ДЖОН ДРАЙДЕН
Титул "отца английской критики" носил великий поэт и драматург XVII века Джон Драйден, внесший огромный вклад в поэтику барокко. Драйденовские оценки Шекспира тем более значительны, что барочный поэт расценивал его эпоху как варварскую, как время злобы и невежества, как период искусства без правил. При всем том для Драйдена Шекспир - отец барочного искусства.
Так ныне из праха чтимого всеми Шекспира вырастает и цветет новая возрожденная пьеса.
Шекспир, который сам ни у кого не учился, передал свой ум (WIT) Флетчеру, а искусство - Джонсону; подобно монарху, он установил для этих своих подданных законы, и они стали живописать и рисовать природу. Флетчер поднялся к тому, что росло на ее вершинах, Джонсон ползал, собирая то, что росло внизу. Один, подобно ему, изображал любовь, другой его веселью научился; один больше подражал ему, другой подражал ему только в лучшем. Если они превзошли всех, кто писал потом, то это потому, что им перепали капли, упавшие с пера Шекспира.
что-нибудь, вы не только видите, но чувствуете это. Те, кто обвиняют его в недостатке образования, дают ему самую лучшую рекомендацию; ему не нужны были очки книжности, чтобы читать природу; он смотрел в глубь себя (inward) и находил ее там. Я не скажу, что он всегда ровен; будь это так, я нанес бы ему ущерб, будучи вынужден сравнивать его с величайшими людьми. Часто он бывает плоским, вялым; в комедии он опускается до натяжек, а серьезные драмы распирает напыщенность. Но он всегда велик, когда для этого представляется достойный повод; никто не посмеет сказать, что, избрав предмет, достойный его ума, он не сумел стать на голову выше всех остальных поэтов.
Драйден ссылался на Джона Хейлза, вызвавшегося противопоставить любому автору и любому произведению место из Шекспира, доказывающее превосходство последнего. Даже такие его современники, как Флетчер и Джонсон, замечал Драйден, не могли сравниться славой с Шекспиром.
Критика Драйдена тем более значительна, что он не испытывал никакого пиетета перед великим предтечей, что временами он чувствовал даже собственное превосходство и не страшился острых оборотов. Драйден полагал, что снижение интереса к Шекспиру - результат изменения социальной жизни и словарного состава языка, но главное - роста изящества стиля и речи.
Оспаривая эпоху Шекспира, Флетчера и Джонсона как "золотой век поэзии", усматривая в их творчестве непростительное нарушение смысла, скопище небрежностей, излишнюю вычурность, ненужную цветистость или низость выражений, Драйден, тем не менее, заключал:
Будем восхищаться красотами и возвышенностью Шекспира, не подражая ему в небрежности и не впадая в то, что я назвал бы летаргией мысли, охватывающей у него насквозь целые сцены.
"Троила и Крессиды" Драйден писал одновременно с "Основами критики трагедии", где сопоставлял свою и шекспировскую версии.
"Троиле и Крессиде" Драйден вывел на сцену призрак самого Потрясающего Копьем и вложил в его уста оценку "родоначальника драматической поэзии":
Никем не обученный, без опыта, живя в варварском веке, я не нашел готового театра и сам первым создал его. И если я не черпал из сокровищницы греков и римлян, то лишь потому, что обладал собственным богатством, из которого извлек больше.
В прологе к "Ауренг-Зебу" Драйден признавал, что "устал от своей давно любимой возлюбленной - Рифмы" и что, хотя он сделал все, что мог сделать как поэт, он испытывал стыд при упоминании священного имени Шекспира: когда он слышал страстные речи его римлян, потрясенный, он впадал в отчаяние и был готов расстаться со сценой, чтобы уступить с сожалением первые почести тому веку, который был менее изящен и искусен.
Неудачей Драйдена была написанная белым стихом трагедия на сюжет шекспировского "Антония и Клеопатры" - "Все ради любви". Решив вступить в конкуренцию с Потрясающим Копьем, Драйден, уступая поэтике классицизма и требованиям морали, "спрямил" характеры, лишив их шекспировского полнокровия, многогранности, многокрасочности, космической масштабности. Антоний уже не полководец, не владыка мира, а банальный влюбленный, Клеопатра - не противоречивая яркая натура, а сварливая женщина. Октавиан вовсе не появлялся на сцене. Вместо мировой трагеди - иинтимная история идиллической любви двух возвышенных героев.