РЕКТОР АЛЬБЕРТИНЫ
влюбился в чужую невесту и написал знаменитую песню “Анхен из Тарау”
Еженедельна общественно-политическая газета "НОВЫЕ КОЛЕСА Игоря Рудникова"
Кёнигсберг - Калининград
http://www.rudnikov.com/article.php?ELEMENT_ID=18017
Наша сегодняшняя “прогулка” - по посёлку Владимирово Багратионовского района. Точней, по посёлку Тарау, где сотни лет назад родилась та самая Аннушка-Анхен, чьё имя увековечил известный немецкий поэт Симон Дах. Хотя можно сказать и иначе: вполне вероятно, что имя самого Даха осталось в веках, благодаря незатейливой песенке об Анхен из Тарау - песенке, которая для немцев (швейцарцев, австрийцев) всё равно, что “Калинка-малинка” для нас.
Бог Тор
Прусское поселение Тарава было названо так в честь грозного бога Тора (Tore - и Toraw). Немецкая деревня была основана здесь в орденские времена и входила в округ Прейсиш-Эйлау (ныне Багратионовск). В XV веке она получила название Тарав, которое и превратилось впоследствии в Тарау.
В течение почти трёх столетий деревней владела фамилия фон Шлибен (правда, имение наследовалось по женской линии). В XIX веке поместье перекупил государственный советник фон Штегеман - человек состоятельный, знатный, влиятельный. В перестроенном господском доме на видном месте красовалась высокая ваза из тонкого берлинского фарфора - подарок короля хозяину дома.
А чуть позже на стене появился портрет Хедвиги фон Штегеман - “прекрасной мельничихи”, вдохновившей композитора Шуберта на создание нескольких блистательных произведений. В этом же доме жила известная тогда прусская поэтесса Эрмина фон Ольферс-Батоцки.
Но мировую известность скромному селению Тарау принесли не его сиятельные владельцы, а племянница местного пастора Анхен Неандер. Вернее, её светлый образ, созданный Симоном Дахом.
Тыквенная хижина
Как известно, Симон Дах, звезда кёнигсбергского барокко, родился в 1605 году в Мемеле (ныне г. Клайпеда). Но учиться он приехал в Кёнигсберг и закончил сперва школу при Кафедральном соборе, а затем кёнигсбергский университет. В Альбертине Симон Дах изучал теологию, греческую и латинскую поэзию и слыл модным поэтом, легко сочинявшим изящные стихи “по поводу”.
После университета Дах какое-то время работал домашним учителем, потом продолжал изучение наук в Германии, периодически наезжая в Кёнигсберг, а в 1639 году вернулся окончательно и стал профессором поэзии Альбертины.
Дах по-прежнему писал стихи (его творческое наследие - более полутора тысяч произведений!), сотрудничал с музыкантами, входил в поэтическое общество “Ревнителей бренности”. Члены этого общества собирались в так называемом Тыквенном домике (Тыквенной хижине): кроме поэзии, они охотно занимались садоводством и огородничеством. В частности, их привлекало выращивание тыкв. Они вырезали на тыквах свои прозвища и соревновались, чья тыква “круче”. Чаще других побеждал Дах - рука у него была лёгкая. Слава его тоже была велика: даже курфюрсты, менявшиеся на троне, читали его стихи наизусть!
В 1656 году Дах был назначен ректором Альбертины, а в 1659 - умер от туберкулеза.
Пьяный студент
Песня “Анхен из Тарау” была им написана в 1637 году, в разгар Тридцатилетней войны. И связана с нею была история, вполне достойная Шекспира - но на немецкий манер.
Некий Ганс Иоганн Портациус, студент-теолог Альбертины и завсегдатай пивнушки “Зелёный мопс”, однажды крепко набрался. Он поскандалил с кем-то из своих приятелей - и был с позором изгнан из пивной.
Вывалившись на улицу, он узрел белокурое чудо - девушку, выходившую из Кафедрального собора в сопровождении благообразного пожилого мужчины, явно - духовного лица. Девушка была так хороша, а Ганс Портациус - так пьян, что он, недолго думая, облапил её прямо на улице и смачно поцеловал.
В семнадцатом веке подобное было КОШМАРОМ. Девушка, опозоренная навеки, разрыдалась. А её спутник, оказавшийся дядей (он воспитывал племянницу после смерти брата) и пастором из Тарау, рассвирепел... и добился, чтобы наглеца Портациуса посадили в тюрьму.
Юношу спасло от сурового наказания только то, что университет, по привилегии, дарованной Альбрехтом, сам осуществлял правосудие... а студентов в Альбертине в годы войны катастрофически не хватало. В общем, ректор вытащил Портациуса из городской тюрьмы и не стал отчислять с факультета теологии. А бедный Ганс не мог забыть белокурую деву Анхен Неандер. Которая, по обычаям того времени, “искупала позор”, сидя дома взаперти и усердно занимаясь рукодельем.
