Приглашаем посетить сайт

Костюкович Е. Луис де Гонгора-и-Арготе

Луис де Гонгора-и-Арготе (Luis de Gòngora y Argote).

1986. Памятные книжные даты.

http://www.elkost.com/journalism/_1986_luis_de_gngora_y_argote.html

11 июля 1561 года в Кордове родился великий испанский поэт Луис де Гонгора-и-Арготе

О Бетис, жидким серебром взметнись!

Пусть волны злые потопить грозятся

Тот пышный край, где Сенеки родятся.

Где траурный тоскует кипарис !

Край Одиночеств. скорбью захлебнись!

Кровавые во мгле ручьи струятся:

Угас наш свет, как зрак того злонравца.

Невинный кем был умерщвлен Ацнс.

Пусть прах поэта тленный взят могилой —

Наш Гонгора бессмертный голос свой

Струнам успел доверить лиры милой.

И в песнях дивных он вовек живой:

Где опочил ниш лебедь белокрылый.

Там феникс народился огневой.

Лопе де Вега. 1627 (Перевод мой.— Е. К.)

Оплакивающий Гонгору сонет Лопе напоминает шараду, разгадка которой скрыта в созвучиях: Бетис (ныне Гвадалквивир, река в Кордове, родном городе поэта) перекликается с именем Ацис (Ацис, или Акид — персонаж знаменитой поэмы Гонгоры "Полифем", по античному мифу, возлюбленный нимфы Галатеи, убитый из ревности одноглазым циклопом Полифемом и превращенный в кровавый ручей, также упомянутый в этом катрене). Эти созвучия вызывают в памяти читателя имя умершего поэта: дон Луис. Сонет и вправду составлен как шарада — или как мозаичная картинка. Все части этой мозаики— излюбленные поэтические образы Гонгоры: серебро—у Гонгоры символ реки забвенья, старости, смерти; кипарис—символ печали; Одиночества— так называлась вторая, наряду с "Полифемом", знаменитая поэма Гонгоры; лебедь у Гонгоры обычно символизирует поэта, отдавшего всю душу стиху, "поющего умирая"; наконец, феникс и огонь— символы памяти и вечности.

разводящих грамматически взаимосвязанные слова). Гипербаты — прием, обычный в латинской классической поэзии,— в испанских стихах звучали непривычно и тор­жественно: именно поэтому они сделались любимейшим приемом Гонгоры. Лопе постарался, чтобы созданное им стихотворное надгробие каждой своей деталью напоминало об ушедшем поэте.

Перед нами прекрасный памятник Гонгоре — и одновременно замечательный памятник тому большому направлению европейской поэзии, основоположником и символом которого в Испании считается Гонгора. Речь идет о поэзии барокко.

Траурный сонет Лопе—лишь одно из массы стихотворений, посвященных дону Луису Гонгоре: еще при жизни поэта современники забросали его сотнями восторженных панегириков — и сотнями злобных эпиграмм. Если сухие, выразительные, очень испанские черты внешности этого желчного и болезненного человека, проведшего тихую жизнь в церковных должностях — синекурах, донесены до нас кистью Веласкеса, то литературный облик его был нарисован крупнейшими испанскими стихотворцами начала XVII в. И нарисован столь ярко, что на протяжении трех столетий о творчестве Гонгоры судили под воздействием этих литературных портретов.

А между тем литературные мнения XVII в. отличались особой пристрастностью. Творческая полемика легко разгоралась и быстро переходила на личности, выпады рождали ответные выпады, оскорбления нарастали, как снежный ком:

Я слышал, будто дон Луисом

Написан на меня сонет.

Сонет, быть может, и написан,

Но разве рождено на свет

То, что постигнуть мочи нет?

Иных и черт не разберет,

Напишут что-нибудь—и вот

Себя поэтами считают.

Увы, еще не пишет тот,

Кто пишет то, что не читают...

(Перевод П. Грушко)

Так писал о Гонгоре другой замечательный испанский писатель XVII в. Франсиско де Кеведо.

Кеведо был главным противником Гонгоры, но далеко не единственным. Тот самый Лопе, траурный сонет которого полон скорбного восхищения, при жизни бомбардировал Гонгору совсем иными со­нетами, где стилизация "под Гонгору" имела оскорбительно-пародийный смысл:

Спой, лебедь андалузский: хор зеленых

Вонючих жаб из северных болот

Твоим стихам охотно подпоет...

(Перевод. мой.— E. К.)

Гонгора не оставался в долгу. До самой смерти он не пропустил ни единой возможности огрызнуться на колкость противника, не спустил литературному врагу ни единого промаха, поэтического ляпсуса. Некоторые его ответные эпиграммы с трудом удерживаются на грани при­стойности; эпиграммы его последователей, учеников и друзей нередко переходят эту грань. За густой вязью обидных словечек, не всегда понятных оскорблений (смысл иных намеков погребен в толще столетий) современные исследователи пытаются разглядеть реальный ход литературной дискуссии: ведь ясно, что именно полемикой о Гонгоре завязан сложный узел литературных взаимосвязей и противостояний в культуре XVII в.

­ния в основном считались усложненная лексика (неологизмы на латинской и греческой основах) и усложненный синтаксис, заставляющий ломать голову над фразой. В общем, речь шла о труднопостижимости стиха, составленного как бы из слов-шарад фразами-загадками. Выражаясь нынешним языком, Гонгору обвиняли в формалистических выкрутасах; исходя из этих обвинений критики и историки последующих эпох приняли схему, в которой тяжеловесному и пустопорожнему гонгоризму, проявлению "дурного вкуса барокко" противопоставлялась ясная и глубокая поэзия ли­тературных противников Гонгоры.

