Приглашаем посетить сайт

Валерий Бондаренко. Лики истории и культуры
Культ кровати, еды и секса

Культ кровати, еды и секса

Попав в начале 17 века в Париж, известный барочный поэт итальянец Джамбаттиста Марино писал другу: «Что же мне сообщить Вам о самой стране? Скажу, что это – целый мир. Мир, говорю я, не столько по величине, населенности и пестроте, сколько по изумительному своему сумасбродству… Франция вся полна несообразностей и диспропорций, каковые, слагаясь в некое согласное несогласие, поддерживают ее существование. Обычаи причудливые, страсти свирепые, перевороты непрестанные, гражданские войны непрерывные, смуты беспорядочные, крайности неумеренные, путаница, сумятица, разнобой и бестолочь, – словом, все то, что должно было бы ее разрушить, но, на самом деле, каким-то чудом ее поддерживает! Поистине – это целый мир, вернее, мирок, еще более экстравагантный, чем сама вселенная» (Цит. по: Литература семнадцатого века. Хрестоматия. – М., 1949. – С. 32–33).

Наблюдательный итальянец уловил главное. При всех центробежных тенденциях Франция 17 века – крепко спаянное единство. Это чувство родной земли, почвы осталось в крови французов и по сей день, – если немцы и англичане толпами устремляются в отпуск в чужие края, то французы предпочитают отдыхать в пределах своей страны или, в крайнем случае, своих бывших колоний.

У французов есть даже поговорка: «Жить, как бог во Франции», – и это высшая степень счастья. Марино, вращавшийся, правда, в высшем парижском обществе, вроде бы вторит этому: «Дамы, не стесняясь, позволяют целовать себя при всей публике, и обращенье здесь такое свободное, что любой пастушок может изложить нимфе свои чувства. Впрочем, вообще здесь ничего не видишь, кроме игр, пиров и балов; так среди балетов и банкетов здесь все время кутят без просыпа или, как говорят французы, «благодушествуют» (там же, с. 34–35).

Но из письма Гастона Орлеанского королю мы уже знаем, как жил простой народ.

Однако жизнерадостный характер французов определил акценты бытовой культуры и во дворце, и в лачуге. Обычно центром дома называют «очаг», – но для любого француза в 17–18 вв. это была кровать. В Версале важнейшие придворные церемонии – это утреннее пробуждение и вечерний отход ко сну королевских особ. Знатные дамы принимают утренних визитеров, лежа в постели, – собственно, из этой традиции родились знаменитые аристократические и литературные салоны. Обычай этот продержался до начала 19 столетия. Его собезъянничали и наши баре. Писатель М. Загоскин воспоминает: «Возвратившись в Москву в первые годы текущего (19 – В. Б.) века, Дивовы продолжали держаться парижских модных привычек и, между прочим, принимали утренних посетителей, лежа на двуспальной кровати, и муж, и жена в высоких ночных чепцах с розовыми лентами и с блондами» (цит. по: Е. Лаврентьева. Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет. – М., 2005. – С. 133).

Бережливые буржуа (даже и гугеноты) не жалели средств на разукрашиванье своей кровати, которая была чем-то вроде выставки их благополучия. А в лачуге бедняка огромная кровать была местом пристанища всей семьи, особенно если учесть, что 17 век – эпоха заметного похолодания климата в Европе.

Естественно, при таком культе «кровати» (в прямом значении) расцвел и культ «койки» в переносном смысле. Французы того времени обожают секс и плодятся, как кролики. В результате они становятся европейскими гегемонами в области демографии на целых двести с лишним лет. Проще говоря, это в то время самая многочисленная европейская нация (15 миллионов). Понадобились бесконечные войны Людовиков и Наполеона, выкосившие массу мужского населения страны, чтобы Франция передала пальму первенства Германии, а отчасти и Англии (считая население колоний).

