Приглашаем посетить сайт

История всемирной литературы. Литература Западной Европы XVII в.
Ошис В.В.: Нидерландская литература XVII в.

Ошис В. В.
Нидерландская литература XVII в.

Реализм в нидерландской литературе XVII в. Бредеро, Костер

История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994.Т. 4. — 1987. — С. 218—222.

Нидерландская буржуазная революция, проходившая под знаменем национально-освободительной борьбы и Реформации, закончилась образованием на севере страны Республики Соединенных провинций (Утрехтская уния 1579 г.), которая по имени крупнейшей провинции называлась также Голландской. Социально-экономическая незрелость и политическая пассивность буржуазии южных провинций: Фландрии, Геннегау, Артуа и др. — помогли Испании удержать здесь свое господство. Пути общественного и культурного развития Северных и Южных Нидерландов отныне разошлись.

После заключения перемирия с Испанией (1609) Голландия, первая буржуазная республика в Европе, быстро развивалась. Рост мануфактурной промышленности, капитализация сельского хозяйства, расширение старых торговых связей, завоевание иноземных территорий превратили Голландию в крупнейшую торговую державу. В первой половине XVII в. Голландия обладала самым сильным в Европе торговым, военным и фрахтовым флотом. Голландские корабли можно было встретить в портах всех стран Европы, в том числе России, в водах Индийского океана, у берегов Америки, Африки, Австралии. Опирающаяся на торговую гегемонию широкая колониальная экспансия привела к рождению империи нового, буржуазного типа. Голландская буржуазия могла с полным основанием называть «золотым» этот первый век ее полноправного господства. Но образцовая капиталистическая страна XVII столетия строила свое могущество на разорении ремесленников и мелких торговцев, обезземеливании крестьян, эксплуатации рабочих. «Народные массы Голландии уже в 1648 г. больше страдали от чрезмерного труда, были беднее и терпели гнет более жестокий, чем народные массы всей остальной Европы» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 763). Золотой век был также веком первых работных домов, эксплуатации женского и детского труда, самой высокой в Европе стоимости жизни, народных восстаний, первых стачек.

Стихийное движение народных масс, не принося им самим облегчения, нередко использовалось или оказывалось в роли решающего фактора в борьбе господствующих классов и политических группировок. С первых же дней существования республики столкнулись интересы провинциалистов, представителей крупной торговой буржуазии, добивавшихся неограниченной свободы торговли и автономии отдельных провинций, и унитаристов, боровшихся за централизованную власть (их поддерживали обуржуазившееся дворянство, духовенство, армия во главе со статхаудером). В начале XVII в. политическая вражда провинциалистов и унитаристов облеклась в форму религиозного конфликта арминиан и гомаристов, название и начало которому дала полемика лейденских богословов Якоба Арминия и Франса Гомара о свободе воли и предопределении, о месте церкви в государстве. Спор этот, обнажив свою политическую сущность, привел к народным волнениям и кровопролитию.

То, что демократические массы в данном случае выступили на стороне ортодоксального кальвинизма, против арминианской веротерпимости, подчинения церкви государству и свободомыслия, говорит об оппозиции народа партикуляризму купеческой верхушки, презиравшей «грязных гёзов» и не думавшей делить власть с бесправными общинами, о его стремлении к единству страны и окончательной победе над Испанией, наконец, об авторитете Статхаудера Морица Оранского, завоеванном в годы войны, и политической ловкости оранжистов (унитаристов). Сказывались также и неорганизованность народных масс, и присущие им на данном историческом этапе политические иллюзии.

Демократические завоевания Нидерландской революции, патриотизм народа в войнах с Испанией, Англией и Францией, его борьба за свои права, интересы общественного прогресса — вот что прежде всего определяет духовную ситуацию эпохи, острую борьбу нового со старым в философии, литературе, искусстве и других сферах нидерландской культуры, по сумме и значимости достижений претендующей на одно из ведущих мест в Европе XVII столетия.

Освободившись от гнета средневековой идеологии, культура Республики Соединенных провинций переживала бурный расцвет. Х. Хейгенс (или Гюйгенс) в физике, А. Левенгук и Сваммердам в биологии, Г. Гроций в юриспруденции, У. Акоста и Б. Спиноза в философии были пролагателями новых путей науки.

Новый, оптимистический взгляд на жизнь, мироощущение свободного, уверенного в себе простого человека с замечательной полнотой и редкой силой выразились в нидерландской реалистической живописи первых десятилетий XVII в., стяжавшей себе мировую известность. Шедевры ее не могли родиться на пустом месте: прочная национальная традиция возвышенного бытописания, одухотворенной простоты и внутренней глубины заурядного зародилась еще у Ван Эйка и даже раньше. Теперь же, когда революция разбудила творческие силы масс, традиция эта вобрала в себя новое богатое содержание. Социально обусловленная противоречивость его сказывается задолго до конца XVII столетия.

