Приглашаем посетить сайт

История всемирной литературы. Литература Западной Европы XVII в.
Виппер Ю.Б.: Проза 60—70-х годов XVII в.

Виппер Ю. Б.
Проза 60—70-х годов XVII в.

История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994.Т. 4. — 1987. — С. 164—172.

Период наивысшего подъема классицизма — это и время блестящего расцвета прозы. Лирическая поэзия менее ярко представлена в литературе классицизма по сравнению с драматургией и прозой. К тому же для классицистической прозы показательно широкое распространение жанров, имеющих своеобразный философско-дидактический оттенок, — мемуаров, переписки, разных видов ораторского искусства, сборников максим, сентенций, нравоучений, «характеров», «портретов» или «мыслей». Здесь сказывается характерное для Франции XVII в. воздействие на внутренний склад людей, и в том числе на художественное мироощущение, рационалистических тенденций. В 60—70-е годы это воздействие оказалось особенно глубоким.

событий и для уточнения роли, сыгранной ими самими. Эпистолярное искусство возмещает светской среде отсутствие источников информации и удовлетворяет ее потребность в утонченной беседе и интенсивном обмене мнениями. В светских салонах былые прециозные развлечения сменяются после Фронды все возрастающим интересом к проблемам психологии, морали, к изучению страстей и определению характеров, к выяснению мотивов поведения человека и к установлению идеальных норм этого поведения. Именно в салонах принцессы Орлеанской, госпожи де Сабле и других светских кружках нарождается мода на «портреты» и «максимы» — увлечение, на почве которого произрастают литературные шедевры Ларошфуко и Лабрюйера.

В 60—70-е годы проза французского классицизма достигает своего художественного совершенства. Освобождаясь от налета помпезной риторичности, от тяжеловесной педантичности, барочной изощренности и экстравагантности, которые ей были присущи в первой половине столетия, в годы деятельности Геза де Бальзака, Шаплена и Вуатюра, она соединяет теперь логическую стройность и точность изложения мыслей с предельным лаконизмом и простотой.

Все эти качества классицистической прозы были итогом многолетних усилий, исходивших из очень разных кругов: от ученых-лингвистов и членов Французской Академии, занимавшихся кодификацией литературного языка, от светских салонов, живо интересовавшихся вопросами художественной речи, от самих литераторов наконец. Но воплотились эти качества во всем своем блеске и полноте в произведениях крупнейших французских прозаиков 60—70-х годов XVII в., в творчестве Ларошфуко, Реца, Севинье и Лафайет.

Жизнь герцога Франсуа де Ларошфуко (1613—1680) отчетливо делится на два периода. Рубежом между ними является Фронда. Первая половина жизни Ларошфуко напоминает похождения героев галантно-героических эпопей или романа Дюма «Три мушкетера». Молодой Ларошфуко был типичным представителем фрондирующей аристократической знати. Увлеченный идеалом рыцарской галантно-героической романтики, Ларошфуко вмешивается в придворные интриги, содействует любовным авантюрам королевы. В годы Фронды Ларошфуко становится одним из вождей лагеря аристократической оппозиции королевской власти. Ход событий Фронды наносит тяжелый удар политическим претензиям Ларошфуко. Начиная со второй половины 50-х годов он отказывается от активной политической деятельности, посещает аристократические салоны, занимается литературой. Герцог ведет обширную переписку, а в 1662 г. публикует свои «Мемуары». С наибольшей глубиной наблюдения Ларошфуко отразились в «Размышлениях, или Моральных изречениях и максимах» (1665).

В «Максимах» Ларошфуко осмыслил весь свой богатый жизненный и политический опыт, проявив утонченное мастерство психологического анализа, роднящего его с другими замечательными писателями-классицистами того времени, и прежде всего с Расином. В афористической форме Ларошфуко стремился дать обобщающую характеристику того эгоистического отношения к жизни, которое воспитывается в человеке новыми порядками, идущими на смену отживающему свой век феодальному миру. Создавая «Максимы», Ларошфуко хоронит порожденные феодальными традициями рыцарские представления о чести, долге, морали. Он показывает, как в новых исторических условиях эти идеалы оказываются иллюзорными. Маркс отдавал должное реалистическим и критическим достоинствам книги Ларошфуко. В письме к Энгельсу от 26 июня 1869 г. он с одобрением цитирует несколько афоризмов Ларошфуко. Разоблачительный пафос этих афоризмов, развенчивающих фальшь, притворство и самоуспокаивающую ложь, привлек к ним внимание Льва Толстого, переводившего «Максимы».

