ШЕКСПИР И ДЖОЙС
Шекспир и дух отца и принц. Он во всем.
Джойс
Тема "Ибсен и Шекспир", как и "Джойс и Шекспир" или "Беккет и Шекспир", настолько необъятна, что требует книг и книг. Ее трудно очертить даже штрихпунктирно: слишком необъятны явления. Можно говорить о "шекспиризации" Ибсена об экстенсивности Шекспира или Ибсена, о постижении человека в его движении, но главное - в другом: оба - первопроходцы, открыватели, пионеры, творцы новых стилей и новых эпох. Ибсен отличается лишь тем, что, будучи первопроходцем, мог равняться на Шекспира, пытаясь углубить его. Притом Нора, Бранд, Пер Гюнт, Боркман - в чем-то шекспировские герои, разве что более приспособленные к интровертированности времени.
Молодого Джойса тянуло к Ибсену не случайно: чутьем гения он ощущал шекспировские масштабы и шекспировскую полноту кумира.
Джойс - Ибсену:
Все годы, что я учусь в университете, я превозношу Ваше имя, которое в Ирландии либо неизвестно вовсе, либо известно весьма смутно. Я всегда стремился показать Ваше истинное место в истории драмы. Я всегда говорил о том, что дар возвышенный и бесстрастный является, на мой взгляд, Вашим главным достоинством. Я также превозносил и прочие Ваши достижения: сатиру, драматическую технику, оркестровую гармонию Ваших пьес.
Ваша неукротимая решимость исторгнуть тайну из жизни воодушевляла меня.
К Ибсену Джойса влекло не столько даже выдающееся искусство лепки характеров, сколько фиаско героического. Театр Ибсена, скажет затем Жид, это ряд крахов героизма - и здесь Ибсен предвосхищает не только Джойса и Кафку, но и Фрейда, выражая языком искусства объективность субъективности - тех глубинных процессов, которые, оставаясь невидимыми и неслышимыми, ваяют личности людей.
Как и Шекспир, Ибсен привлекал Джойса отстранением, отказом от вынесения приговоров, свободой выбора. Сюжет, события, фабула у него вторичны, материал банален, главное же - точка зрения, безжалостность правды, дистанция и перспектива, позволяющие увидеть проблему ясно и целиком. Плюс внутренняя органичность и жизненность драматического материала.
велики, но у них "кружится совесть", ибо, в отличие от других, они слишком многое сознают и потому не могут быть счастливы, как миллионы эврименов, творящих свои гнусности с животной простотой и без душевных осложнений.
Герои этих колоссов, как и герои Джойса, бесконечно одиноки и не способны найти общий язык с отвернувшимся от них миром, это - сильные духом люди, готовые на гигантские свершения, но в первом же сражении с жизнью терпящие поражение.
Возможно, Ибсену действительно не хватало шекспировской многокрасочности и широты, но не глубины, не трагического чувства, не психологической правды. И Шекспир, и Ибсен, и Джойс жили в эпоху краха героического и, как великие художники, изобразили этот крах... Впрочем, любая эпоха - это крах. Крах героического и торжество человеческого...
Если хотите, вся современная культура - от Ибсена, Гамсуна и Стриндберга до Лоуренса, Джойса и Голдинга - восходит к Шекспиру, ибо интересуется сокровенными жизненными ценностями, а не внешними способами их проявления.
Шекспировская речь "Улисса" - мистическое звено в цепи, соединяющей Гомера и Джойса. Ее, эту речь, можно разложить на элементы, как это сделано с двумя "Улиссами" - Гомера и Джойса, - и проследить в ней ход мировой культуры. Неудивительно, что аналитики обнаружили в этой речи о порядке и иерархии мира отзвуки творений прошлых и будущих философов и поэтов - от Гомера, Платона, Овидия, Бл. Августина и Боэция до Чосена, Лидгейта, Рабле, Т. Элиота, Спенсера, Хукера и Рэли.
"Данте и Шекспир", "Шекспир и Гете", "Шекспир и Толстой", "Шекспир и Достоевский", "Шекспир и Лоуренс", "Шекспир и Джойс", "Шекспир и Беккет" и т. д., и почти все они написаны. Это - добрая половина мировой культуры и 90% истории влияний, взаимопоглощений и углублений. Из этих 90% значительная часть подпадает под дуэт "Шекспир и Джойс".
