«В кругу расчисленных светил»: другие спутники короля
Царствование Людовика Четырнадцатого французские историки называют «великим веком». В это время вокруг короля сплачиваются выдающиеся писатели, политики, финансисты, художники, военачальники. Но ближайшее его окружение – это, прежде всего, члены королевской семьи. Подавляющее большинство из них не блещет особыми дарованиями, но все они по-своему существа колоритные, несущие на себе печать действительно яркого и своеобразного времени. Познакомимся с некоторыми из них.
ФИЛИПП ОРЛЕАНСКИЙ, младший брат короля. Он носил титул «Месье» и считался вторым после Людовика мужчиной в королевской семье. Король очень любил брата, но когда начиналось обсуждение серьеза, выпроваживал его со словами: «Ну, теперь мы займемся делами, пойди погуляй!». А между тем, Филипп был весьма не глуп и отважен, – впрочем, и в битвах он тщательно следил, чтобы его манжеты и плюмаж оставались девственно свежими.
Месье очень походил на Людовика, однако был «почти в два раза» ниже. Он обожал браслеты, перья и кружева и верещал тоненьким голоском. Филипп Орлеанский был веселым, изобретательным по части увеселений и считался при дворе главным авторитетом в сфере этикета и родословных. Женатый дважды, он исправно плодился, так что историки называют его «дедушкой всей Европы». Первой его женой была Генриетта Английская, дочь казненного Карла Первого. Она была безнадежно влюблена в Людовика и умерла молодой. Тогда Людовик женил брата на принцессе Палатинской (Пфальцской) – огромной тетке, которая любила охоту и пиво. Увидев ее, Филипп запищал, что с такой не справится. Но он справился, в результате чего родился будущий регент Франции Филипп Орлеанский-младший, который тогда носил титул герцога Шартрского.
Для Людовика брак мелконького Филиппа и громадины Палатинской был делом стратегического значения: во-первых, Пфальц стал «буфером» между Францией и Германской империей, а во-вторых, сия дама имела весьма большие права на английский престол, – гораздо бОльшие, чем воцарившаяся в 18 веке в Лондоне Ганноверская династия. Держа у себя в кармане ее и бежавших Стюартов, Людовик считал, что уже почти владеет английским престолом. Увы, прагматики англичане посчитались с родословиями гораздо меньше, чем это мог представить себе Людовик…
От своего отца Людовика Тринадцатого Филипп унаследовал склонность к мужскому полу. Его отношения с пажами, а также с красавцем шевалье де Лорреном и маркизом д’Эффиа были на виду и слуху у всех. Король-солнце терпеть не мог «содомитов» и не раз порывался обрушиться на них с репрессиями. «Да, но Месье?» – останавливали его министры, – и ради любимого брата король всякий раз отступал.
Если король и Ментенон впали в набожность, то Филипп со своими друзьями, его жена со своей охотой и их сын со своими любовницами оставались при дворе островом откровенного гедонизма. Людовик не доверял герцогу Шартрскому, считая его «слишком умным» и держал от дел подальше. Филипп же страшно гордился ветреным, но очень одаренным и благородным сыном и обижался, что тому не дают проявиться. В результате в 1701 году между братьями произошла стычка с такими взаимными криками, что лакей был вынужден войти в кабинет короля и шепнуть: в приемной все ведь слышно… (Н. Митфорд, с. 217). В тот же день Филипп умер от инсульта. Людовик страшно горевал. К тому же это был первый «звонок» и ему…
Мадам Палатинская первым делом уничтожила переписку мужа и его любовников, а потом смиренно явилась к мадам Ментенон, ища у нее поддержки. Та с ангельской кротостью протянула немке перехваченное письмо, в котором Палатинская честила ее «старой скотиной», «навозной кучей» и «проституткой»… (там же) Но и после этого вдова герцога Орлеанского осталась при дворе и продолжала ругмя ругать Ментенон в письмах на родину, – однако весточки туда передавала теперь лишь с надежной оказией…
ЛЮДОВИК-СЫН, или ВЕЛИКИЙ ДОФИН. На протяжении пятидесяти трех лет жизни сына Людовика и Марии-Терезии, носившего титул Великого Дофина, многие верили, что именно он станет королем Франции. Этот белокурый и полный мужчина был слишком замкнут, поэтому утверждать что-либо об его достоинствах очень трудно. Он любил часами лежать на кушетке, постукивая тростью о каблук, и почти каждый день, в любую погоду, выезжал (часто с Палатинской) на охоту, так что извел в округе всех волков.
Король был к сыну так равнодушен, что женил его на принцессе Баварской – далеко не красавице. Неожиданно брак оказался очень удачным! Как бы молча переча отцу, Великий Дофин Людовик демонстративно предпочитал некрасивых женщин. После смерти жены он сочетался браком с мадмуазель Шуэн – настоящей кадушкой. На ее грудях принц обожал выстукивать барабанную дробь. Это была добрая и незаметная женщина, напрочь лишенная всяких амбиций. Однако забавно, что Великий Дофин повторил кульбит отца с его поздним морганатическим браком…
Казалось, ничто не предвещало беды. Король-солнце любил повторять, что трон Франции надежно окружен сразу несколькими законными наследниками престола: это и Великий Дофин, и старший внук короля герцог Бургундский, и правнуки.
Однако в 1711 году Великий Дофин слег с оспой. Правда, он пошел на поправку, – но внезапно умер, и случайно посетивший его священник едва успел принца благословить. Сбылось предсказание гадалки, почти всеми уже забытое: «Сын короля, отец короля, но сам не король!»
