А.В. Стогова.
Женщины и салоны в интеллектуальной культуре Франции
представлено на конференции «Интеллектуальная культура исторической эпохи». УрО РОИИ .Екатеринбург, апрель 2007
Как известно женщины очень долгое время были «маргиналами» в интеллектуальной культуре. Лишь отдельные имена женщин-писательниц или ученых дошли до нашего времени. В основном женская образованность, хоть незначительное превышение ее минимального уровня, необходимого для ведения хозяйства, почиталась нелепой, вредной и даже греховной. Ситуация лишь немного изменяется в к. 16 –17 в., во время известной querelle de femmes – дебатов о женской природе и способностях. Появляются сочинения в защиту женщин и женского образования, сделавшие немало для изменения общественного мнения. Огромную роль, по признанию современных исследователей, сыграло и философское учение Декарта, согласно которому, мыслительная способность не связана с телесностью, поскольку именно особенностями строения женского организма чаще всего объясняли слабость мышления женщин[1]. Тем не менее, еще в середине 17 в. женщины, пытающиеся стать «учеными», оставались объектом для насмешек, а зачастую вызывали и откровенную неприязнь. Светские дамы опасались прослыть прециозницей или ученой дамой, ибо это означало пятно на их репутации[2]. Но к середине следующего столетия картина резко меняется. Женщины больше не стремятся скрыть свою образованность. Напротив, как показывает исследование Э. Гудман, женщины стремятся репрезентировать себя как членов ученого, интеллектуального сообщества[3]. На женских портретах второй половины 18 столетия в большом количестве появляются атрибуты учености – книги, папки с бумагами, глобусы, астролябии, подзорные трубы, ноты и т.п.
Основным путем вхождения женщин в интеллектуальную культуру, сделавшим возможном столь разительное изменение в положении женщин (и их осознании собственного положения) в интеллектуальной культуре стали салоны. Именно салоны, ставшие важным элементом культурной и интеллектуальной жизни, обеспечили признание женского влияния на интеллектуальную культуру и авторитетности их суждения.
Однако и в 17 столетии влияние женщин и их вмешательство в интеллектуальную сферу стали вызывать раздражение и беспокойство некоторых членов «академической» культуры. С этим, в частности, связано недовольство «захватом» женщинами области, связанной со вкусом и литературой, Н. Буало. Именно претензии женщин на влияние и на признание их авторитета в этой области, а не только желание заняться литературным творчеством определяло нетерпимое отношение Буало к женщинам, неоднократно высказываемое им в сочинениях – как в текстах, связанных с известным «спором о древних и новых», так и в сатирах, в особенности в наделавшей много шума X сатире против женщин.
Вторая половина 17 в. весьма интересна в истории развития салонной культуры и ее влияния на включение женщин в интеллектуальное сообщество. С одной стороны уже салон мадам де Рамбуйе, практически прекративший свое существование к этому времени, стал оказывать сильнейшее влияние на интеллектуальную сферу, в особенности на формирование литературных вкусов и предпочтений светского общества. Многочисленные последовательницы маркизы, среди которых доминировали известные аристократки, начиная с кузины Людовика XIV мадемуазель де Монпансье, значительно усилили эту тенденцию. В короткий промежуток времени между Фрондой (1648-1653) и началом личного правления Людовика XIV (1660) салоны сделались столь влиятельным фактором в развитии литературы (именно литература была в это время той основной сферой интеллектуальной культуры, в которой сказывался авторитет светских женщин, в отличие от последующего столетия, когда центр интересов сместился в область философии), что большая часть литераторов, в том числе и членов Французской академии не могла позволить себе игнорировать формирующиеся там оценки.
С другой стороны, в академическом сообществе авторитет женского суждения оставался нелегитимным. И потому влияние женских суждений, осуществляемое посредством салонной культуры, вызывало сильное неприятие и раздражение. С точки зрения многих «академиков» возрастающая роль женщин – т.е. непрофессионалов – означало деградацию интеллектуальной культуры в целом и прежде всего литературы.
Это отношение усугублялось теми сложностями, которые накладывали ограничения на саму салонную культуру. В светском обществе имел еще огромное влияние образ почтенной дамы, основным достоинством которой должна быть скромность, т.е. утаивание своих достоинств, в том числе и относящихся к разуму. Кроме того, интеллектуальная деятельность традиционно относилась к разряду профессиональных, т.е. заведомо непригодных для аристократов. И традиционно, умение сохранить репутацию было особенно важно для женщин. Все это заставляло женщин искать такие возможности участия в интеллектуальной жизни, которые не вступали бы в конфликт с этим стереотипом.