В сущности Шекспир был Джойсом XVI века, таким же разоблачителем человеческих пороков, человеческих ужасов, человеческой несправедливости и боли. И в бунте черни он так же видел не выход, а еще один вид разрушения. Правда, и злоупотребление властью страшило его не меньше, чем народная смута.
Лишь наглость с силой правят в мире этом,
И никакой порядок тут не нужен.
Но если следовать таким твоим советам,
Никто преклонных лет своих не встретит,
Тогда ведь вор любой, любой насильник
Свои нападки на тебя обрушит.
Воспользовавшись наглостью и силой,
Он в правоте своей не усомнится.
И люди, хищным зверям уподобясь,
Свирепо станут пожирать друг друга.
Шекспир, говорит Джойс в "Улиссе", - это криминальная хроника мира, пестрящая всеми возможными видами инцеста и извращений. Он нашел во внешнем мире действительным все то, что в его внутреннем мире было возможным...
Да, как любой великий художник, он действительно переносил во внешний мир все, что было в мире внутреннем, - предвосхищая исповедальность Селина, Камю, Феллини, Бергмана, Тарковского. Джойс писал: здесь жил Шейлок (сын хмелеторговца и ростовщика, он сам был хлеботорговцем и ростовщиком), жил палач (пышное преувеличенное изображение убийств), жил Яго (непрестанно стремившийся причинить страдания мавру внутри себя).
"Улисс" густо настоен на шекспировских реминисценциях, начиная с многовековой обработки шекспировского монолога-потока сознания (Драйден, Стерн, Диккенс, Толстой, Дюжарден) и кончая подсознанием Стивена, в котором постоянно присутствует Страстный Пилигрим. "Айсберг сознания" Стивена Дедалуса - самый огромный из существовавших в литературе - почти целиком построен "из Шекспира": то в нем в виде смутных ассоциаций мелькают символы - вехи отца и сына (Бог-Отец и Бог-Сын, отец Гамлета и датский принц, Икар и Дедал, Улис и Телемах, Блум и Стивен), то он - в третьем эпизоде, - снова-таки развивая сложные шекспировские ассоциации, произносит самый длинный гамлетовский монолог, то использует амбивалентность Шекспира для иронического снижения темы, в том числе шекспировской.
Фактически несколько эпизодов Улисса - не только 9-й-построены на пародировании: то философской рефлексии Гамлета, то жизни самого Шекспира, то бытовых подробностей елизаветинской Англии.
Недовольство Джойса существующим миропорядком и его большая озабоченность по поводу ущемления человеческого достоинства все время показывается на шекспировском фоне. Постоянное же "сопровождение" Шекспира, пусть даже в ироническо-пародийном плане, составляет трудно поддающуюся определению, но все-таки действенную функцию. Исследование шекспировских реминисценций или отголосков, с одной стороны, помогает вникнуть в сложную структуру джойсовской прозы, а с другой стороны, объясняет еще один аспект бессмертия Шекспира - его жизнеспособность на многообразных путях и перепутьях развития литературы. И Шекспиру, и Джойсу присуще одно общее свойство - постоянная, безграничная тревога за человека. При всей казалось бы абстрактности и малой оригинальности такого свойства - именно оно весьма существенно на перекрестках старых и новых литератур. Насыщенность джойсовского текста "шекспировским материалом" в конечном итоге достигает такого эффекта, когда духовный кризис современного человека как бы вновь ждет "старого лекаря". Это не что иное, как показатель процесса постоянного обновления и переосмысления традиции. Постоянное присутствие Шекспира как символа в современном искусстве (как в реалистическом, так и в модернистском) утверждает статус вечности и бессмертия искусства. Параллель со старым, парабола старого, даже противостояние старому делает в художественной ткани "новое" похожим на "старое", и тем самым и это новое в какой-то степени оказывается "помазанным" старым.
Даже джойсизмы, приписываемые автору "Улисса", - изобретение Шекспира: в "Бесплодных усилиях" любви персонажи, подбирающие объедки с пиршества слов, находят среди этих лингвистических потрохов и огрызков нелепицы, слипшиеся из слов и слогов, вроде honoroficabilitutudinitatibus'a.