— таково основополагающее, ключевое изречение Ларошфуко. Интерес — расчет, определяющий по мнению Ларошфуко, поступки человека, писатель понимает первоначально почти всегда как интерес личный, эгоистический. Никаких возможностей сознательного подчинения поступков возвышенным общественным целям, слияния интересов отдельной человеческой личности с интересами более обширного круга людей, за исключением чувства семейной привязанности, Ларошфуко в это время не видит.

Позднее, в ходе доработки «Максим», точка зрения Ларошфуко претерпевает определенные изменения. Он пытается обнаружить в себялюбии не только начало, разрушающее прежние представления о добродетелях, но и движущую силу поведения, способную при сдерживающем и направляющем контроле рассудка стать источником поступков общеполезных и благотворных. Однако подобные тенденции лишь намечаются у Ларошфуко, но не разрабатываются им сколько-нибудь полно. Свое дальнейшее развитие они получают в век Просвещения, у энциклопедистов.

Излюбленный прием Ларошфуко в построении изречения — сведение понятия о какой-нибудь добродетели к определению граничащего с нею порока. Так, подвергая сомнению существование неподдельной откровенности, Ларошфуко, замечает: «Ее редко находишь, та, которую обычно встречаешь, есть не что иное, как тонкое притворство, ставящее своей целью завоевать доверие других». Дружба, по мысли Ларошфуко, есть взаимный договор, стремление щадить интересы друг друга, обмен услугами, общение, где себялюбие всегда предполагает что-то приобрести. Щедрость — это тщеславное удовольствие дарить, ибо, как утверждает Ларошфуко, «мы любим больше тот факт, что мы дарим, чем тех, кому мы дарим, и то, что мы дарим». Обобщая эти свои мысли, ставящие целью обнажить эгоистические мотивы человеческих поступков, низвести личность с возвышенного пьедестала, Ларошфуко заявляет: «Пороки входят в состав добродетелей, как яды входят в состав лекарств».

Круг наблюдений Ларошфуко относительно ограничен. Главный их объект — жизнь его собственного социального круга — аристократии. Не случайно Ларошфуко в качестве основной движущей силы человеческого поведения выдвигает любовь и честолюбие. Многочисленные изречения Ларошфуко посвящает разоблачению лицемерия как типичнейшей черты окружающей его действительности. Таковы, например, сентенции: «Лицемерие есть знак уважения, которое порок приносит добродетели»; «Важность — это покров тайны, набрасываемый телом на недостатки духа»; «Для того чтобы завоевать положение в свете, мы делаем вид, что уже завоевали в нем это положение».

С горечью наблюдая за тем, как королевская власть разрушает столь дорогие его сердцу старинные феодальные устои, Ларошфуко видит в ней вместе с тем единственную силу, способную держать общество в повиновении и охранить его от полнейшей разрухи. Человечество, погрязшее, по его мнению, в пороках, разъедаемое волчьей борьбой всех против всех, не имеет иного выхода, кроме слепого подчинения деспотической власти абсолютизма. Черты пессимизма, мизантропии и одновременно материалистические тенденции, присущие этическим убеждениям автора «Максим», роднят их с мировоззрением современника Ларошфуко, английского философа Т. Гоббса.

отточены и отшлифованы, в них нет ни одного лишнего слова, они просты и естественны по грамматическому построению, остроумны и метки, как эпиграммы.

Для Ларошфуко характерно тяготение к рационалистической абстракции, стремление придать своим изречениям универсальный характер незыблемых законов. Отсюда и определенная отвлеченность сентенций Ларошфуко, лишенных социальной конкретности и образности.

XVII век во Франции — это время расцвета мемуарной литературы. Общественная потребность в мемуарных свидетельствах обостряется в периоды, следующие за глубокими социальными потрясениями. Обильную жатву мемуаров принесла полоса религиозных войн XVI в. Нечто аналогичное происходило и после Фронды. Многочисленные мемуары, порожденные общественным кризисом середины XVII столетия, весьма разнообразны с точки зрения своих жанровых особенностей. Здесь и своего рода исторические хроники, тяготеющие к бесстрастному фиксированию внешнего хода событий, и воспоминания очевидцев, содержащие колоритные, как правило частные, эпизоды и детали исторических перипетий, мемуары-биографии и мемуары — политические трактаты, содержащие обоснование и оправдание общественных позиций их авторов. Подавляющее большинство мемуаров, возникших в середине и во второй половине XVII в., не может быть отнесено к разделу художественной литературы и представляет интерес в основном для историков-специалистов. Однако есть и исключения, а среди них (воспоминания Ларошфуко, Бюсси-Рабютена, м-ль де Монпансье и др.) первое место принадлежит «Мемуарам» Жана-Франсуа-Поля де Гонди кардинала де Реца (1613—1679).

