Приглашаем посетить сайт

Валерий Бондаренко. Лики истории и культуры
Кто вы, король Людовик?

Кто вы, король Людовик?

Людовик Четырнадцатый любил повторять, что ему нравятся люди веселые и добродушные. Каким же был сам король, которого то называли великим и солнцем, то поверхностным и заурядным себялюбцем, то гуманным, то бездушным? Людовик прожил 77 лет, из которых был на троне 72 года. Находясь всю жизнь в центре внимания современников, мог ли он скрыть от них свое истинное лицо?

Вот и мы протестируем личность Людовика по нескольким показателям.

ИНТЕЛЛЕКТ. Людовик не получил почти никакого образования. Детство у него было довольно трудным, – во всяком случае, скудным. Он рано лишился отца, а возможный отчим Мазарини был так скуп, что, по рассказам некоторых современников, ребенком Людовик спал на продранных простынях. Тогда вовсю бушевала Фронда, положение матери и регентши Анны Австрийской было шатким, – короче, образованием Людовика никто не озаботил себя занять. Даже и в старости он не любил читать, используя для этого дар Расина, который не только с листа переводил ему римских авторов, но и облекал это с ходу в изысканный французский язык. Тем не менее, невежественный Людовик был человеком остроумным, от природы тонким, а главное, умело и успешно осуществлял политику гегемона Европы в течение нескольких десятилетий. Не имея образования, он был превосходно воспитан, не имея выучки, действовал умно и логично. Можно сказать, Людовик был практиком до мозга костей и человеком, который сам себя сделал. Впрочем, он владел и теорией вопроса, то есть имел непоколебимые убеждения по поводу своих прав как абсолютного монарха и по поводу божественного происхождения королевской власти. Даже религиозность его приобретала в связи с этим несколько гротескные черты. Так, узнав об одной проигранной битве, он меланхолично заметил: «Как видно, господь забыл все то хорошее, что я для него сделал!» Эти, уже несколько архаичные представления, и «помогли» ему совершить ряд политических ошибок в старости. Однако вряд ли умственно ограниченный человек способен на самокритику. Людовик умел раскритиковать себя, – в юности он просил министров указать ему, если они обнаружат, что какая-либо дама его сердца начнет влиять на политику, и обещал, что расстанется с этой особой в тот же час, а умирая, сказал с глубокой грустью: «Я слишком любил войну…»

именно давление особой, «монструозной» физики этого человека. Людовик родился с двумя зубами во рту, так что больше месяца никакая кормилица у его колыбели не выдерживала. А после смерти короля-солнца обнаружилось, что желудок и кишечник у него в два раза больше обычных человеческих. (Отсюда и его зверский аппетит). От природы он был чрезвычайно вынослив, и пока придворные спасались от сквозняков Версаля, кутаясь в медвежьи шкуры, как маркиза де Рамбулье (Рамбуйе), он распахивал настежь окна в комнате, где находился. Людовик не понимал и не учитывал хворей окружающих, но свои переносил с огромным мужеством. Ему были удалены свищ, а также часть верхнечелюстной кости (отчего пища иногда лезла через ноздри наружу), но во время этих чудовищных из-за отсутствия анестезии операций король-солнце не только не «пикнул», но даже сохранил ровный пульс!.. А ведь операция по удалению свища продолжалась шесть часов, – столько, сколько длилась казнь через колесование…