Проповедь “О любви”
Ганс отправился в Тарау - извиняться, нижайше просить позволения бывать в доме и т. д., и т. п. Дядя Анхен выставил его без разговоров. И пригрозил отлупить палкой, если наглец, “опорочивший честное имя племянницы”, приблизится к дому на пушечный выстрел. Однако девушке пришёлся по сердцу бесшабашный студент. Между молодыми людьми завязалась тайная переписка. Ради мимолётных свиданий Портациус приезжал в Тарау - и даже спас Анхен, которая чуть не утонула в озере во время купания. Но дядя оставался непреклонен: на все попытки Портациуса посвататься к Анхен он отвечал категорическим отказом.
“О любви”, произнесённая в Альтштадтской кирхе, произвела настоящий фурор.
Особенно поэтические строки, которые Портациус искусно вплел в “ткань” своей пасторской речи и которые звучали примерно так:
Кто никогда в глазах любимой
Не зрел божественную негу,
Тот жизнь прожив земную, мимо
Любви прошёл, не зная неба.
Наиболее благочестивые прихожане, возмутившись, покинули службу. Принц Фридрих Вильгельм, присутствовавший в кирхе, напротив, выразил полное одобрение. Несколько недель в Кёнигсберге и его окрестностях только и речи было, что о “скандальной” проповеди пастора Портациуса... А дядя Анхен неожиданно смягчился - и дал согласие на брак. Мотивировав свое решение тем, что Ганс - “храбрый малый”, может постоять за себя - и за ту, которую любит.
Трижды вдова
Свадьбу сыграли в Кнайпхофе. Симон Дах, бывший в числе приглашённых, в качестве свадебного подарка преподнёс своё стихотворение, положенное на музыку соборным органистом Генрихом Альбертом.
Забавно, что мелодия этой песни в ХХ веке нашла отражение... в популярном русском романсе “Крутится, вертится шар голубой...” (А романс этот, в свой черёд, был хорошо известен советским зрителям: именно его распевает актёр Борис Чирков в знаменитой “саге” про большевика Максима.)
Там были строчки патетические:
Анхен из Тарау - счастье и боль,
Кровь моя, плоть моя,
сладость и соль...
Были и смешные (“списанные с натуры”):
Будем довольны друг другом вполне,
Юбку дарю тебе, шляпу - ты мне...
Были - звучавшие как клятва:
Нет слаще рая, чем быть нам вдвоём,
В царство небесное вместе придём...
Клятву эту, кстати, Анхен и Ганс не сдержали. Они прожили вместе всего десять лет - сначала в Темпене (сейчас пос. Новостроево Озёрского района), потом в Лаукишкине (пос. Саранское Полесского района), а затем - Ганс умер.
28-летняя Анхен, выдержав приличный траур, стала женой его преемника, священника Груббера. А через несколько лет... овдовела снова - и опять вышла замуж. За преемника теперь уже второго мужа, пастора Бальштайна. Которого тоже пережила.
Будто бы в трёх браках она родила тринадцать детей - и на старости лет поселилась в доме старшего сына, Фридриха Портациуса, пастора в Инстербурге (Прегельштрассе, 17 - ныне ул. Прегольская). Сын умер на два года раньше её. За Анхен приглядывала её невестка. В 1689 году 70-летняя Анхен умерла, но... началась её “жизнь после жизни”.
“Унаследовать” семью покойного
- ныне Анграпе). Останки снова “переехали” - теперь на кладбище, которое сегодня называется в Черняховске “старым немецким” и располагается на улице 22 Января...
Впрочем, тело Анхен, “трижды вдовы” священника, давно уже не имело ничего общего с тем образом, который “гулял по свету”, благодаря песне на стихи Симона Даха.
и писатель Гердер издал известную книгу “Песни народов” - куда вошла и “Анхен из Тарау” - справедливость восторжествовала, “народный” шлягер обрёл творца.
Правда, теперь Симон Дах из “звезды барокко” превратился в создателя... одной песни. Кроме того, некто Франц Хирш (писатель, родившийся в Восточной Пруссии) в 1882 году написал роман в стихах “Анхен из Тарау”, где прозрачно намекнул: дескать, Симон Дах сам влюбился на свадьбе в невесту, именно поэтому песня его получилась такой живой и трогательной...
Трудно сказать, было ли так на самом деле. Некоторые исследователи полагают, что Анхен из Тарау вовсе не обладала неземной красотой, не могущей никого оставить равнодушным. В юности она была хороша как многие немочки. А два последующих брака зрелой фрау объясняются, дескать, просто: священник, получавший приход умершего “коллеги”, обязан был “унаследовать” и семью покойного, которой иначе было бы просто не выжить...