Кардинал де Рец был самым опасным и упорным из противников Мазарини и королевского двора в годы Фронды и отличался своим стремлением в борьбе с абсолютистской монархией всерьез опереться на стихийное сопротивление народных масс. Еще в юности будущий кардинал проявил блестящее литературное дарование и острый политический ум, написав «Историю заговора графа Ж. Л. де Фиески» (это произведение, впервые напечатанное в 1665 г., было впоследствии использовано Шиллером в качестве одного из основных источников во время работы над посвященной этому сюжету трагедией). «Мемуары» же свои Рец создал уже на склоне лет (согласно новейшему исследованию А. Бертьера, в 1675—1677 гг., однако вопрос о точной датировке «Мемуаров» все еще остается спорным), когда, вынужденный пойти на примирение с королевской властью, сложив с себя сан архиепископа Парижского, он вернулся из многолетнего изгнания и жил в уединении, перебирая в памяти и осмысляя события бурного прошлого.

В «Мемуарах» Реца органически сливаются элементы пестрой и живой хроники, глубокого исторического исследования и увлекательного художественного повествования. Со страниц «Мемуаров» встает яркий и впечатляющий образ их автора. Подобно героям Корнеля, молодой Рец, натура гордая и страстная, мечтал превыше всего о славе. Однако честолюбие, веру в свою избранность и готовность достичь намеченной цели посредством любых авантюр он соединял с проницательностью и убежденностью в наличии объективных исторических закономерностей, в существовании некоего подобия «социальной механики». Суждения о Реце как о политике беспринципном, как о демагоге и интригане, преследовавшем будто бы только узкоэгоистические, своекорыстные цели, ошибочны. Его «Мемуары» свидетельствуют и о том, что он имел весьма отчетливое представление об острых противоречиях, раздиравших абсолютистскую Францию XVII столетия, что он искренне сочувствовал вольнолюбивым общественным устремлениям и отвергал тиранию. Рец, единственный из мемуаристов Фронды, понимал, что этот кризис отнюдь не был вереницей отдельных заговоров, частных политических комбинаций и сделок, что его подспудной движущей силой было мощное социальное движение общественных низов. Именно понимание этого важнейшего обстоятельства и придает размах и весомость суждениям Реца-историка.

идеализировать и щадить и самого себя. Он не скрывает своих просчетов, противоречий и слабостей. Реца интересуют и факты, и идеи, и человеческие индивидуальности. Общеизвестно мастерство Реца-портретиста. Он умеет не только рассказывать и анализировать, но и изображать. Сжатые, но очень рельефные характеристики, которые он дает отдельным выдающимся историческим деятелям — своим современникам (особенно примечательны «портреты» Ришелье, Мазарини, Ларошфуко), стали «хрестоматийными». Свои психологические наблюдения Рец нередко обобщает в форме афоризмов и сентенций, не уступающих с точки зрения беспощадной точности и отшлифованности «Максимам» Ларошфуко. Вообще стиль «Мемуаров» Реца примечателен. В нем воплотились стремление освободиться от условности риторических канонов, тяготение к дышащей энергией целеустремленности и к простоте в выражении мыслей.

Не меньшую роль во французской культуре XVII в., чем мемуары, играет эпистолярное искусство. Перепиской в эту эпоху занимаются все сколько-нибудь примечательные личности — политические деятели, военачальники, светские дамы, ученые, литераторы. Светские люди и литераторы предназначают свои письма для публичного чтения и широкой циркуляции. Именно благодаря им переписка в первую очередь и становится эпистолярным искусством в настоящем смысле слова. Литераторы (например, Гез де Бальзак, Шаплен) насыщают переписку элементами художественной критики или публицистики. В руках представителей высшего общества эпистолярное искусство становится письменным выражением высокоразвитого в этой среде мастерства светской беседы.

Эпистолярное искусство во Франции XVII в. проходит несколько этапов развития. Наиболее показательными фигурами для этих этапов являются Гез де Бальзак, Вуатюр и де Севинье. Письма Бальзака — это «риторическая» стадия в эволюции классицистической прозы, когда торжественная приподнятость слога, его благозвучность, насыщенность стилистическими фигурами и гармоническая соразмерность играют еще во многом самодовлеющую роль. В письмах Вуатюра на первый план выдвигаются барочные поиски неожиданных и изощренных эффектов. В переписке Севинье классицистическая проза становится исключительно прозрачным и гибким средством выражения мыслей и чувств автора.

Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье (1626—1696), принадлежала к высшим аристократическим кругам своего времени. Переписка, которую она вела начиная с конца 40-х годов XVII в. и до последних лет своей жизни насчитывает около полутора тысяч писем. Корреспонденты маркизы де Севинье были очень различны. Среди них преобладают, однако, лица, находившиеся в оппозиции ко двору и политике, проводимой королевским правительством. Маркиза не была поклонницей Людовика XIV. Она скорее была склонна симпатизировать кардиналу Рецу и целому ряду других бывших фрондеров, она сочувствовала Пор-Роялю и преследуемым властями янсенистам. Центральное место в переписке Севинье занимают письма, которые она регулярно в течение многих лет направляла своей дочери. В этих письмах Севинье не только рассказывает о себе, не только обсуждает проблемы, касающиеся семейной жизни дочери, но и подробнейшим образом информирует последнюю о наиболее злободневных политических событиях, о придворных и столичных новостях, о примечательных новинках в области литературы и искусства. Переписка Севинье рисует очень широкую панораму общественной и духовной жизни дворянской Франции второй половины XVII в. Перед нами предстают парадные аспекты этой жизни — торжественные церемонии, празднества, охота, приемы в Версальском дворце — и ее более заурядные, а иногда и просто теневые стороны. Севинье характеризует быт бретонского дворянства, экономические затруднения, с которыми ему приходилось сталкиваться. Важным историческим свидетельством являются письма Севинье, в которых она говорит о восстании измученных непосильными тяготами бретонских крестьян в 1675 г. и о жестокой расправе над ними. Из писем Севинье мы узнаем о реакции, которую вызывали в среде провинциального дворянства (из соображений экономических маркиза нередко предпочитала жить вдали от столицы, в своих поместьях) военные мероприятия Людовика XIV, успехи и неудачи французских армий, о политической подоплеке нашумевших процессов этих лет. Некоторые письма Севинье, внимательно следившей за литературной жизнью, бывшей страстной поклонницей Корнеля и Лафонтена, представляют собой развернутые и тонкие критические эссе.

Конечно, письма Севинье сочинялись в расчете на чтение и обсуждение в салоне. Отсюда — логическая выверенность и взвешенность их композиции, подчеркнутое изящество слога. Это не значит, однако, что в письмах Севинье мы не найдем задушевных, интимных признаний, попыток более непосредственного раскрытия автором своего внутреннего мира. Отличает Севинье и тонкое чувство природы, дар, которым обладали лишь очень немногие из ее современников. Наконец, следует отметить изобразительное мастерство писательницы. Она умеет сделать зримым, наглядно ощутимым то, о чем стремится рассказать в своих письмах. Эта особенность художественной манеры Севинье давала повод некоторым историкам литературы говорить о чертах «импрессионистичности», присущей стилю писательницы.

Боссюэ, в эти же годы приобретают известность такие религиозные ораторы, как Бурдалу, Флешье, а несколько позднее Массильон). С одной стороны, это следствие тех интенсивных попыток добиться осуществления «католического возрождения», заключительные, но мощные вспышки которых столь характерны для истории последних десятилетий царствования Людовика XIV. С другой стороны, именно в это время религиозное красноречие усваивает уроки классицистической эстетики.

Крупнейшим представителем церковного ораторского искусства во второй половине XVII в. был Жак-Бенинь Боссюэ (1627—1704). Боссюэ, занимавший должность воспитателя дофина, а затем облаченный саном епископа в Мо, был, по существу, при Людовике XIV идеологическим главой ортодоксального католического лагеря во Франции, но в его типично галликанском аспекте. Боссюэ был ревностным апологетом абсолютистской власти, страстно отстаивавшим идею ее непогрешимости и божественного происхождения (трактат «Политика, извлеченная из Священного писания», написанный в 1679 г., изданный в 1709 г.). Официозную точку зрения руководства католической церкви во Франции Боссюэ упорно утверждал в непрерывной борьбе с протестантами, янсенистами и последователями квиетического учения. Свои исторические воззрения, основанные на вере во всемогущество провидения как решающей силы, определяющей судьбы человечества, Боссюэ воплотил в «Рассуждении о всемирной истории» (1681). Этот труд стал затем объектом систематической полемики вождей просветительского движения — Монтескье и Вольтера.

