СТИЛЬ
Как все великие поэты, Мильтон искал не только новое содержание, но и новые формы. Можно услышать, что Мильтон мало читаем, труден для чтения, многословен, суров, медлителен, утомителен, пересыщен. Но известны ли великие мастера слова, которые - просты? Данте? Тассо? Марино? Гонгора? Малларме? Элиот? Бродский?
Да, это правда: читаемы они мало. Но многие ли из много читаемых обрели бессмертие?.. Можно ли войти в вечность с помощью примитива? Великая поэзия сложна, ибо сложна жизнь. А жизнь духа - безмерна.
Мильтон начинал как "трудный" поэт. Когда он писал свои первые сонеты, "золотой век" английского сонета уже заканчивался, все изыски были уже позади, все уже было опробовано. Тем не менее, стоя на плечах титанов (Сидней, Спенсер, Констебль, Дрейтон, Шекспир), Мильтон не только насытил свои сонеты порывами чувств и обилием мысли, но развил и обогатил версификацию стиха, продемонстрировав виртуозное разнообразие рифмы. Интонационно-ритмическая структура мильтоновского стиха может быть поставлена в соответствие лишь богатству его внутреннего мира. Подобно тому, как его герои - мифологемы, характеры, символы, аллегории, подобно этому его стиль - прерывистый ритм (волнение), отрывочность (страсть), музыкальность (звучность), многомерность (зрелищность).
Начиная с Комуса, манерой Мильтона становится белый стих. Понимая, что грандиозным замыслам необходим адекватный строй поэтической речи, Мильтон обратился к белому стиху, способному передать торжественные интонации певца-рапсода, пафос пророка, певучесть, энергию, страстность поэта.
Техника пятистопного ямба выбрана Мильтоном как наименее стесняющая свободное движение мысли - благодаря исключительной гибкости и неисчерпаемому разнообразию ритмических возможностей, легкости переключения регистров, смене темпов.
Это разнообразие ритмических ходов используется и в характеристике действующих лиц. Легко проследить различие ритма стиха в речах Сатаны, в речах Адама, в стихотворных партиях Евы... Наиболее богат ритмическими возможностями лирический материал поэмы - авторские отступления и некоторые партии диалогов Евы и Адама.
Для нахождения общего ритма огромное значение имеет принцип чередования ударяемых и неударяемых окончаний стиха. Ударяемый слог в конце стиха, вдруг появляющийся после ряда стихов, заканчивавшихся слогом неударяемым, дает возможность весьма разнообразного и очень эффектного ритмического
рисунка. При помощи этого эффекта можно ускорять и замедлять повествование, вносить необходимые паузы, выделять определенные места текста. Это средство находится в определенном соответствии с другим характерным приемом Мильтона - с анжамбеманом, или, по-английски, run-on lines, постоянно создающим впечатление и большой слитности текста, его непрерывности, и большой его свободы, той самой свободы, которой искал Мильтон для своего рассказа, не умещавшегося в пределы рифмованной стихотворной системы. Эта свобода в сочетании с резкими эффектами, достигаемыми при помощи ударяемых последних слогов стиха, дает Мильтону широчайшие возможности то доводить изложение до необычайно напряженного и стремительного темпа, то переходить к медленному и неспешному темпу, отвечающему замыслу определенной части поэмы.
Стилевая неоднородность разных частей Потерянного Рая и "странности" стиля, отмеченные еще критиками XVIII века, - результат непрерывного поиска наилучших выразительных средств. Мощь фантазии и воображения поэта выражалась не только в образной или аллегорической ткани эпоса, но и в экспериментальном характере стиля.
"прихватывал" и стиль - отсюда пышное красноречие, величественная торжественность, высокое языковое мастерство, яркая образность, но и соседство архаизмов со смелыми неологизмами, латинизмов с вульгаризмами, греческого ямба с англосаксонским аллитерированным стихом.
Особое стилистическое явление составляют псалмы и молитвы, рассеянные в поэме. Преимущественно с ними входит в поэму религиозная стихия пуританизма (Almighty, Predestination, Hosanna, Halleluya и т. п.), усложненная теологической выучкой Мильтона и его занятиями Платоновой философией.
Выдавая в Мильтоне ученого-энциклопедиста, в стилистику поэмы вторгается разнообразнейший подбор слов и выражений из разных областей научной мысли XVII в.