С другой стороны, вряд ли существовал закон, способный ОБЯЗАТЬ молодого человека (а каждый последующий муж Анхен из Тарау был намного моложе предыдущего) жениться на женщине, годившейся ему в старшие сёстры (а то и... в матери). Если только это не ЗАКОН ЛЮБВИ...
В 1908 году в Мемеле (Клайпеде), на Театральной площади, был установлен памятник Анхен из Тарау и Симону Даху, работы известного скульптора Альфреда Кюнта. После прихода к власти Гитлера скульптура исчезла: фюреру не понравилось, что Анхен - единственная! - стояла к нему спиной, когда он держал зажигательную речь с балкона театра.
18 ноября 1989 года памятник был восстановлен - точней, изготовлена копия. На открытие приехала 92-летняя Герда Шивек, которая в начале ХХ века в Мемеле 13-летней девочкой позировала Кюнту: Анхен лепили с неё! По слухам, Герда Шивек жива и поныне (по крайней мере, в прошлом году, когда отмечалось столетие памятника, от неё пришла открытка). Что ж, если Анхен из Тарау - “душа Восточной Пруссии”, стоит ли удивляться “бессмертию”?..
Груда костей
“кляйнбану” - узкоколейной железной дороге (правда, из-за нерентабельности просуществовавшей недолго).
Главной достопримечательностью населённого пункта являлась готическая кирха, построенная в XV веке из красного кирпича на фундаменте из валунов. Её каменный сводчатый потолок был для середины XV века последним словом техники на европейском континенте.
Во время Второй мировой войны Тарау почти не пострадал. Досталось только кирхе, но и то не так чтобы очень. После войны её частично разобрали на кирпич, а в остатках устроили склад удобрений.
Почему-то советские переселенцы полагали, что в кирхе зарыты сокровища. Когда очередные кладоискатели возились в притворе кирхи, рухнула кирпичная кладка - и в глубокой нише обнаружилась груда человеческих костей, пожелтевших от времени. Кого и за что замуровали в святом месте - неизвестно (частенько в эпоху Средневековья так поступали с разбойниками с большой дороги).
Кости потом долго валялись в грязи, а череп кто-то из местных жителей водрузил на обезглавленную статую св. Екатерины, стоящую на коньке церковной крыши. Припозднившихся путников зрелище впечатляло...
В 80-х годах Тарау-Владимирово оказалось в центре сенсации. Был очередной пик поисков янтарной комнаты. В редакцию рижской газеты “Советская молодёжь - СМ” пришёл некто Раймонд. Он поведал, что четырнадцать лет назад проходил срочную службу на территории Калининградской области и познакомился с немцем, которому удалось избежать депортации. И будто бы этот немец, проникшись к Раймонду особенным доверием, рассказал, что осенью 1944-го видел, как глухой ночью к кирхе в Тарау подъехали грузовик и легковая машина. Из грузовика что-то перетаскивали в кирху. Потом раздались выстрелы, грузовик загорелся, легковушка рванула прочь на бешеной скорости...
Немец обнаружил во дворе кирхи обугленные трупы солдат - и два больших куска янтаря с инвентарными музейными номерами.
... Была снаряжена экспедиция. Кирху изрядно разворотили. Янтарную комнату, естественно, не нашли. Правда, метрах в 200-х от кирхи “рижские товарищи” откопали несколько золотых изделий, что только подогрело интерес местных кладоискателей.
В 1994 году склад удобрений “съехал”; остатки кирхи были переданы на баланс НПЦ по охране памятников. Кирху начали восстанавливать...
А посёлку Владимирово, видимо, на роду написано “идти с песней по жизни”. Только не всегда эти песни весёлые... Старшее поколение помнит, как Эдита Пьеха в 70-х исполняла балладу про лётчиков, которые предпочли погибнуть, но не допустить, чтобы потерявший управление самолёт рухнул на город:
“Дотянем до леса, - решили друзья, -
Подальше от города смерть унесём,
Пускай мы погибнем,
Пускай мы погибнем,
Но город спасём”.
... Сейчас Владимирово живёт вполне прозаической жизнью. В посёлке есть школа, ДК, библиотечка, мебельный и пельменный цеха... А ещё - есть память. О том, что было здесь до нас. Кстати, между собой жители посёлка называют его Тарава. Такое прусско-немецко-русское название получается. Привычное здешнему уху (так же - официально - называется и поселковое озеро).
“прогулки” - продолжаются. Кстати, если кто-то готов выступить в роли “попутчика” - мы не против. Мало ли какие “маршруты” могут подсказать нам люди, влюблённые в свой край... и реальный, и призрачный.
Д. Якшина