Рембрандт, величайший реалист XVII в., сумел, по словам А. В. Луначарского, почувствовать «страшные болезни» буржуазии, «с гениальной чуткостью воспринял наступивший буржуазный мир».

Многокрасочная картина нидерландской литературной жизни XVII в. с трудом поддается периодизации. В целом можно с определенной долей условности выделить три основных этапа: этап развития реалистических тенденций и завершения ренессансных традиций в маньеризме и раннем барокко (начало XVII в. — 30-е годы); период преисполненного трагизма творчества Вондела и одновременно морально-дидактического направления, связанного с ростом консервативных настроений (30—60-е годы); наконец, как логическое развитие литературных явлений, зарождавшихся на предыдущем этапе, — «охранительный» вариант плутовского романа и классицизирующие тенденции в литературе последней трети столетия.

Живой литературный процесс, естественно, сложнее и диалектичнее. Его противоречивость, которая выражалась в религиозно-политической борьбе тех лет, заметно проявлялась на первых же шагах становления нидерландской (голландской) литературы. Б. Р. Виппер в исследовании «Становление реализма в голландской живописи XVII века», характеризуя литературный процесс, выводит вперед его реалистическую струю (Бредеро, Костер, Стартер) как самую демократическую, близкую по своей передовой эстетике современной живописи и наиболее показательную для нового мировоззрения. По мнению советского ученого, «никто из современников не сформулировал с такой простотой и ясностью главный принцип нового реалистического искусства», как это сделал ведущий его представитель в литературе Гербранд Адрианс Бредеро (1585—1618): «Как художник, я следую правилу живописцев, которое гласит, что лучшим художником является тот, кто всего ближе подходит к жизни».

на перифериях национальной литературы Ренессанса, но вместе с ними и некоторые близкие рядовому голландцу элементы гуманистической культуры. Под влиянием своего просвещенного друга Хофта творческие поиски Бредеро начал с драмы, но принципиально, а не по причине «малой образованности» предпочел античным сюжетам увлекательную интригу рыцарских романов, знакомых зрителю по народным книгам. На первый взгляд «Роддерик и Альфонс» (1611), «Гриана» (1612), «Немой рыцарь» (закончена Я. Стартером) — не более чем подражание испанской комедии «плаща и шпаги», а их персонажи — всего лишь условные марионетки в калейдоскопе пестрых сцен. Но, несмотря на элемент барочной игры, они по сути своей свидетельствуют о самобытном реализме Бредеро.

В послесловии к «Роддерику» поэт, вдохновляемый общим пафосом утверждения нового человека, защищает народные таланты, какого бы низкого происхождения они ни были, и свободу развиваться своими путями, без помех и условностей, навязываемых им учеными литераторами. Земная, жизнерадостная натура автора, здоровое чувство комического проявляются в насмешке над рыцарскими страстями (сцена отчаяния Роддерика напоминает сцену безумия Орландо, в смешении возвышенного с низменным, фантастического с обыденным, наконец, в обрисовке второстепенных персонажей, которые по контрасту подчеркивают выспренность благородных героев. Это уже не просто тени преисполненных серьезности главных героев, а полноценные, национально окрашенные типы.

Стихия крепкого, безыскусного юмора, сочных бытовых красок, грубоватого языка царит в «Клухте о корове» (1612) и «Клухте о мельнике» (1613), словно списанных с народного средневекового фарса (клухта), который постоянно питал талант Бредеро. Но его лучшие творения — комедии «Мавританка» (1615) и «Испанец из Брабанта» (1617). Хотя сюжет обоих произведений заимствован (за основу первого взят «Евнух» Теренция, второго — один из эпизодов «Ласарильо с Тормеса»), разработка и воплощение их чисто голландское.

Гравер и живописец по профессии, Бредеро заставляет нас увидеть волновавшую его «неподдельную истину» жизни. Бурлит амстердамская улица, шатается по базару бродяга Какерлак, шествует к очередному банкроту, дону Иеролимо, важный пристав с нотариусом, болтают крестьянки, пробегает проститутка, просит милостыню голодный Роббекноль... В отличие, например, от Хофта, редко снисходившего с высот бытия до будничных забот, Бредеро весь в толще повседневного, передача которого обнаруживает его талант наблюдателя, осведомленность очевидца. Но не одно колоритное живописание «мясных рядов и рыбных лавок» или своеобразный язык героев, по-народному красноречивый, но без красивости (которой не избежал Хофт в «Простофиле»), отличают реализм Бредеро.