Как оратор Боссюэ прославился своими проповедями и надгробными речами (Анне Австрийской, Генриэтте Английской, принцу Конде и др.). Сила ораторских выступлений Боссюэ — в их строгой подчиненности определенной, четко проведенной идее, в богатстве и тонкости психологических наблюдений, в образной и эмоциональной звучности речи, выражающей самые разнообразные оттенки чувств — от элегической печали до гневной инвективы.

В 60—70-е годы XVII столетия наступает новый этап и в эволюции французского романа. Проходит увлечение многотомными галантно-героическими эпопеями с их нагромождением удивительных авантюр, напыщенностью чувств и условным историческим маскарадом. Широкое распространение получает теперь жанр более короткой повести или новеллы, в которой автор изображает современные светские нравы — непосредственно или приурочивая время действия к относительно недавнему и хорошо знакомому читателю прошлому. При этом основным принципом трактовки событий становится требование исторического и психологического правдоподобия. На общем фоне многочисленных такого рода произведений выделяются «Португальские письма» и творчество Марии де Лафайет.

С «Португальскими письмами» (1669) связана литературная загадка, которая до сих пор продолжает вызывать ожесточенные споры. Книга эта состоит из пяти писем, которые монахиня-португалка, соблазненная и покинутая французским офицером, посылает из монастыря своему возлюбленному. Подлинны они или сочинены Г.-Ж. Гийерагом, дворянином, политическим деятелем и литератором, имя которого фигурировало в королевском указе, разрешавшем опубликование вышеназванного произведения? Достоверность жизненной истории, отраженной в письмах, засвидетельствована документами. Не исключено, что современникам были известны настоящие письма Марианы Алкофорадо, которые она направляла ветреному шевалье да Шамильи. Однако есть все основания предполагать, что тот вариант переписки, который был издан под названием «Португальские письма», представляет собой оригинальное художественное творение Гийерага. Иначе трудно объяснить тесное родство «Португальских писем» с некоторыми эстетическими тенденциями, которые начали утверждаться во французской литературе с середины 60-х годов. Гийераг был другом Мольера, Буало и Расина. Художественная структура «Португальских писем» напоминает построение расиновских трагедий. В изображении автором «Португальских писем» страданий покинутой женщины, ее страсти, встречающей равнодушие, ее душевного смятения, ее ревности и уязвленной гордости слышны отголоски тех мотивов, которые прозвучали в первых шедеврах Расина.

в интеллектуальной жизни аристократической среды своего времени. Ее повесть «Принцесса де Монпансье» (1662) была одним из первых произведений, предопределивших поворот в эволюции французского романа от барочной пышности галантно-героических эпопей к классицистической сжатости и простоте. Ближе к галантно-героическим повествовательным традициям роман «Заида». В 60-е годы писательница завязывает тесную дружбу с Ларошфуко. Общение с проницательным автором «Максим» оказывает плодотворное воздействие на творческое развитие Лафайет. В 1678 г. писательница выпускает в свет роман «Принцесса Клевская» — один из неувядаемых шедевров классического литературного наследия Франции.

Действие «Принцессы Клевской» приурочено к середине XVI столетия, к годам царствования короля Генриха II, и протекает в кругу придворной знати того времени. Внешне роман Лафайет примыкает к тому жанру беллетризированной исторической хроники, повествующей о различных галантных эпизодах из жизни французской аристократии, который получил широкое распространение в 60—90-е годы XVII столетия. Однако глубиной идейного содержания, тонкостью пронизывающего его психологического анализа произведение Лафайет значительно отличается от других образцов этого жанра. Сюжет «Принцессы Клевской» исключительно четок по своему построению и лишен каких-либо элементов внешней занимательности. Основное внимание автор уделяет изображению внутреннего мира трех главных персонажей своего произведения. С подкупающей простотой рассказывает Лафайет о душевных переживаниях героини романа мадемуазель де Шартр, отдавшей свою руку принцу де Клев, к которому она прониклась уважением за его душевное благородство, и встретившей затем на своем пути герцога де Немур, блестящего представителя аристократической молодежи того времени.

Драматический конфликт в «Принцессе Клевской» основан на столкновении чувства и долга (что сближает этот роман с проблематикой классицистической трагедии). Подобно крупнейшим трагедийным произведениям классицизма, изображение этого конфликта в романе Лафайет психологически правдиво, проникновенно и лишено какого-либо налета дидактики. Победа супружеского долга над чувством любви предстает в романе как необходимый исход напряженной душевной борьбы, обусловленный всем внутренним складом героини. Героиня романа Лафайет — человек высокой нравственной ответственности и возвышенных представлений о личном достоинстве и чести. Измена мужу унизила бы ее в собственных глазах, нанесла бы непоправимый удар сознанию внутренней цельности, которое ей так дорого.