Рождение ребенка все воспринимали, как радость, хотя детская смертность была колоссальной. А что вы хотите, если нянька, к примеру, смазывала десны ребенка, когда резались зубы, адской смесью из меда, масла, мозга зайца и змеиного яда? «Средство от мокроты в постели было еще более пугающим: мясо дикобраза. Выжившие в раннем возрасте дети были действительно крепкими» (Ф. Эрланже, с. 131).

Одаренного от природы наследника короля-солнца дофина Людовика так рьяно лупили его воспитатели известный богослов(!) Боссюэ и герцог Монлозье, что навсегда отбили у принца охоту к чтению и учению и превратили его в замкнутого, угрюмого человека. А ведь это был наследник престола, возможный их будущий повелитель!..

Зато маленькие аристократы были с колыбели окружены неслыханной помпой: внучку Людовика Четырнадцатого в возрасте одного месяца обслуживало восемьдесят нянек!

Амурные отношения во Франции именно тогда стали просто притчей во языцех у всей Европы. Если «голубоватый» Людовик Тринадцатый женщин не жаловал и даже как-то выплюнул содержимое кубка в вырез платья чрезмерно (докучно, по его мнению) декольтированной дамы, то Людовик Четырнадцатый обожал слабый пол, всегда снимал перед дамами шляпу, а герцогинь при встрече целовал. Лишь в шестьдесят лет он отказался от этого обычая, объясняя свой отказ тем, что дамам может быть и неприятен поцелуй «старикана».

(Впрочем, о его галантных похождениях мы подробно расскажем чуть позже.)

Наконец, третий «столп» французской бытовой культуры того и дальнейшего времени – кулинария и все, что вообще окружает процесс приготовления и поглощения пищи. Даже и теперь какой-то французский космонавт жаловался, как не хватает ему на борту красиво сервированного стола, как неприятно вкушать из тюбиков (пусть и привычную пищу).

«величественностью» французов за столом (Ф. Эрланже, с. 135).

При этом количество блюд было неимоверно. Вот меню «скромного» походного обеда болезненного Людовика Тринадцатого. «Протертый суп из каплунов, заваренный хлебом; простой суп с прожаренным в жире мясом, сдобренным лимонным соком; отварная телятина; костный мозг; рубленые каплуны с хлебными крошками; желе; два печеных яблока с сахаром; груша в сиропе; начинка из яблочного пирога; три пакета вафельных трубочек; хлеб; легкое, слабоокрашенное, но хорошо выдержанное вино» (Э. Мань. Повседневная жизнь в эпоху Людовика Тринадцатого. – Спб, 2002. – С. 65).

У его сына Людовика Четырнадцатого все было в разы обильней. К тому же ему нужно было иметь поистине луженый желудок. Из-за церемоний блюда продвигались к королевскому столу так медленно, что зимой успевали остыть, застыть, загустеть, а вино превращалось в лед, – в Версале было очень холодно из-за плохой тяги каминов.

внутри которой отогревалась после похожих на моржевание церемоний…

При этом, согласно пересмешнику Мольеру, эти дамы продолжали изъясняться пышным иносказательным языком эпохи барокко. Вот как одна из его «жеманниц» приглашает любимого сесть в кресло: «Умоляю вас, сударь, не будьте безжалостны к этому креслу, которое вот уже четверть часа простирает к вам свои объятия: снизойдите же к его желанию прижать вас к своей груди» (комедия «Смешные жеманницы», – цит. по: С. Д. Артамонов. История зарубежной литературы XVII – XVIII вв. – М, 1978, – С. 178).

– это шедевр ума, далее которого ум не может заходить в своих притязаниях (цит. по: Б. Тарасов. Паскаль. – М., 1979. – С. 155).

Родимым пятном краснобайства отмечены почти все произведения даже и современных французских историков. Однако общепризнанно, что французский язык уже в 17 веке был так отшлифован, так логически четко построено его здание, что и теперь он является идеальным (в смысле отсутствия «двусмысленности») языком для науки. Но, увы, не это определяет степень распространения языка (см.: Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре. – М.: НЛО, 2005).