Уже трагикомедии Бредеро, несмотря на пародийность, несут отпечаток некоей меланхолии, сомнений, трудных раздумий автора. В комедиях мы наблюдаем дальнейшее взаимопроникновение смешного и серьезного, ничтожного и возвышенного, нищеты и благородства. Старая нянька Гертруда в «Мавританке», неудачливый и хвастливый антверпенский идальго дон Иеролимо, его слуга Роббекноль — голландский Ласарильо в «Испанце из Брабанта» — не только забавны, но и заставляют сочувствовать им, задуматься: это смех сквозь слезы. Свет и тени, суть и видимость, типическое и случайное сопрягаются здесь в живом и высоком синтезе, с помощью которого писатель, как нигде, достигает своей цели «ухватить жизнь».

в. пьесы своего великого соотечественника и произведения Бена Джонсона. Однако пришел к этому контрасту Бредеро своим тернистым жизненным путем, ощутив на себе бурное становление нового, буржуазного уклада, наступление стяжательства.

И не вина Бредеро, что в литературе XVII в. некому (после Костера) было продолжить начатое им дело создания национальной комедии. «Мавританка» не сходила со сцены почти восемьдесят лет, а дон Иеролимо и Роббекноль стали такими же популярными фигурами, как впоследствии Дрогстоппель и Вавелаар из романа Мультатули «Макс Хавелаар». Произведения Бредеро идут и на современной сцене.

Комедии и клухты Бредеро выдерживают сравнение с лучшими жанровыми полотнами нидерландских художников, впервые поднявших тему «человека из народа», — Яна Стена (у него есть картина на сюжет «Клухта о корове»), Адриана Браувера, Адриана ван Остаде. Однако еще живее Бредеро заставляет вспомнить гения реалистической кисти Франса Хальса: та же зоркая типизация, та же правдивость и сила чувства, высокий динамизм и экспрессивность незавершенной формы, то же глубокое ви?дение противоречивой человеческой сути под любой, блестящей или потертой, внешностью. И та же щемящая нотка трагизма, как в улыбке «Мулата».

сует, розы и шипы любви, добродетель и порок), общее в их содержании главенствует над личным. Пелись эти песни на старый мотив (он указывался обычно после заглавия), однако рельефность поэтических образов, необычная искренность сообщили им новизну и популярность, в особенности лирическим песням («Прощай», «Ночью спят все звери» и др.).

Общественный деятель, врач по образованию, Самюэль Костер (1579—1665) вошел в историю нидерландской культуры как основатель и руководитель (1617—1634) Нидерландской академии в Амстердаме, ставшей колыбелью отечественного профессионального театра. При живом энтузиазме демократической публики проходили здесь премьеры пьес Хофта, Вондела, самого Костера. Драматургическое творчество Костера, по оценке Х. Хельвальда, выражало «неукротимое отвращение ко всякому деспотизму, особенно к церковному, к ханжеству попов и политиков, осуществляющих за счет народа своекорыстные планы». Прежде всего это справедливо для трагедий, преимущественно на античные сюжеты — «Итис» (ок. 1614), «Ифигения» (1617); в «Изабелле» (1618) использован эпизод из «Неистового Орландо» Ариосто. Они изобилуют выпадами против кальвинистской ортодоксии (например, в Калхасе заклеймен глава амстердамских гомаристов Смаут), пропагандируют просвещенное управление.

в характеристиках и диалоге героев, бытовом колорите находят широкое развитие в чисто национальных по истокам и грубоватой интонации клухтах: «Крестьянин Тевис» (1612), «Игра о богаче» (1615), полных злой насмешки по адресу пасторов, судейского сословия, знати. Вершиной реализма Костера-драматурга был «Тейскен ван дер Схилден» (1613) — трагикомическая история капитана, вояки и мародера, в мирное время промышлявшего разбоем, чтобы жить безбедно и оплачивать наряды жены, но попавшего на виселицу. По своей драматургической глубине «Тейскен ван дер Схилден» выходит за пределы клухта. Костер после Бредеро ближе всех подошел к созданию драмы шекспировского типа в нидерландской литературе XVII в.

Косвенно — с только что обрисованным процессом демократизации литературы, непосредственно — с беспокойным духом эпохи открытий мира и человека, идейной борьбы и исканий связано и распространение окололитературной прозы в XVII в. Непреходящий интерес представляют прежде всего путевые записи и хроники нидерландских мореходов и путешественников, захватывающие своим стихийным реализмом, неподдельностью интонаций, документальной достоверностью происходящего, наблюдательностью в этнографических и психологических деталях. Таковы «Дневник» шкипера В. Бонтеку, воссоздающий опасное плавание к берегам «Нидерландской Индии» (т. е. Индонезии) в 1618—1619 гг.; «Морские походы» Г. де Фера о первых экспедициях к Северному полюсу; большая книга «Три путешествия» Я. Стрейса (1676, русский перевод — 1935), объездившего Россию и многие страны Востока; записи судового врача А. Эксквемелина «Пираты Америки» (1678, русский перевод — 1968). В жанре путевого дневника написана назидательная аллегория гравера Б. Болсверта «Паломничество Дейфке и Веллеминке к своим близким в Иерусалим» (1627).