Приглашаем посетить сайт

Валерий Бондаренко. Лики истории и культуры
Последний солнечный луч над Италией

Последний солнечный луч над Италией

Историки заметили, что солнце исторической удачи движется над всей территорией Европы, подобно маятнику. То оно сверкает над ее южной, средиземноморской частью, то уходит далеко на север. Вероятно, в этом при самом общем взгляде на вещи, можно усмотреть некий алгоритм: пассионарный взлет, напряжение всех сил – и естественная после этого усталость, «изнеможенность».

Такая вот «изнеможенность» наступила для южной Европы в 17 веке. Солнце удачи надолго, на три с лишним века, ушло с испанских плоскогорий и из итальянских долин за Пиренеи и Альпы. Для этого были самые простые, четко формулируемые историками, экономистами и культурологами причины.

Центр мировой торговли переместился из Средиземного моря в Атлантику. В течение полувека торговый гигант Адриатики Венеция вынуждена была сократить свой флот втрое! Некогда экономически мощным итальянским городам-государствам оставалось лишь проматывать накопленное или обслуживать амбиции своих новых господ – испанцев.

… И итальянцы снимают последние возможные сливки и пенки с былой своей славы. Генуэзский банк становится сосредоточием финансовых средств католического мира. Тонны золота и серебра из испанских колоний питают идеологический центр этого мира – Рим и папский двор.

Но мы уже говорили, что ничего хорошего для итальянцев и самих испанцев из этого халявного золотого дождя не вышло. Да, в Риме закончили грандиозный собор святого Петра. Да, бездна роскошных церквей и словно из рая перенесенных вилл украсила улицы и окрестности Вечного города. Однако все это был лишь великолепный фасад, прикрывший отсутствие исторической перспективы, – пышные декорации надвигавшейся социальной деградации. Зарабатывать на хлеб нищенством становилось выгоднее, чем ремеслом или крестьянским трудом. Среди бела дня по улицам и проселкам бродили угрюмые парни и мужики в полосатых чулках, с красными или зелеными сетками на волосах, непременно вооруженные, – так называемые «брави»: бездельники, проходимцы и откровенные бандюганы. Грозные эдикты властей против них оставались пустым сотрясением воздуха.

Да и сами власти оказались ничуть не лучше. Окостенелые в своем чванстве наместники испанского короля да римские папы, в каждом из которых парадоксально сочетались алчность, просвещенность, цинизм и утонченный вкус, – могла ли эта элита стать серьезным штабом объявленной ею всеевропейской войны с еретиками-протестантами?

О том, как сложно переплетались разные тенденции эпохи, можно судить по хрестоматийному примеру из жизни Галилео Галилея.

Дважды ученого принуждали отказаться от своих воззрений о гелиоцентрическом строении нашей галактики. Говорят, ему угрожали пытками. Ученый сдался, но на смертном одре все же воскликнул про Землю: «А все-таки она вертится!»

а на процесс в Рим Галилея доставили в карете другого его высочайшего покровителя – великого герцога Тосканского. Остаток жизни ученый провел на прекрасной вилле Арчетро под Флоренцией, окруженный вниманием и заботой сильных мира сего, и умер, увы, так и не произнеся лукавой фразы, которую ему приписали впоследствии…

Сам папа Урбан Восьмой из рода Барберини прославился не только умом и просвещенностью, но и стяжательством, которое приводило в изумление даже видавших виды римлян. Папа и его родственники осуществляли настоящий грабеж среди бела дня. Урбан не останавливался перед отлучением от церкви даже владетельных особ, земли которых клан Барберини вознамерился прикарманить. С тех пор в Риме стала бытовать поговорка: «Что не сделали варвары, сделали Барберини».

В этих условиях лучшие умы Италии искали счастья в странах, где веяли ветры будущего. Первая звезда двора Урбана – молодой, умнейший, обходительный и очень красивый Джулио Мазарини в конце концов уехал в Париж, где нашел свою вторую родину и личное счастье (о нем речь еще впереди).

Папский двор заметно деградировал, лишенный и проблеска духовности. При наследнике Урбана Иннокентии Десятом из рода Памфили (том самом, кто при виде своего портрета кисти Веласкеса воскликнул в великом смущении: «Слишком правдиво!») всем заправляла его свояченица донна Олимпия Майдалькини.

Более корыстной и в то же время неблагодарной дамы свет не видывал! Когда умер ее благодетель Иннокентий, она оставила тело папы римского на три дня без присмотра, не заказав даже гроба, объявила себя бедной и отказалась оплатить необходимейшие расходы на похороны того, кто сделал ее богатейшей женщиной Рима! Деньги носильщикам гроба заплатил из своего кармана один из священников. «Большой урок для понтификов! – ехидничал современник. – Он показал им, что можно ожидать от родственников, ради которых они поступились совестью и честью!» (Цит. по: Эрланже Ф. Эпоха дворов и королей. Этикет и нравы: 1558–1715. – Смоленск: Русич, 2005. – С. 144).

– живописи. Все эти манерные, слащавые, садистически хищные и совершенно порочные по духу ангелы и мадонны кисти Пармиджанино и его последователей оставляют тяжкий осадок в душе зрителя. Страдает и сам колорит: кажется в зеленоватой, тронутой тленьем воде раздавили медуз и набросали плохо объеденных арбузных корок… И это официальная, придворная живопись!..

– Караваджо – отказывается от заповедей академизма и придворной слащавости. Он пишет пастухов, крестьян, солдат (или святых и апостолов, но в простонародном, если вообще не люмпенском облике), – пишет точно, смачно, иронично и беспощадно, в вывернутых сложных ракурсах (словно пьяница корчится) и в зловещей игре светотени, которая заставляет вспоминать скудное и случайное освещение притонов, чуланов и подсобных помещений. Впрочем, его картины выглядят, скорее, торжеством надвигающейся тьмы, которая буквально глумится над светом…

Сам Караваджо ведет образ жизни откровенного маргинала.

Вероятно, последний «долгоиграющий» удар нанесла по Италии в 1630 году эпидемия чумы. Разразившаяся биологическая катастрофа сократила численность населения страны в некоторых районах в разы.

После всех этих ударов и катастроф Италия на два с лишним века затихает и становится раем для богатых туристов и коллекционеров древностей. Памятники ее ветшают, население погрязает в ленивой нищете и деятельном объегоривании богатеньких иностранцев (отсюда устойчивая в 17–19 веке репутация итальянцев как людей очень коварных), а таланты разбредаются по всем европейским столицам от Мадрида, Парижа и Вены до Варшавы, Москвы и Санкт-Петербурга…