Все это имело столь большое значение именно потому, что салоны были прежде всего частью светской аристократической парижской культуры. Умение казаться, создавать себе определенный образ, необходимый для поддержания репутации, было, по свидетельству Н. Элиаса, одной из важнейших характеристик светской и придворной культуры того времени[4]. С одной стороны, дамы-аристократки, хозяйки самых влиятельных салонов, должны были придерживаться этих правил игры, чтобы сохранить свое реноме. С другой стороны, парвеню, желавшие добиться успеха в этом сообществе, должны были быть еще более осмотрительны и осторожны. Таким образом, чтобы добиться влияния в интеллектуальной сфере светские женщины должны были как можно тщательнее скрывать свои претензии на влияние и свои способности это влияние оказывать.
Эта парадоксальная ситуация была в наибольшей степени связана именно с салонной культурой. Те женщины, которые имели свои интеллектуальные амбиции, но никак не были связаны с салонным обществом и которых мало заботило мнение света, находились в более выгодном положении. Они могли открыто, профессионально реализовывать свои интеллектуальные способности, не прибегая при этом к всевозможным ухищрениям. Для примера можно привести Анну Дасье. Ее считали образованнейшей женщиной столетия, она знала множество языков, в том числе древних, и была признанным знатоком древнегреческого языка и культуры. Она публиковала под своим именем переводы и научные трактаты и была весьма уважаема среди мужчин-специалистов.
Однако даже такая уважаемая специалистка была маргиналом в интеллектуальной культуре с институциональной точки зрения. На протяжении 17 столетия происходило постепенное формирование понимания академии как чисто мужской организации. Еще существовали академии, куда принимались женщины, и даже салоны не были, по мнению французского исследователя Алена Виала так четко отделены от академий[5]. Не было еще и четкого разделения между наукой и литературой как не-наукой. «Журнал ученых» (Journal des savants) был одновременно и литературным и научным журналом, также как и République des lettres объединяла всех «пишущих людей». Однако многие академии и прежде всего Французская академия занимали в гендерном вопросе непримиримую позицию, которая в конце концов и стала определяющей. Значительную роль в этом, как полагают многие современные исследователи, сыграла та же философия Декарта, в которой в качестве научных, способов мышления выбираются те, что традиционно рассматриваются как маскулинные характеристики[6].
В рамках еще не имевшего четких разграничений литературно-научного творчества в салонной культуре могли быть задействованы лишь те формы интеллектуальной деятельности, которые были наименее «профессиональны». Не случайно в салонах получили большое распространение малые поэтические формы – элегии, рондо, сонеты, которые могли рассматриваться как аристократическая забава. И по той же причине наибольшее влияние в салонах имели не сочинители трагедий и од, вроде Корнеля, Расина и того же Буало, хотя их творения активно обсуждались, и им выносился свой вердикт. Настоящими законодателями салонной моды стали совсем другие поэты – В. Вуатюр, Ж. Шаплен, Ж. Менаж и другие.
Это увлечение захватило многие салоны, но наиболее активно составлением афоризмов занимались в салоне мадам де Сабле. С современной точки зрения «солидность» этого литературно-философского жанра определяется скорее известностью, которую приобрели впоследствии «Максимы» Ларошфуко, появлению которых мы обязаны активным участием герцога в этом салоне. Однако как для самого Ларошфуко, так и для маркизы де Сабле это был именно маргинальный, выпадающий из академического, профессионального поля литературных и философских сочинений и потому доступный для него, как для аристократа, а для нее как для аристократки и женщины жанр.
Гораздо менее «интеллектуальными» и академичными были литературные портреты, составлением которых занимались в салоне мадемуазель де Монпансье. Здесь и философия, и психология, и литература облечены в еще более простую форму, и традиционные литературные дискурсы, а также формирующийся рациональный научный дискурс, связанные с критериями интеллектуальной культуры, практически не задействуются. И в еще большей мере это относится к популярнейшей в салонах того времени игре в вопросы или максимы любви, где рассматривались вопросы философии и психологии любовных отношений и суть любви как одной из страстей и одной из добродетелей, однако это рассмотрение имело формы радикально отличные от традиционного философского дискурса.
Эта маргинальность была особенно остро ощутимой, в силу того, что академический, рациональный, научный и литературный дискурсы находились в процессе становления и потому были особенно «агрессивны». Но в то же время это неустоявшееся, не формализованное до конца состояние академического дискурса придавало некоторую равноправность и формирующемуся салонному дискурсу.