Центральные герои романа Лафайет — люди чистых помыслов и благородных чувств, но их судьба оказывается трагичной, и пути к личному счастью для них закрыты. Безупречно точный психологический анализ, проведенный автором «Принцессы Клевской», наталкивает на малоутешительные выводы (близкие по духу идеям янсенистов, которым писательница начиная с 70-х годов открыто выражала свое сочувствие) о пагубности страстей, об их разрушительном действии. В чем же объективные истоки того безрадостного, пронизанного пессимизмом настроения, которым, подобно «Максимам» Ларошфуко и трагедиям, созданным в 70-е годы Расином, овеян роман Лафайет?

Творчеству Лафайет чужд историзм в настоящем смысле этого слова. Аристократическая среда изображается в ее романе преимущественно под углом зрения нравственной проблематики. Это не означает, однако, что в «Принцессе Клевской» нет элемента социальной критики. Кульминационный момент в развитии внутреннего действия романа — переживания героини после смерти мужа и принятие ею решения. Рассуждения о верности памяти покойного принца — это скорее довод, к которому она прибегает для обоснования своего поступка, чем истинный мотив поведения. Дело здесь не в велении абстрактного долга, а в причинах более конкретного свойства. Подлинный источник колебаний героини заключается в ее боязни доверить свою судьбу ветреному герцогу Немурскому и в страхе перед придворными кругами. Герцог же Немурский изображается автором и воспринимается героиней как самое блестящее, но и самое типичное порождение светской культуры и придворно-аристократической среды.

Лафайет с такими трагедиями Расина, как, например, «Береника».

«Принцесса Клевская» знаменует начало новой линии развития романа, весьма характерной для французской литературы. Это тот тип романа, в котором глубокие жизненные обобщения достигаются по преимуществу средствами психологического анализа. В дальнейшем традиции «аналитического» или «психологического» романа, восходящие к «Принцессе Клевской», представлены такими произведениями, как «Опасные связи» Шодерло де Лакло, как «Адольф» Б. Констана. Они продолжаются и в творчестве Стендаля, не случайно очень высоко ценившего «Принцессу Клевскую» и считавшего художественную манеру Лафайет созвучной своим собственным эстетическим принципам (статья «Вальтер Скотт и „Принцесса Клевская“»).

Художественные достижения французского романа 60—70-х годов XVII столетия не ограничиваются сферой классицизма. И в годы, когда классицизм как художественный метод достигает своего апогея, мы сталкиваемся, с одной стороны (в творчестве А. Фюретьера), с попытками дальнейшего развития реалистического ви?дения действительности, элементы которого заключены в бытовом романе первой половины XVII в., с другой стороны, с новым взлетом в истории художественного воплощения утопической мысли (Д. Верас). Произведения, созданные Фюретьером и Верасом, стоят особняком во французской литературе второй половины XVII в. (интерес к жанру романа-утопии обостряется на рубеже XVII и XVIII столетий, когда появляются «Приключения Телемака» Фенелона и «История острова Калахава» Жильбера). Это не значит, однако, что они лишены корней, уходящих в гущу общественной жизни. Обе тенденции питаются умонастроениями, имеющими разночинную и плебейски демократическую окраску.

Антуан Фюретьер (1619—1688) родился в Париже, в семье рядового буржуа. Сначала он занимался адвокатурой, затем принял духовное звание и целиком посвятил себя литературному делу. В начале своего творческого пути Фюретьер выступает по преимуществу как продолжатель бурлескной традиции (пародийное переложение IV книги «Энеиды» Вергилия, 1649; написанная прозой «Аллегорическая повесть, или История недавних смут в королевстве Красноречия», 1658, и др.).

Крупнейшее произведение Фюретьера — «Буржуазный роман» (1666) занимает примечательное место в истории французского романа.

им в силу сословных привилегий, и жадные буржуа, сколачивающие свои капиталы посредством темных махинаций и обмана простых людей. Отчетливое понимание писателем важного значения денежных отношений в современном ему обществе помогло ему достичь новых реалистических завоеваний в жанре романа. Эти завоевания особенно очевидны в первой части книги, где сосредоточен основной повествовательный материал. Вторая часть «Буржуазного романа» представляет собой довольно сумбурное сатирическое дополнение к произведению, это памфлет, объединяющий несколько карикатурных зарисовок.

