Переворот в душах и … в кошельках
Если верить историкам, все началось с бумажки, которую 31 октября 1517 года дюжий профессор богословия Мартин Лютер приколотил к дверям замковой церкви в Виттенберге. Бумажка была пространная. В 95 пунктах текста профессор подверг сокрушительной и совершенно справедливой критике теорию и практику католической церкви. Главным из пунктов был тот, что указывал на вещь, вообще говоря, само собой разумеющуюся, – если бог всеведущ и всемогущ, то зачем для общения с ним верующему нужны загребущие посредники, – то есть, попы? Конечно, в свое время перекупщики духа святого подвели под свои права особую теорию (пользуясь и общим одичанием населения в раннее средневековье). Известно, что читать Библию в средневековой Европе имели право только священники, и то на латинском языке. О, кампания «Папа римский и… племянники» (чаще всего именно они были его «премьер-министрами») умела хранить тайну своего вклада! Но час икс пробил, и осеннее обострение краснорожего виттенбергского профессора получило самые далеко идущие исторические последствия.
Тезисы Лютера стали той спичкой, что зажгла пожар Реформации. Европейское общество было уже готово сбросить путы средневековых догм и ограничений, одним из которых был авторитет окончательно зарвавшейся в стяжательстве католической церкви. Поднимающейся буржуазии нужна была эффективная и дешевая церковь, а крепнущим национальным государствам – независимость от корыстных амбиций римского первосвященника.
Неслучайно первое «фэ» римским папам было произнесено на немецкой земле. Власть католической церкви воспринималась в Северной Европе как диктат Рима, как вмешательство чужаков. Бури Реформации и Контрреформации разорвали карту Европы примерно поровну, – причем к Лютерову протестантизму отошел большей частью германский по своим корням Север. Романский Юг, слишком художественно настроенный, так и не смог отречься от красоты и помпы католического богослужения. Сама Германия в этом вопросе «раздвоилась», а в следующем столетии заплатила самую большую цену за участие в «богословских» баталиях.
Беглый француз Жан Кальвин продолжил дело Лютера, еще больше завинтив гайки нового учения. Он выдвинул тезис о предопределении. Согласно ему, бог ЗАРАНЕЕ определяет, кто в жизненной борьбе будет победителем, а кто – проигравшим. Это прекрасно психологически объясняло, почему одни люди добиваются успеха, а другие, вопреки стараниям, имеют в итоге шиш. Таким образом, все должны были включиться в борьбу за успех, результат которой предопределен, но самому человеку неведом. Эта мобильная схема отвечала настроениям и жизненному опыту людей, которые в эпоху войн, колониальных авантюр и социальных катаклизмов занимались рискованным, то необычайно прибыльным, то в прах разорительным бизнесом.
Революция произошла не только в головах, но и в кошельках европейцев, ведь 16 век – время Великих географических открытий. Из Америки в Европу хлынули потоки золота и серебра, и это имело самые парадоксальные последствия для европейской экономики и политики. Цена золота многократно упала, разразилась неслыханная инфляция. Все цены подскочили в 4–5 раз! Простые граждане часто шли по миру, а монархи не могли наполнить казну. Все это усиливало социальную напряженность. Для Европы наступило время мятежей и смут, которые порой принимали форму гражданской войны (в Германии. Франции, Нидерландах).
«золотом инков», а экономика Испании просто пошла ко дну. В самом деле: зачем развивать промышленность, если все можно купить у соседей? В результате «индейское» золото оседало не в карманах испанских королей и их родственников германских императоров, а в кошельках французских, английских, голландских и немецких бюргеров. (Вам эта ситуации ничто не напоминает?..)
И все же 16 век – время гегемонии Испании. Не только испанское золото, но и испанские моды, испанский язык доминируют в обиходе всей европейской знати. Воинственная испанская армия остается сильнейшей в Европе до середины 17 столетия!
… всем нашим современникам отлично знакомого Брюсселя!
Во всяком случае, именно в этом городе прошли детство и юность того, кто чуть было не стал всеевпропейским монархом.