Однако если салонная культура была подчеркнуто маргинальна по отношению к традиционной интеллектуальной культуре, то каковы же были механизмы, способствовавшие столь успешному ее вписыванию в эту самую интеллектуальную культуру? В чем была заинтересованность интеллектуалов, многие из которых действительно высоко оценивали и салонную культуру и интеллектуальные способности женщин-хозяек салонов? Вполне очевидно, что в первую очередь их привлекали надежды обрести признание у высокопоставленных особ и, как следствие, влиятельного покровителя и мецената. Но этим вовсе не исчерпывается заинтересованность интеллектуалов в участии в салонной жизни. Существовали факторы, которые делали ее привлекательной саму по себе, которые примиряли последователей академической культуры с неакадимическими дискурсами салонных сочинений, которые делали женщин равноправными участницами диалога.
Для рассмотрения этих причин можно обратиться к одному весьма необычному тексту, созданному в салоне мадемуазель де Скюдери. Эта дама была автором популярных многотомных романов, вызывавших нещадную критику Н. Буало. Ее «карта страны Нежности» не единожды высмеивалась, в том числе и Мольером. И то же время она считалась одной из умнейших женщин своего времени. Она переписывалась с очень многими эрудитами того времени – П.-Д. Юэ, Кристиной Шведской, Г.-В. Лейбницем, И.-К. Вагензайлем и другими. Ее салон («Субботы») посещали многие интеллектуалы того времени – члены Французской академии поэт и критик В. Конрар; поэт, критик, историк А. Годо; создатель «Академии» в Кастре, юрист и историограф П. Пелиссон-Фонтанье; критик и поэт Ж. Шаплен; а также историк и поэт Ж.-Ф. Саразен, специалист по истории французского языка, поэт Ж. Менаж и многие другие.
некоторых плодов их литературного творчества за 1653-1654 гг. Все эти послания с первого взгляда удивляют своей легкомысленностью и «неинтеллектуальностью», несвойственной академикам. И тем не менее, они не только писали эти послания с явным удовольствием, но в последствии сочли нужным собрать наиболее интересные из них, скопировать, прокомметрировать и переплести! Конрар старательно собирал и хранил эти письма среди своих бумаг. И даже язвительный Ж. Таллеман де Рео, не считавшийся завсегдатаем «Суббот», отобрал и скопировал для себя те из посланий, которые показались ему наиболее достойными.
Знание в этих письмах максимально спрятано, скрыто в целой системе всевозможных намеков, которая составляет особое поле для необычной интеллектуальной деятельности – разгадывания скрытых цитат, смыслов, намеков, выявления связующей их логики. Все это идеально подходило к особенностям и возможностям проявления своих знаний для женщин, о которых говорилось выше.
Литературные забавы, а эти письма были безусловно не обычной перепиской, но своеобразной игрой и литературным произведением, были не просто развлечением и даже не простым увлечением, а способом особым мыслить и излагать свои мысли. Легкомысленность, игривость были свидетельством не только поиска «домашней» альтернативы высокому стилю, отдушины, противопоставляемой как академической, так и публичной придворной культуре. Она была отражением поисков людей, причастных к салонной культуре, и прежде всего женщин, альтернативных способов, позволяющих утвердить свое влияние в интеллектуальной сфере.
Во многом именно этими факторами объясняется популярность во 2 пол. 17 в. галантной культуры, и в особенности литературы, которой, как показывают современные исследования, была свойственна особая установка на интертекстуальность[7]. Референции к другим авторам и другим сочинениям порой становились в галантной литературе более значимыми, чем авторское начало, что было проявлением своеобразного интеллектуального диалога с читателем (и безусловно, читательницей), основывавшегося на его вовлеченности в разгадывание того или иного текста.
Конец 17 века ознаменовался упадком салонной культуры и снижением ее влияния. Связано это было, прежде всего со смещением центра любой значимой в обществе деятельности к королевским учреждениям, в данном случае к двору и академиям. Людовик XIV тем самым обеспечивал свою монополию и в вопросах интеллектуального влияния и авторитета. Однако этот спад в истории салонов не оказал, как ни странно, неблагоприятного воздействия. Женщины не потеряли своего влияния в обществе, напротив, вовлеченность в придворную жизнь способствовала еще большему повышению их социального статуса.
смертью потерял былое значение. Мнение света одобряло теперь куда более широкий спектр моделей женского поведения.