В своем романе Фюретьер рассказывал не о деяниях могущественных государственных деятелей, а о скромном существовании обитателей одного из демократических районов Парижа, населенного мещанами. Добиваясь жизненной правды, он стремился, подобно своим предшественникам, разоблачать искусственность галантно-героических романов. В отличие от Сореля и Скаррона Фюретьер не прибегал, однако, к прямой пародии, не перелицовывал этих романов на бурлескный лад. Полемизируя с их авторами, он сознательно противопоставлял досужим вымыслам свою собственную точку зрения на реальную действительность.

Стараясь не выходить за рамки жизненного правдоподобия, Фюретьер освобождался от тех черт грубого натурализма и гротескной буффонады, которые были присущи авторам ранних бытовых романов. Нет в романе Фюретьера и того хаотического нагромождения лишь внешне объединенных случайных эпизодов и разнородных сюжетных линий, которые мы наблюдаем, например, в романе Сореля. По мнению Фюретьера, в жизни господствует не случай, а объективные закономерности. Этими объективными закономерностями, и прежде всего властью денег, определяются в романе судьбы отдельных его героев.

В своем романе Фюретьер рассказывает о том, как пагубно сказались царящие в буржуазной среде скаредность и погоня за деньгами на судьбе двух молодых девушек, дочери прокурора Воллишона Жавотты и Лукреции, рано потерявшей своих родителей и оставшейся на попечении своей корыстолюбивой тетки. Жавотта, убедившись в грубости и бессердечности своих ближних, позволяет совратить себя распутному маркизу. Лукреция, подчинившись законам купли и продажи, которые управляют в окружающем ее мире, выходит замуж за старого, отвратительного скрягу, крючкотвора Беду.

Фюретьер подчеркивает влияние окружающей среды на формирование человеческой личности. Сатирически едко живописует он нравы завсегдатаев прециозных салонов; особое внимание уделяет изображению судейской буржуазии. Фюретьер подробно рисует поведение французского буржуа XVII в. не только в быту, но и в деловой обстановке, в служебном кабинете.

среды, неспособный активно воздействовать на окружение. Писатель занят по преимуществу эмпирическим описанием внешней стороны событий; он не владеет средствами, которые дали бы ему возможность углубленно раскрыть внутренний мир своих персонажей. Впрочем, и в этом плане у него есть определенные достижения. Некоторые из персонажей Фюретьера достаточно индивидуализированы. Жестокий и расчетливый Воллишон, легкомысленный и фатоватый адвокат Никодем, простодушная, постепенно эмансипирующаяся Жавотта, добрая, но ветреная Лукреция, грубый, бездушный скряга Беду — все эти фигуры запоминаются, они типичны для определенной социальной среды и вместе с тем каждый из них обладает индивидуальным обликом. Стиль Фюретьера суховат и рассудочен.

Выпустив в свет «Буржуазный роман» и опубликовав в 1671 г. свои «Моральные басни и новеллы», Фюретьер отходит от художественного творчества и целиком отдается работе над составлением толкового словаря французского языка. Свой «Всеобщий словарь, содержащий все слова французского языка, как древние, так и новые» Фюретьер задумал исключительно широко. Он вводил в него огромное количество слов, отвергнутых пуристами-академиками, профессиональные, научные и технические термины, архаизмы, диалектизмы и разговорные обороты. Объясняя различные философские понятия, Фюретьер не скрывал материалистического характера своих убеждений. В 1684 г. Фюретьеру удалось издать часть своего словаря. Академия увидела в нем опасного конкурента, к тому же независимость воззрений Фюретьера восстановила против него консервативные круги общества. Фюретьера обвинили в плагиате, против него был затеян процесс. На писателя посыпался град памфлетов и пасквилей. В 1685 г. он был исключен из Французской Академии. Затравленный врагами, глубоко уязвленный, Фюретьер заболел и скончался в 1688 г. Его замечательный лексикографический труд, имеющий большое значение для изучения французского языка XVII в., был напечатан целиком лишь в 1690 г. в Амстердаме.