Вряд ли стоит рассматривать Мильтона только как гениального читателя и эпигона - его стилистике свойственно не только замечательное единство литературного и философского начал, но и редкостная свобода техники версификации и уникальное соединение элементов эпоса, лирики и драмы.
Стилистические "недостатки" Потерянного Рая сродни его содержательным напластованиям: пересыщенность соседствует с пространностью, многоплановость с неторопливостью, диалог с обилием вставок и отступлений. Содержательной нагроможденности соответствует нагроможденность стилистическая. Придавая зримость абстракциям, Мильтон громоздит сравнение на сравнение, эмблему на эмблему. Чувствуется, что автор, живший в эпоху энциклопедий и компендиумов, много знал и не спешил. Мильтон-энциклопедист все время как бы соревнуется с Мильтоном-художником, причем первый всегда проигрывает.
до точки десятки стихов. Мысль Мильтона иногда ветвится необыкновенно широко и хаотически, вступая в неразрешимый конфликт с поэтическими возможностями слишком затянутого фразеологического построения, лишая стих поэтического звучания. В лучших частях поэмы - а таких подавляющее большинство - стих Мильтона вызывает представление о грозном поэте-пророке, о вдохновенном зрителе таких зрелищ, каких никому более не дано было узреть, о страстном ораторе, выступающем перед кипящим народным собранием, о мудром друге, задушевно беседующем подле камина со своими близкими. Но есть и такие отрывки "Потерянного Рая", чтение которых напоминает о кафедре, с которой образованный и многословный пастырь поучает почтенную паству, упиваясь собственным красноречием, своим благочестием и своим знанием отцов церкви.
Важнейшая особенность Мильтона-художника - зрелищность, живописность, яркая образность, декоративность, выразительность. Пейзажи Мильтона то подавляюще величественны, то безнадежно мрачны, то, наоборот, светоносны. В них ощущается космический размах, отвечающий содержанию поэмы. Природа изменяется вместе с настроением героев, подчеркивая выразительность чувств и силу страстей.
Так, соответственно хаосу страстей, кипящих в душе Сатаны, раскрывается мир Хаоса, преодолеваемый им по пути к Эдему. На смену пасторальной гармонии, окружающей еще безгрешных людей, приходит трагическая картина смуты и разрушения, врывающихся в мир вслед за "падением" Адама и Евы; это - космическая параллель к той плачевной и унизительной распре, которая происходит между Адамом и Евой, порицающими друг друга.
Эдем Мильтона гораздо живописнее Рая Данте. У Данте Эмпирей светоносен, у Мильтона - красочен и экзотичен. У Данте в Раю не виден труд, у Мильтона превалирует благость деяния - в его Эдеме человек "возделывает свой сад" так же, как на земле. Вообще все описания зримы, реальны, ощутимы. Образная ткань Потерянного Рая привлекательна изображением "неизображаемого", "несуществующего", "несказанного". Божественность, космизм, мифизм поэмы - плод fancy поэта, способности его фантазии творить огромный космический мир человеческого духа, охваченный грандиозной борьбой, принципиально неизображаемой вне поэзии. Натуралистически-красочная картина "незримых битв бесплотных духов" - лишь образное, метафорическое переложение на земной язык незримой битвы эйдосов бытия, недоступных человеческому восприятию. Как и творцам Библии, Мильтону было необходимо визуализировать борьбу божественных и бесовских начал, проиллюстрировать в образах столкновение Добра и Зла, Закона и Хаоса, Разума и Вожделения.
Мифология Потерянного Рая соткана из архетипических моделей - вечных, вневременных и природных первоэлементов человеческого сознания.
"случайная" рифма, стих то растягивается до 12 слогов, то сжимается до четырех.
Метрическое разнообразие и особенности рифмовки в трагедии - не просто изыск опытного стихотворца. В них выражено эмоциональное богатство трагедии, они послушны тем чувствам, которыми живут ее герои.
Мильтон показал себя виртуозом белого стиха в поэме, найдя в английском языке новые ритмические богатства даже после плеяды елизаветинских драматургов.
Но, введя в трагедию наряду с белым стихом оды, написанные разностопным и спорадическим рифмующимся стихом, Мильтон добился в трагедии еще большего звукового богатства и ритмической выразительности, оттенивших ход его психологической драмы. Можно говорить вследствие этого о совершенно особой музыкальности его трагедии: в ней воплощены черты той "высокой музыки", о которой мечтал юноша Мильтон. И недаром его трагедия вдохновила Генделя на одно из величайших произведений его музыкального гения - ораторию "Самсон".