Гораций
Но вот поэт, относительно которого можно сказать, что женщины составляли в его жизни все или ничего, — Гораций. Он не был женат, а что касается его возлюбленных, то их до того много, что остановиться на какой-нибудь из них, сказать, что та или другая занимала в его сердце больше места в сравнении с другой, — почти нет возможности. Они все были близки ему, он им всем пел восторженные гимны, и эротическая страсть, которой было проникнуто все его существо, как у настоящего представителя века Августа, мощным потоком катится по всей его творческой деятельности, одинаково омывая, очищая, облагораживая всех легкомысленных представительниц прекрасного пола, когда-либо приковывавших к себе его внимание.
Нужно ли говорить, что все это были гетеры? В то время, когда жил Гораций, женщина, как и в Греции во времена Анакреона, играла весьма жалкую роль или, вернее, не играла никакой роли. Одна только осталась у нее область, в которой она владела и царила, как полноправная хозяйка, — область любви и чувственности. Матроне-жене места здесь не было, а если ей уделялось иногда несколько блесток игривого чувства, то только в том случае, если она сама сходила с пьедестала матери, чтобы унизиться до разгула гетер. Таким образом, понятие женщина сливалось с понятием гетера, и если мы читаем в произведениях древних писателей славословия по адресу женщин, по временам самые возвышенные и безгрешные, то должны все так и помнить, что та, которой посвящались эти излияния, никогда не была безгрешной.
В кругу этих именно падших, но прекрасных созданий черпал Гораций материал для вдохновения. Был еще один разряд падших женщин, открыто торговавших своими прелестями на улицах и у цирка, но они не входили в категорию гетер, которые представляли собой нечто вроде отдельного класса и занимали в обществе совершенно определенное положение. Обыкновенно это были женщины-рабыни, готовившиеся с детства к будущему позорному промыслу, который, как уже сказано, тогда позорным не считался. Существовали даже особые спекулянты, занимавшиеся воспитанием рабынь-девочек в расчете на то, что они со временем продажей своего тела окупят их расходы. Расходы были немалые, так как для того, чтобы прельщать развращенных, но тонких знатоков красоты того времени, гетере нужно было стоять на высоте современной образованности. У них были настоящие салоны, и в этих салонах собиралось все, что было светлого и знатного в Древнем Риме.
«В славные времена империи прелестница в Риме жила барыней-щеголихой, держала слуг, принимала гостей, давала обеды и ужины, сияла не только красотой, но и умом, грацией, образованностью, нередко пела прекрасно и сочиняла миленькие стихи, всегда могла поддержать занимательный разговор о литературе и искусстве. У нее собиралась вся модная аристократия. Нужно было иметь счастье, чтобы быть ей представленным, и обладать на это ясными правами — знатности, ума, славы или богатства. Некоторые из новейших актрис, прославившихся умом, красотой, роскошью своего дома, приятностью беседы, избранностью общества и непостоянством сердца, отлично напоминают этих древних барышень. Поэты, артисты, консулы, трибуны, ораторы, сенаторы, эдилы, князья из рода цезарей ухаживали за знаменитейшими прелестницами, добиваясь их милости и любви. У Пенелопы, со всей ее целомудренностью, конечно, никогда не было столько обожателей. Они разгуливали по городу в щегольских носилках, заменявших кареты, жили в Эсквилии, имели в цирке и амфитеатре свои ложи, принадлежавшие к числу мест весьма порядочных и благородных, ходили в храм приносить жертвы, как все свободные люди, и пользовались даже римским гражданством, получая наследства, и часто огромные».
В этих именно салонах и вращался Гораций.
одинаковы, каковы бы ни были их имена. И Фидилия, и Лида, и Барина, и Филлида, и многие другие, которым Гораций посвящал свои поэтические досуги, — все это были женщины, выкроенные на один лад и занимавшие одно и то же положение в обществе. Только по степени нежности, с которой Гораций расточает похвалы той или другой гетере, можно судить о глубине его привязанности к ней. Этими легкомысленными женщинами, к которым особенно благоволил римский поэт, были, по-видимому, Лидия и Барина. Вот удивительная по красоте и естественности чувства ода к Лидии, превосходно переведенная А. Фетом:
Гораций Доколе милым я еще тебе казался И белых плеч твоих, любовию горя, Никто из юношей рукою не касался, Я жил блаженнее персидского царя. Лидия Доколь любовь твоя к другой не обратилась И Хлои Лидия милей тебе была, Счастливым именем я Лидии гордилась И римской Илии прославленней жила. Гораций Я Хлое уж теперь фракийской покорился, Ее искусна песнь и сладок цитры звон; Для ней и умереть бы я не устрашился, Лишь был бы юный век судьбами пощажен. Лидия Горю я пламенем взаимности к Капаю, Тому, что Орпитом турийским порожден; И дважды за него я умереть желаю, Лишь был бы юноша судьбами пощажен. Гораций Что, если бы любовь, как в счастливое время, Ярмом незыблемым связала нас теперь? И русой Хлои я с себя низвергнув бремя, Забытой Лидии отверз бы снова дверь? Лидия Хоть красотою он полночных звезд светлее, Ты ж споришь в легкости с древесною корой, И злого Адрия причудливей и злее — С тобой хотела б жить и умереть с тобой.
Что касается Барины, то она, судя по одам Горация, отличалась вероломством и ветреностью, но зато и редкой красотой. Он расточает ей похвалы, но в то же время клеймит ее измены и говорит, что ни за что не поверит словам возлюбленной, разве только каждая ложь будет стоить ей безобразия в виде наказания. Тогда, конечно, Барина была бы искренна. Но до тех пор он может наслаждаться только ее чувственностью, но не любовью.
крупинку страсти к Горацию, но, как и та, она любит в то же время другого, и оба этих чувства как-то укладываются в ее душе, не мешая друг другу. Впрочем, и Горацию ничто не мешало любить в одно и то же время многих филлид.