и усложненный. "Этап света" и "этап тьмы" впервые были разграничены современником и противником Гонгоры Франсиско Каскалесом. Пристрастный полемист ненадежен в роли историка: при внимательном взгляде видно, что "князем тьмы" Гонгора в представлении Каскалеса сделался в тот самый год, когда направил Каскалесу первую оскорбительную эпистолу. Рожденная обидой схема Каскалеса была аргументированно опровергнута лишь выдающимся испанским филологом нашего столетия Дамасо Алонсо. Тот же Алонсо доказал и неверность шаблонного противопоставления: "мутность Гонгоры—ясность антигонгористов". Разборы Алонсо убедительно показывают, что Лопе де Вега часто писал еще более затемненным стилем, нежели Гонгора. Другой лидер "антигонгористов", Ф. Кеведо, противопоставил стилю Гонгоры, известному под названием "культеранизм", свою доктрину "консептиз-ма", основанного на непривычных, поражающих и озадачивающих читателя распространенных метафорах. Разгадывание этих метафор должно было требовать не меньше времени, чем постижение архитектуры гонгоровского стиха и припоминание значений гонгоровских слов-символов.

За внешними конфликтами оказывается скрыто глубинное единство творчества. Для поэтов-современников было важно противопоставить себя друг другу — но сегодня более важно увидеть в их поэзии различные варианты решения одних и тех же творческих задач.

Как творчество Кеведо в Испании, как творчество Джованбаттисты Марино в Италии, Джона Донна в Англии, Франсуа де Малерба во Франции, творчество Гонгоры определялось ощущением девальвации поэтического слова. На рубеже XVI — XVII вв. многие стали ощущать, что сочинение стихов по тем писаным и неписаным правилам, которые восходили к итальянскому Ренессансу и с определенными вариациями утвердились почти повсеместно,— занятие слишком легкое, безответственное и несерьезное. Надо было повысить ценность слова— а ценность любой вещи зависит от вложенного труда. Чтобы стать ценной, поэзия должна быть трудной— эта идея объединяет всех названных выше стихотворцев. Но дальше начинаются расхождения. Малерб, например, хотел сделать поэзию предельно трудной для поэта и предельно легкой для читателя. Гонгора и другие считали, что трудиться должны и поэт, и читатель.

В творчестве Гонгоры различаются две контрастирующие линии: "низкая", комическая поэзия и по­эзия "высокая". Обе линии требовали, чтобы и автор, и читатель напрягали свой ум. Бурлескная поэзия Гонгоры — это изощренная словесная и метафорическая игра с низкими сторонами мира. Высокая поэзия Гонгоры — это поэзия драгоценностей. Драгоценны слова и обороты, потому что они редкостны, неповседневны, добыты с трудом. Драгоценны сами предметы, наполняющие художественный мир поэта: прекрасные вещества, существа, растения. Драгоценностью становится и каждое стихотворение в целом — столь тщательно оно отшлифовано, так строга и безупречна его огранка. Результат будет тем прекраснее и безусловнее, чем больше трудностей преодолеет создатель, поэтому Гонгора навязывает стиху жесточайшие требования, добиваясь абсолютной композиционной стройности;

Пока сияет ярче локон твой,

Пока лилеи утренней надменней

Твое чело сверкает белизной,

Покуда губ твоих карминный зной

Алей, чем жар гвоздики в день весенний,

С твоею шеей, гибкой и прямой,—

Дари любви лоб, локон, губы, шею;

Ведь скоро все, чем ты была,все то —

Хрусталь, гвоздика, золото, лилея —

Иссохнет вместе с жизнию твоею,

И станешь ты грязь, гной, пыль,тень, ничто.

(Перевод мой.— Е. К.)

Неотступной четырехчленной симметрией скованы все строки этого сонета, кроме последней. Этим-то усилием и достигнут режущий эффект последней строки, где появляется пятый, самый страшный член — "ничто".

—один из известнейших— наглядно показывает, что имел в виду испанский поэт XX в. Хорхе Гильен, сказавший о Гонгоре: "Ни один стихотворец не был в такой степени архитектором".

— XX вв. и завершилось в 1927 г. широчайшими торжествами по случаю 300-летия со дня смерти поэта. Поэт, названный в XVII в. "испанским Гомером", почти полностью забытый в XVIII и XIX вв., вновь становится одной из самых живых фигур испанской литературы. Но для русского читателя поэзия Гонгоры еще не ожила по-настоящему (куда больше повезло его недругу Кеведо). На то есть свои причины: Гонгора невосполнимо много теряет, если переводчик отходит от буквы подлинника, стараясь передать дух. Это ставит переводчиков перед очень сложной задачей. Доказать ее разрешимость—дело будущего. Сборник стихотворений и поэм Гонгоры включен в план серии "Литературные памятники": это дает повод для больших ожиданий.

Е. Костюкович

Лит.: Еремина С. И. Луис де Гонгора-и-Арготе (1561 —1627) // Гонгора-и-Арготе Л. де. Лирика. М., 1977. С. 5—26.

350 лет со дня рождения

© 2004-2009. ELKOST Intl. Literary Agency.