Б. В. Томашевский, Л. И. Вольперт.
РАСИН (Racine) Жан–Батист (1639–1699)
Пушкинская энциклопедия Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН
РАСИН (Racine) Жан–Батист (1639–1699), французский драматург. Творчество Р. знаменовало собою следующий после П. Корнеля этап развития французской классической трагедии. Противопоставив суровой героике и величавой риторике Корнеля изображение внутренней жизни человека в разнообразных проявлениях и следствиях любовной страсти, Р. создал психологическую трагедию, отличающуюся простотой фабулы, гармонией композиционного построения, строгой логикой развития действия при почти полном отсутствии сценических событий (важные внешние события совершаются за сценой, и о них узнают из рассказов действующих лиц), точным соблюдением всех классических правил, лирическим тоном длинных монологов, строгой стихотворной формой, лаконизмом выразительных средств, ритмической стройностью и певучестью поэтического языка. До начала XIX в. во Франции и странах, испытывавших влияние французской культуры, трагедии Р. считались высшим достижением драматического искусства и ценились более трагедий Корнеля. В начале XIX в., когда французскому влиянию стали противопоставлять национальные формы в искусстве, трагедии Р. утратили авторитет непреложного мирового совершенства и были провозглашены высшими достижениями лишь в пределах французского национального театра. В дальнейшем романтики стали Р. предпочитать Корнеля, а затем борьба с классицизмом выразилась в отрицании форм расиновских трагедий, которым противопоставляли трагедии Шекспира.
П. с ранних лет хорошо знал Р. и в стихотворении «Городок» (1815) назвал его среди любимых авторов (ст. 140). Почитателем Р. был В. Л. Пушкин (см. о нем в связи с этим в «<Материалах к “Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям”>», 1827; Акад. XI, 59), который любил его декламировать; преклонение перед Р. культивировал «Арзамас»; на петербургской сцене в 1810–1820 шли на русском языке «Андромаха» («Andromaque», пост. 1667, изд. 1668), «Британик» («Britannicus», пост. 1669, изд. 1670), «Гофолия» («Athalie», пост. 1690, изд. 1691), «Ифигения в Авлиде» («Iphigénie en Aulide», пост. 1674, изд. 1675), «Эсфирь» («Esther», 1689). П. бывал на представлениях двух последних (Летопись. Т. 1. С. 121, 128, 147, 484); его впечатления от игры A. M. Колосовой и Е. С. Семеновой отразились в эпиграмме «Все пленяет нас в Эсфири...» (1819) и наброске «Мои замечания об русском театре» (1820). В Петербурге Н. И. Гнедич читал П. свой перевод «Андромахи» (см. письмо П. к нему от 4 дек. 1820 — Акад. XIII, 21), a на юге П. слушал чтение молдавского перевода самой знаменитой трагедии Р. «Федра» («Phèdre», 1677) (Липранди И. П. Из дневника и воспоминаний // П. в восп. совр. (1974). Т. 1. С. 346–348).
С юных лет П. усвоил представление о Р. как о непогрешимом трагике, и еще осенью 1821 он начинал писать пьесу «Вадим» по всем правилам классической драматургии. Однако его мнение существенно менялось под влиянием критики трагической системы Р. в работах Ж. де Сталь и А. В. Шлегеля, а также знакомства с трагедиями Шекспира и произведениями Байрона. В период пристального интереса П. к проблемам драматургии в связи с работой над «Борисом Годуновым» и предисловием к нему мимо его внимания вряд ли мог пройти трактат Стендаля «Расин и Шекспир» («Racine et Shakspeare», 1823–1825).