В отличие от автора «Буржуазного романа», обладавшего эмпирическим и скептическим складом ума, творческая мысль Дени Вераса устремлена в будущее: он создатель первого во Франции утопического романа с четко выраженной коммунистической тенденцией. «История севарамбов» Дени Вераса состоит из двух частей. Первоначально это произведение увидело свет в Англии: первая его часть была опубликована в 1675 г., вторая — в 1679 г. на английском языке в Лондоне. Во Франции первая часть книги Вераса была издана в 1677 г., а вторая — в 1678—1679 гг. в Париже. Из двух частей утопического романа Вераса, опубликованных на французском языке, наибольший интерес представляет собой первая, в которой сосредоточены все основные социально-политические идеи автора.

О биографии Вераса сохранилось мало данных. Неизвестны даже даты его рождения и смерти. Неясно, был ли он выходцем из кругов дворянства или буржуазии. Установлено, однако, что Верас происходил из протестантской семьи. В молодости он состоял на военной службе, затем изучал право. В 60-е годы Верас находился в Англии, откуда его выслали, очевидно, по причинам политического порядка. «История севарамбов» свидетельствует о широком кругозоре ее автора. Известное влияние на Вераса оказали, несомненно, и его предшественники Т. Мор и Кампанелла. Однако творчество Вераса остается оригинальным вкладом в историю развития утопического жанра.

Верас выступает как непосредственный предшественник выдающихся представителей социалистической мысли XVIII в. Морелли и Мабли. Знаменательно стремление Вераса не только охарактеризовать идеальный общественный строй, но и описать процесс его становления, указать на исторические истоки его возникновения. Верас хочет доказать, что утверждаемый им коммунистический идеал не выдуман, что для его торжества существуют предпосылки в истории человеческого общества. Изображаемые Верасом народы до основания идеального государства севарамбов ведут образ жизни, которому присущи все характерные черты первобытного коммунизма. Именно в творчестве Вераса впервые во французской литературе получает детальное обоснование теория естественного состояния, которая затем будет пользоваться такой популярностью в просветительской литературе XVIII в. Наиболее полное достижение этого естественного состояния, соответствующего, согласно убеждениям Вераса, природе человека, возможно лишь в высокоразвитом коммунистическом обществе, которое и описывается в последующих частях книги. Предвосхищая Морелли, Верас считает, что переход к коммунистическому обществу легче для народов, не вышедших еще из первобытно-естественного состояния, чем для народов, испорченных, по его мнению, современной цивилизацией и развращенных частнособственническими инстинктами.

им народы и получают название севарамбов. Основоположник государства севарамбов много путешествовал, многое видел. Излагая впечатления, накопленные Севарисом во время его путешествий, Верас критикует современную ему цивилизацию. Частнособственническому обществу Верас противопоставляет идеальный коммунистический строй с присущим ему политическим и социальным равенством, строй, при котором господствуют общественная собственность и совместный труд граждан на благо своей страны.

Мировоззрение Вераса, однако, не лишено противоречий. Писатель терпимо относится к рабству, которое сохраняется в изображаемом им государстве севарамбов. Сам по себе Верас был, очевидно, неверующим. Однако он признает необходимость религии в идеальном обществе, считая, что религиозный страх, боязнь божественного возмездия помогут правителям сохранять порядок и удерживать севарамбов от дурных наклонностей.

Новаторство Вераса проявляется и в художественной форме его произведения. Значительно больше внимания, чем его предшественники, он уделяет элементу повествовательному. В отличие от произведений Т. Мора и Кампанеллы роман «История севарамбов» построен не в виде диалога, а как рассказ от первого лица. Верас избрал для своего произведения форму путевых заметок. Некий путешественник-европеец, потерпевший кораблекрушение у берегов далекого южного моря, рассказывает об открытой им стране севарамбов. Традиции утопического романа Верас дополняет чертами романа путешествий, обретающего в его время все большую популярность. Свое повествование он насыщает многими историческими, географическими и этнографическими подробностями, почерпнутыми из записок современных путешественников. Назидательность Верас стремится соединить с занимательностью. Поэтому прежде чем подойти к характеристике страны севарамбов, он рассказывает о разнообразных приключениях путешественников, потерпевших кораблекрушение.

Верас стремится увлечь и покорить воображение читателя красотой и благородством созданного им жизненного идеала. Когда писатель изображает нравы севарамбов, стиль его становится приподнятым, насыщается поэтическими образами. Чтобы подчеркнуть возвышенный полет мыслей строителей нового, идеального общества, Верас вводит в ткань романа самостоятельный поэтический отрывок, написанный ритмической прозой. Это гимн основателя утопического государства Севариса, проникновенная хвалебная песнь природе — матери и кормилице людей. Произведение Вераса не только входит в историю социалистической мысли, оно одновременно представляет собой интересный памятник художественной литературы XVII в.