ЛЮДОВИК-ВНУК, или ГЕРЦОГ БУРГУНДСКИЙ. Беда не приходит одна: вскоре корь унесла в могилу и старшего внука Людовика. Это был юноша умный и образованный, надежда нации. В раннем детстве он отличался несносным характером. На счастье, в наставники ему достались не суровые Боссюэ и Монлозье с их колотушками (как Великому Дофину), а утонченный интеллектуал Фенелон. Этот честолюбивый, но высококультурный и благороднейший человек сумел перековать принца. Для «перековки» строптивца он написал роман «Приключения Телемаха», который Тредиаковский перевел в строфы «Телемахиды».
В результате трудов Фенелона принц стал, как шелковый. Он отличался умом и набожностью, а сделавшись после потери отца наследником престола, весьма усердно принялся постигать науку управления государством.
Фенелона прочили аж в будущие министры. Чувствуя авансы грядущего, он написал в 1692 году Людовику Четырнадцатому неслыханное по дерзости письмо. Каково было королю-солнцу прочесть вот такое: «Вы поднялись до небес, потому что разорили Францию, лишь бы сделать двор неизлечимо, чудовищно расточительным. Ваше имя стало ненавистным, а вся французская нация невыносима для наших соседей… Даже те, кто любил вас, начинают утрачивать свои дружеские чувства, доверие и даже уважение» (цит. по: Ф. Эрланже, с. 201).
Старик пришел в ярость и отправил строптивца в ссылку. При этом герцог Бургундский бросился на защиту любимого наставника. Дед и внук вопили друг на друга, как сумасшедшие. Так с королем еще никто не смел вести себя…
И вот надежда нации, герцог Бургундский, умер. Скончалась и его молодая жена, любимица короля резвая Мария-Аделаида Савойская. Дофином стал их старший сын. Но умер и он. О, бедный принц еще успел испугаться своей участи: в сознании мальчика слово «дофин» стало синонимом слова «смерть». Когда к нему обратились «господин дофин», он заплакал: «Не нужно! Это слишком грустно…» (см.: Н. Митфорд, с. 252).
В течение года Франция лишилась трех наследников престола! Теперь дофином был объявлен двухгодовалый правнук короля-солнца. Людовиком Пятнадцатым он стал (то есть выжил) только благодаря тому, что его воспитательница не допустила к ребенку врачей с их кровопусканиями, рвотным и заразными лапами…
брату, герцогу Бургундскому. Однако королевская корона свалилась именно на Филиппа Анжуйского. В 1700 году последний Габсбург на испанском престоле Карлос Второй завещал ему Испанию, – а вернее, испанскую империю, включавшую двадцать с лишним королевств и вице-королевств, разбросанных по всему миру. «Пиренеев больше нет!» – в восторге вскричал один французский министр. Однако Людовик Четырнадцатый был осторожнее. «Будьте хорошим испанцем, в этом заключается ваша главная обязанность, но не забывайте, что вы родились во Франции», – напутствовал он внука перед отъездом того в Мадрид. И назначил своей агентессой при 17-летнем Филиппе итальянскую принцессу Орсини, которая именовала себя на французский манер дез’Юрсен. Некоторые называют ее любовницей юного короля, иные – гувернанткой. Женой же его становится принцесса Мария-Луиза Савойская.
Филипп был добрым и великодушным человеком, но вялым, нерешительным и склонным к депрессии. С ней он боролся при помощи… секса. Так что у бойкой и честолюбивой жены было надежное средство давления на супруга. Порой она и поколачивала его. Она и дез’Юрсен вертели королем, как хотели, а он и рад был все дела перепоручить двум резвым дамочками и министрам. На заседания кабинета он входил, как любой нормальный школьник в класс, – с огромнейшей неохотой.
Испанцы очень тепло приняли и Филиппа, и особенно темпераментную и очаровательную его 14-летнюю супругу. Но восстала Европа. Все опасались, что со временем Франция присоединит к себе дряхлую Испанию и ее колонии, – и тогда полностью подчинит Европу. Началась 13-летняя «война за испанское наследство».
«Война за испанское наследство, династическая на первый взгляд, была первой национальной войной в Европе. Отсюда ее масштабы и ожесточенность», – пишет П. Шоню (с. 158). В ходе ее Филипп едва не был изгнан. Он и его жена одно время почти бедствовали: их пажи и телохранители вынуждены были просить милостыню на улицах, а армия составляла всего две тысячи человек! Именно тогда англичане захватили Гибралтар и удерживают его до сих пор.
’Юрсен срочно находит королю новую жену. С подачи итальянца Альберони ею становится его соотечественница Елизавета Фарнезе. Дочь бедного итальянского принца должна была бы радоваться. Но она оказалась еще более властной и бурной, чем первая супруга Филиппа. В ходе громкой сцены, при которой дез’Юрсен и Елизавета чуть не сцепились, агентесса французского короля была «свергнута» и выслана из страны.
За тридцать последующих лет Елизавета Фарнезе правила Испанией и королем, как хотела. Он не мог ни на минуту покинуть ее. Даже их стульчаки стояли рядом (см.: Ф. Эрланже, с. 226).
Около 1730 года король Филипп Пятый окончательно заболел психически. Он лежал в постели, не умываясь, не причесываясь. От него нельзя было добиться ни единого слова. На помощь пришло искусство. В 1737 году Елизавета пригласила в Испанию знаменитого певца-кастрата Фаринелли, Только послушав его, король отдирал себя от постели и шел ставить подписи туда, где ему укажут. Умер Филипп в 1746 году.