"врагов смеха"? Не у Шекспира ли черпал он отношения ко времени, темы, истории, лейтмотивы, саму структуру "Улисса"? И только ли "Улисса"?
Как персонажи Джойса в "Поминках по Финнегану", меняющие облики и имена, так Ариэль в "Буре" является то нимфой, то гарпией, то Церерой, бушует ветром в корабельных снастях, взвивается пламенем на мачте, на бушприте и на реях.
Развитие "Бури" основано на строгой симметрии. Одновременно с "подъемом" Просперо к "зениту" происходит "падение" его врагов к надиру безысходности и уподобляемого ночному мраку сумасшествия. При завершении архетипной фазы "нисхождения в царство смерти", катабазиса, представлявшего собой главное условие героизации или приобретения дара знания, начинается путем восстановления их рассудка новый "подъем", теперь уже уподобляемый рассвету:
Как утро, незаметно приближаясь,
Мрак ночи постепенно растопляет,
Так воскресает мертвое сознанье,
Туман безумья отгоняя прочь.
Полярная противоположность типологических "двойников", таких, как соперничающие братья Просперо и Антонио, Алонзо и Себастьян, "воздушный" Ариэль и "хтонический" Калибан, уродливая ведьма Сикоракса и божественно прекрасная Миранда и т. д., и цикличное чередование аналогичных событий в пьесе поразительны. С регулярным промежутком в 12 лет на край земли переправляются три группы персонажей, общей чертой которых является то, что в каждой из них - стареющий родитель и продолжатель (продолжательница) рода. Каждая переправа сопряжена со сменой власти, изгнанием, смертью или заточением антагониста.
О виртуозном владении Джойсом шекспировскими материалами свидетельствует не только начиненный шекспиризмами "Улисс", но и лекции, прочитанные Джойсом в Триесте. В "Джакомо Джойсе" нахожу:
Я разъясняю Шекспира податливому Триесту: Гамлет, промолвил я, который вежлив к знатным и простолюдинам, груб только с Полонием. Возможно, озлобленный идеалист, он сможет видеть в лице родителей своей возлюбленной лишь гротескные попытки со стороны природы воспроизвести ее образ... Заметили вы это?
Финальный пассаж этой прелюдии к Улиссу тоже помечен шекспировским "мазком":
Неготовность. Голая квартира. Безжизненный дневной свет. Длинный черный рояль: музыкальный гроб. Дамская шляпа на его краю, с алым цветком, и зонтик, сложенный. Ее герб: шлем, алый цвет и тупое копье на фоне щита, черном.
Отмечают связь Джойса с классической литературой в плане заимствования сюжетов, некоторых законов создания характеров и, наконец, даже манеры повествования (Стерн), но самым характерным и неоспоримым моментом, указывающим на тесную связь Джойса с литературной традицией, нам представляется некоторая возвышенность, поэтичность, даже своего рода романтичность стиля "Улисса". К тому же эта возвышенность не служит только лишь художественным приемом для достижения эффекта пародийности в "деромантизированном повествовании", но нередко выполняет функцию, весьма схожую с той, которую мы привыкли видеть в произведениях Шекспира. Например, музыкально-поэтические пассажи в "Улиссе", являясь пародиями на Шекспира и различных представителей классической английской литературы, в то же время вселяют в читателя возвышенное (пусть даже абстрактное, полученное "рикошетом" от того или иного классика) настроение, чувство, необходимое для восприятия любого художественного феномена. Порожденную эпохой суровую необходимость изображать героев индифферентными Джойс как бы компенсирует тем, что иногда пронизывает саму атмосферу повествования музыкальным тоном и ритмом.
Хотя Джойс в том или другом виде пародирует все классическое литературное наследие, он в то же время старается собрать в изящное, завершенное мозаичное целое нескончаемое чередование образцов поэзии и прозы различных стилей и направлений... И хотя это, конечно, только внешнее проявление художественной функции старых образцов, однако их воздействие порождает в творческой лаборатории Джойса новую художественную форму, которая берет на себя функцию выражения нового содержания.
Поэтому, пародируя Шекспира, его в то же время используют - для создания новой художественной ткани.