«Ваше Величество женщина»
18 век по праву называют царством женщин. Даже мода этого времени вызывающе женственна: мужчины носят серьги и кружева, полы их кафтанов одно время растопырены так, словно кавалеры обзавелись немалыми дамскими бедрами. Силуэт женского платья был благодаря фижмам и кринолину просто фантастическим. Размеры юбок в ширину и причесок в высоту достигли при Марии Антуанетте таких размеров, что снабжались специальными механизмами, которые позволяли изменить их объем при прохождении через двери.
Быть женщиной в 18 веке – значит, быть героиней грации и терпения. В своих нарядах дамы едва плыли по залу, а зачастую и не могли передвигаться без помощи трости. Вес юбок порой достигал 15–20 кг, и к концу «рабочего дня» ноги многих придворных дам страшно опухали.
Но при всем этом сии страдалицы умудрялись вести более чем активную личную жизнь! При той же Марии Антуанетте в моде была прическа из локонов любовников, и чем пестрее получалось сооружение из мужских волос на голове дамы, тем громче ее славили.
«Женщины царствовали, но уже не требовали обожания», – пишет об этой эпохе Пушкин. Чинное ухаживание прежних времен казалось несносным жеманством. И хотя дама продолжала подавать кавалеру в танце только два пальца (как требовало того приличие), это не мешало, например, итальянкам указывать в брачном контракте наряду с именем мужа и имя своего официального поклонника (на самом деле любовника) – чичисбея.
Ревнивцы подвергались насмешкам и практически изгонялись из общества.
Конечно, все это касается лишь жизни богатой и знатной дамы. И такому поведению есть свое обоснование. Во-первых, пример подавал сам король, без конца менявший любовниц, – ибо при помощи плотских утех Людовик боролся с обуревавшими его неврозами, с этой неотвязной меланхолией.
Во-вторых, и все дворянство подсознательно чувствовало, что нужно ловить мгновенье, ибо противопоставить все более безнадежной социальной реальности можно было один гедонизм. Отсюда такой культ Той, что дает наивысшее наслаждение, – Женщины.
И, наконец, в-третьих, это была эпоха Просвещения, и пойди-разбери, где кончается предрассудок и пережиток, а где начинается здравый смысл. Обнаружив в перстне опочившей своей возлюбленной маркизы Эмилии дю Шатле портрет другого человека, Вольтер, было, взбесился, но тут же и одернул себя с позиций разума и уважения к свободе выбора, и стал другом нахала…
ванну полотном, но в обязательном порядке этого не требовалось). И все это время даму развлекали разговорами, музыкой, чуть ли не танцами. Так что даже если ее прическу делали два парикмахера четыре часа (как то было заведено у Марии Антуанетты), это не значило, что Ее Величество Женщина изнывала от скуки.
Кстати, в 18 веке был сделан первый, хотя и робкий шаг в сторону женской эмансипации, – ибо и в женщине теперь ценили ее «любезность» и «ум», а вовсе не одну плодовитость. Женщина отстояла свои права быть личностью, и если брак в католических странах еще часто заключался не по ее желанию, то иметь при этом свое личное счастье ей уже не возбранялось (тот же институт чичисбеев).
Эмансипация эта совпала с кризисом аристократической семьи. Беременность и дети казались теперь докучными. Сразу после рождения ребенка сдавали на руки кормилицам и нянькам, а нередко отсылали куда-нибудь в пригород. Так воспитывался и князь Талейран. Уходя, нянька сажала ребенка на высокий комод, чтобы он не бегал. Но однажды ребенок с комода все же спрыгнул – и будущий гений дипломатии на всю жизнь остался хромым!
Подросших детей отправляли на обучение в монастырь (если девочка) или в пансион либо военную школу (если мальчик). Своих детей родители нередко видели, когда тем уже исполнилось по 17 лет! Конечно, при этом случались порой удивительные сюрпризы. Например, Людовик Пятнадцатый обнаружил, что одна из его дочерей, пользуясь послаблениями себе как принцессе, так и не выучилась грамоте. Людовик прозвал ее «негодяйкой», – потому что на дворе и при дворе все-таки был уже Век Просвещения…