Соответственно изменилось и отношение к женским интеллектуальным претензиям и их проявлениям. Отпала необходимость тщательно маскировать их, дабы не испортить себе репутацию. Мадам де Ламбер, хозяйка известного салона первой трети 18 столетия, возродившего былой блеск салонной культуры, еще придерживалась идеала «добропорядочной дамы», хотя уже в значительно измененном виде. Этот идеал уже не сдерживал ее интеллектуальных претензий. Не случайно манера ее интеллектуального общения, ее интеллектуальные претензии получили название «ламбертинаж» по аналогии с либертинажем, т.е. вольнодумством. Эта тенденция развивалась столь стремительно, что уже в 1730е-1740е гг. стало возможным и появление такой хозяйки салона как мадам де Тансен. Аристократка, авантюристка с целым списком влиятельных любовников, она вмешивалась в различные политические интриги и участвовала в финансовых махинациях. Но неизменный налет скандала, который ей сопутствовал, не только не вредил ее репутации как хозяйки салона, но и привлекал к ней многих людей. Ее салон приобрел европейскую известность.
Репутация, понимаемая в прежнем духе, уже не играла такой роли в статусе хозяйки салона, напротив, этот статус создвал женщине определенную репутацию. Прежде всего это репутация «ученой женщины», это понятие потеряло былой ироничный смысл. Ученая женщина имело теперь большое влияние на формирование нового знания. Не случайно мадемуазель де Леспинасс, хозяйку салона, где собирались энциклопедисты, считают одним из негласных авторов «Энциклопедии». Сама роль салона и его хозяйки также претерпела значительные изменения. В середине 17 столетия салон был в большей мере местом встреч и интеллектуальных развлечений, а влияние его хозяйки определялось ее протежированием тех или иных интеллектуалов в противовес прочим, но настоящим авторитетом в вопросах интеллектуальной культуры являлись академии, прежде всего королевские. Но столетие спустя салон становится местом интеллектуальных, прежде всего философских диспутов, которыми по настоящему «дирижирует» хозяйка салонов. Салон становится «преддверием» Французской академии – решение о том, кто займет освободившееся кресло, определяется не столько мнением самих академиков, сколько тем влиянием, которое имеют хозяйки салонов, хлопочущих за определенного кандидата.
Женщины стремятся теперь всячески демонстрировать свои знания, свое стремление к знаниям, и свое влияние на знание и на развитие интеллектуальной сферы. Они приобрели огромную власть в вопросах формирования и развития интеллектуальной культуры. И именно вопросы власти играли здесь решающую роль. Об этом свидетельствует и тот факт, что маркиза де Помпадур, добившись статуса королевской фаворитки и неслыханного влияния в том числе и на политику государства, считала очень важным сохранение и приумножение своей славы как хозяйки салона. Желание играть роль хозяйки салона стало пожалуй наиболее важным фактором в дальнейшем распространении этой моды. И связано это не с тем, что светские женщины не слишком ценили интеллектуальную культуру саму по себе, сколько с тем, что возможности для осуществления своего влияния были у них весьма ограничены.
[1] См. об этом: Feminist Interpretations of Rene Descartes / Ed. by S. Bordo. Philadelphia, 1999. Третья часть этого сборника посвящена непосредственно влиянию философии Декарта на образованных женщин XVII-XVIII веков. См. также отдельные работы, посвященные женщинам-философам и женской философской мысли этого периода: Findlen P. Ideas in the Mind: Gender and Knowledge in the Seventeenth Century // Hypatia. 2002. V. 17. N.1. P. 183-196; Giglioni G. Between Exclusion and Seclusion; The Precarious and Elusive Place of Women in Early-Modern Thought // Conficurations. 2004. V. 11. P. 111-122; O’Neill E. Early Modern Women Philosophers and the History of Philosophy // Hypatia. 2005. V. 20. N. 3. P. 185-196.
[3] Goodman E. The Portraits of Madame de Pompadour: Celebrating the Femme Savante. Berkeley, 2000.
[4] Элиас Н. Придворное общество. М., 2002. С. 119-125.
[6] См. упомянутые работы выше о влиянии филоофии Декарта.
étique de la conversation dans l’oeuvre de Madeleine de Scudéry. P., 1997; Eadem. Le Parnasse galant. Institution d’une catégorie littéraire au XVIIe siècle. P., 2001; Viala A. D’une politique des formes: la galanterie // XVIIe siècle. 1994. N. 182. P. 143-151; Idem. La littérature galante : histoire et problemathique // Il Seicento francese oggi. Situazione e prospettive della ricerca. Atti des Convegno internazionale, Monopoli 27-29 maggio 1993. Bari, P., 1994. P.101-113.