ГУМАННОСТЬ. Говорят, король не желал и слышать о нищете и бедствиях народа. Думается, однако, это не из-за черствости, а из-за ощущения собственного бессилия изменить что-то в лучшую сторону. Был ли Людовик жесток? Вряд ли. Во всяком случае, это убедительно опровергает новая версия о том, кто же скрывался за «железной маской», выдвинутая французскими историками и приводимая в книге: С. Цветков. Узники Бастилии. – М.. 2001. – С. 180–194. Оказывается, во-первых, маска была не железной, а из черного бархата. Во-вторых, очень убедительно доказывается, что самый загадочный узник короля-солнца не мог быть его братом или родственником. По новейшим исследованиям, им мог оказаться, скорее всего, граф Эрколе Антонио Маттеоли, министр Карла Четвертого, герцога Мантуанского. Он был свидетелем и участником политического конфуза Людовика Четырнадцатого, которому при посредничестве Маттеоли вечно нуждавшийся в деньгах герцог Мантуанский продал один из своих городов. Город считался ключом к Северной Италии. Маттеоли проболтался о сделке, Европа встала на уши, справедливо видя в действиях французов незаконную аннексию, а Людовику пришлось срочно сделать вид, что никакой сделки вовсе и не было. Маттеоли, однако, схватили и, вероятно, доставили во Францию, где ему предстояло десятилетиями носить на лице маску и умереть в Бастилии. Маску же он носил потому, что это был практиковавшийся в венецианских тюрьмах обычай (сделка произошла в Венеции), а также потому, в первую очередь, что в тюрьмах, где он был, находились узники итальянцы, которые хорошо знали Маттеоли, – а ведь французский посол объявил и гибели графа во время дорожной катастрофы! Кроме того, маска должна была напоминать ему о его предательстве. В скором на расправу 20 веке все эти бархатные укоры совести кажутся детской шалостью. Но Людовик, вероятно, просто еще не дорос до кадровой политики мудрого Сталина, утверждавшего: «Нэт чэловэка – нэт и проблэми!» Потому и «пррэдатэль» Маттеоли, даже находясь в застенке, питался из золотой и серебряной посуды…

АРТИСТИЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ, ВКУС. Один из родственников иронически назвал Людовика «монархом сцены» (см.: Н. Митфорд), а великий министр финансов Кольбер писал о своем патроне, – писал в отчаянии: «Знаете ли вы так же хорошо, как я, человека, с которым мы оба имеем дело? Знаете ли вы его пристрастие к эффектам, оплаченным любою ценой?» (цит. по: Ж. Ленотр, с. 68). Людовик и впрямь был наделен утонченным вкусом (который развил в нем страстный коллекционер Мазарини), тонким чувством языка, талантом танцовщика, – почти до сорока лет король выступал в придворных балетах. Он не слишком любил театр, особенно в старости, потому что театральным действом была вся его жизнь, наполненная церемониями и интригами, и нескончаемым, слепящим блеском золота и бриллиантов. Страсть к великолепию, страсть играть роль монарха и сиять, подобно земному солнцу, была в Людовике так велика, что и в глубокой старости, за семь месяцев до смерти, он в последний раз вышел на сцену в роли монарха, когда дал аудиенцию персидскому послу зимой 1715 года. Бриллиантов на одеянии Людовика была такая пропасть, что он едва ноги передвигал. И перед кем же он так старался? Перед каким-то полуавантюристом, который сгинул в своей Персии (а может, еще и в России), ничего так и не сделав для интересов Франции… (См: Ж. Ленотр, с. 104–110).

стащил бисквит со стола, – однако нервы сдали уже у Людовика-старика и разгневался он, собственно, не на лакея, а на своих родственников. Людовик ценил таланты, но превыше всего он ценил себя и заметно ревновал к чужой славе. Вот почему своих по-настоящему талантливых родичей он постоянно держал в тени. Любимцем Людовика был ничтожный паяц герцог дю Мэн, его сын от маркизы де Монтеспан, – остроумный, но пустой человек. Однако дю Мэн был хром, а к больному ребенку отец относится иначе, чем к здоровому, так что по-человечески здесь все очень даже понятно. Придворных он называл по титулу и фамилии, что придавало его обхождению налет официальности. Зато с простым народом Людовик церемонился меньше и держал себя порой почти запросто. С этим связан известный анекдот. Как-то король вошел в комнату и увидел человека, который залез на стремянку и отвинчивал от стены дорогие часы. Король вызвался подержать лестницу. Когда же человек ушел, выяснилось: Людовик помогал вору, которого он принял за придворного механика!.. Анекдот этот вполне правдоподобный, если учесть, что парки и парадные покои Версаля были открыты для посещения всех желающих круглые сутки. Когда во время французской революции женщины Парижа пошли на Версаль, гвардейцы попытались затворить ворота парка, но тщетно: за сто с лишним лет петли всегда открытых ворот проржавели намертво…

О других нюансах отношений короля с людьми мы скажем чуть позже.

Людовик Четырнадцатый не был ни тираном, ни деспотом. Он был, прежде всего, талантливым эгоцентриком с хорошо развитым чувством долга, которое, впрочем, воспринимал как фанфарный глас королевской судьбы.