Bresslau, 1630. S. 25). В духе гуманистически-классицистических представлений о неизмеримо важной для личности роли воспитания, о регулирующем значении рационального начала, пользе аристотелевского принципа золотой середины — сдержанности и умеренности в чувствах, Опиц стремится воздействовать на моральные представления современников, сформировать их просвещенный светский облик, прославляет «стойкость духа и чистоту совести» (Opitz M. Op. cit. S. 17), исповедует культ духовных даров и сердечных связей — поэзии, дружбы, любви. Анализ умозрительных вариантов поведения личности свидетельствует, что писателя-классициста интересуют некие повторяющиеся, устойчивые психологические модели, причем гуманистическое требование умеренности определяет трактовку центральной для пасторали темы любви, по мысли автора — уступающей в ценностном отношении чувству дружбы.
Интеллектуальная стихия бесед с их гуманистическим просветительством формирует особый облик сочинения, превращая его в проблемное средоточие философских, научных, этических идеи эпохи, реализованных в стройной прозиметрической конструкции, которая выдает отношение писателя к художественному произведению как сознательно выстроенному и обращенному как в изобразительно-описательных нарративных техниках, так и в своей гармоничной архитектонике к рационально-логическому опыту читателя. За всем этим проступает классицистическая концепция пасторально-романного мира гражданственной «Герцинии», не случайно получившей в немецкой науке обозначение «пасторали общественного содержания» (Меуеr. H. Der deutsche Schaferroman des 17. Jahrhunderts. Dorpat, 1928. S. 22).
к актуальной современности, концепция которой таит значительную смятенность и внушает читателю чувства беспокойства и растерянности.
Примечательно, что на новом этапе развития жанра становится ясной относительность некоторых художественных выводов классицизма. Хотя авторитет «основателя немецкой поэтики» (Jungst-erbawete Schafferey // Schaferromane des Barock / Hrsg. von K. Kaczerowsky. Reinbeck bei Hamburg, 1970. S. 78) для его продолжателей не подлежит сомнению, но они усматривают у него равно убедительные аргументы как в защиту любовного чувства, так и направленные против него, и отступают от гармонично выверенной, взвешенной эстетики равновесия крайностей, трактуя психологию любви и содержание любовных эмоций значительно более субъективно.
Многие коллизии решаются последователями жанра внешне еще вполне «опициански». Таково, например, гуманистическое убеждение в том, что от любви можно отговорить, разубедить в ней, выдвинув требования рассудка, но доводы о быстротечности земного, ничтожности человеческой жизни, «где нет ничего более верного, чем смерть» (Jungst-erbawete Schafferey. Op. cit. S. 86), позволяют ощутить глубокие сдвиги, происходящие в философии жанра. Как Груттшрайбер, так и анонимный автор «Опустошенной и обезлюдевшей пасторали» стоят перед проблемами большого мира, не только теснящего пасторальный уют, но и прорывающего фикцию пасторального идиллического утопизма: «Наша пастораль превращается в дикую пустошь… поэтому она заслуженно именуется разоренной пасторалью» (Die verwustete und verodete Schafferey // Sсhaferromane des Barосk / Hrsg. von K. Kaczerowsky. Reinbeck bei Hamburg, 1970. S. 156). Программное в «Герцинии» противостояние условно-пастушеского и большого непасторального мира сменяет в барочной традиции острая конфликтность неабсолютного двоемирия, разрушительная для безмятежной гармонии и созерцательного умиротворения буколизма, это рождает горький душевный опыт опустошения персонажей, упраздняет свойственные Опицу духовные ориентиры свободного пастушества, вводит антиидиллические мотивы. При всем существенном концептуальном расхождении для барочных последователей Опица характерны скорее неполемические формы преемственности и усвоения классицистического опыта жанровой поэтики, чем его последовательное неприятие, а тем более воинствующее развенчание.