Резкий отзыв о Р., отразивший романтические увлечения П., а также вызванный ими и подогревавшийся плохим, с его точки зрения, переводом полемический задор, содержался в письме к брату от января (после 12) – начала февраля 1824 по поводу перевода «Федры» М. Е. Лобанова. П. утверждал, что «план и характеры “Федры” верх глупости и ничтожества в изобретении» и что Р. «понятия не имел об создании трагического лица», а «держится» только «стихами, полными смысла, точности и гармонии» (Акад. XIII, 86–87). Главной слабостью Р., порождающей все недостатки его трагедий, П. считал угождение вкусам двора Людовика XIV: «Кто напудрил и нарумянил Мельпомену Расина <…> ? Придворные Людовика XIV» («О предисловии г. Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», 1825; Акад. XI, 33). Эту мысль П. повторял в статье «<О народной драме и драме “Марфа Посадница”>» (1830; Акад. XI, 178–179) и «О ничтожестве литературы русской» (декабрь 1833 – март 1834; Акад. XI, 271; ср. вторую ред. — там же, с. 503-504).
В «Борисе Годунове» совершился решительный переход П. на сторону шекспировского метода в драматургии, что позднее в набросках предисловия к этому произведению (1830) П. объяснил своей твердой уверенностью в том, что «нашему театру приличны народные законы драмы Шекспировой, а не придворный обычай трагедий Расина» (Акад. XI, 141). Вместе с тем в своих оценках французского драматурга П. более ни разу не впадал в крайность, отличавшую упомянутое выше письмо к брату, хотя, например, в беловом автографе «Домика в Коломне» он позволил себе некоторую долю иронии («И ты, Расин, бессмертный подражатель, Певец влюбленных женщин и царей» — Акад. V, 377). Р. неизменно оставался для П. писателем «на высоте недосягаемой», чьи произведения, в одном ряду с произведениями Кальдерона и Шекспира, «составляют вечный предмет наших изучений и восторгов» (Акад. XI, 177). П. продолжал отдавать ему преимущество перед другими великими французскими трагиками, считая несправедливой «литературную аксиому» французов, согласно которой «Корнель и Вольтер, как трагики, почитаются у них равными Расину» («<Начало статьи о Викторе Гюго>», 1832; Акад. XI, 219).
В планах статьи «<О народной драме и драме “Марфа Посадница”>» намечался пункт: «Что развивается в трагедии? какая цель ее? Человек и народ. Судьба человеческая, судьба народная. Вот почему Расин велик, несмотря на узкую форму своей траг<едии>» (Акад. XI, 419). Уступки Р. «потоку», выражавшиеся в том, что у него «полу-скиф Иполит говорит языком молодого благовоспитанного маркиза», а «Клитемнестру сопровождает швейцарская гвардия», П. относил к «примесям», от к-рых «суд потомства отделит золото» («<Наброски предисловия к “Борису Годунову”>» и «<О народной драме и драме “Марфа Посадница”>»; Акад. XI, 142, 177). К примеру Р. он апеллировал, полемизируя с точкой зрения, согласно которой «народность состоит в выборе предметов из отечественной истории» («<О народности в литературе>», 1825–1826; Акад. XI, 40); настаивая на отсутствии в «Борисе Годунове» «применений», т. е. злободневных намеков и аллюзий («<Письмо к издателю “Московского вестника”> трагедии о народном возмущении и без любовной интриги («Гофолия»).
очерки и заметки о современниках. СПб., 1902. Ч. 2. С. 72–115); Томашевский Б. В. 1) Пушкин и французская литература // ЛН. Т. 31/32. С. 27–29 (То же // Томашевский. П. и Франция. С. 111–114); 2) Пушкин и народность // Пушкин — родоначальник новой русской литературы. М.; Л., 1941. С. 79–90 (To же // Томашевский. П. и Франция. С. 31–48; Томашевский. Пушкин, II. С. 124–136; Томашевский Б. В. Пушкин: Работы разных лет. М., 1990. С. 96–111); Финкельштейн И. Л. Творчество Жана Расина в оценке передовой русской критики первой половины XIX века // Учен. зап. Горьковского гос. пед. ин-та иностр. яз. 1955. Вып. 1. С. 142–148; Мультатули В. М. Расин в России. СПб., 2000. С. 11–15, 29–30, 70, 119–120.
Б. В. Томашевский, Л. И. Вольперт