Филиппо, по прозвищу Савояр, и жанр застольной песни
Французская литература (XVII век - рубеж XVIII века, под редакцией Вл. А. Лукова)
http://www.litdefrance.ru/199/699
Филиппо (Philippot, 1610–1675) по прозвищу Савояр (Savoyard) — поэт-песенник XVII века, «великий народный шансонье классической эпохи» (К. Дюнетон). О Филиппо известно немного. Даты его жизни являются приблизительными, прозвище Савояр (Savoyard) может указывать на место рождения поэта (Савойя). Изображение Савояра не сохранилось (если таковое вообще существовало). Из стихов Филиппо явствует, что он был слеп.
«Новый сборник песен Савояра, исключительно им петых в Париже» («Recueil nouveau des chansons du Savoyard, par lui seul chantées dans Paris») и состоящий из 98 произведений, подавляющее большинство которых написано в жанре застольной песни (chanson bachique, air bachique, chanson à boire, chanson propre pour boire — согласно жанровым определениям самого автора). Незначительное число песен представляют жанр chanson gaillarde (весёлая, игривая, вольная песня), отличающийся грубоватым комизмом непристойных намеков и выражений, а также полностью противоположный ему по своему галантному стилю жанр любовной песни (chanson amoureuse) и жанр танцевальной песни (chanson pour danser). Песни в других жанрах (диалог, блазон («La louange des cornes» — «Хвала рогам») представлены единичными текстами.
Формально относясь к индивидуальной лирике, песни Филиппо являются по сути вариациями жанров городского фольклора разных эпох. Несмотря на то, что почти все они написаны от первого лица, к ним невозможно применить не только понятие цельного лирического героя, но и какие-либо отрывочные индивидуализирующие характеристики, связанные с личностью реального автора. Субъект песенной лирики Филиппо – жанровая маска. Так, например, в застольной песне это неизменно герой, готовый отказаться от всего ради доброго вина (bon vin) и хорошей компании (bonne compagnie). Скованные жанровой регламентацией, песни различаются только отвергаемыми объектами: в одном случае это любовь, в другом — поклонение красоте, в третьем — мудрости, в четвертом — отношения с родителями, не одобряющими сыновнего веселья.
Жанровыми требованиями определяется и характеристика исторических лиц, упоминаемых в песнях: Платон нашел всю свою мудрость на дне стакана, Александр (Македонский) побеждал потому, что ловко осушал свой стакан и выпивал перед сражениями и т. п. Говоря о своей слепоте, Филиппо упоминает Гомера, который «лишился зрения по причине усердного пьянства» («Homère… eut tant d’amour pour le bon vin // Qu’il perdit les yeux de trop boire»). Подразумевается, что и великим Гомера сделала любовь к вину.
Последовательный отказ от личного начала в немалой степени объясняется социальной адресацией песен Филиппо: поэт исполнял их на Новом мосту (pont Neuf), который был, по образному сравнению современного исследователя, «Елисейскими Полями, Трафальгарским сквером и Бродвеем» той эпохи (точнее, в течение XVII и первой половины XVIII века). Уличные певцы Пон-Нёфа ориентировались на весьма пеструю по составу публику, находя объединяющее слушателей начало в фольклоре.
Устоявшееся представление о французской культуре XVII столетия, отраженное в уютной для сознания определенности и четкости таких словесных маркеров эпохи, как «великий век», «культ разума», «расцвет классицизма» и прочих подобных, которое даже прециозную литературу делает неким явлением «второго плана», почти полностью заслоняет словесное творчество фольклорного типа.
«золотого века» французской литературы может показаться маргинальным реликтом архаической культурной парадигмы, если забыть о том, что «chansons à boire» писали не только такие поклонники Бахуса в стихах и в жизни, как Сент-Аман, П. Скаррон, Ш. Беи (Charles Beys, 1610–1659), но и близкий к Ришелье член Академии К. де Л’Этуаль (Claude de L’Estoile, 1597–1652?) и Н. Буало. (Следует уточнить, что речь идет не о так называемых «вакхических одах» (ode bachique), генетически связанных с поэзией античности (в первую очередь — Горация), но именно о фольклорных «песнях под выпивку»).
Представить точные масштабы известности и воздействия на культуру поэтов, подобных Филиппо, затруднительно: их основные слушатели и читатели не публиковали критических отзывов и не оставили каких-либо иных эстетических оценок в письменной форме, но, вероятно, не без оснований к прозвищу Филиппо был добавлен эпитет illustre (прославленный). По крайней мере известность, полученная на Пон-Нёф, стоила немало, если даже кардинал Ришелье, формируя общественное мнение, не ограничивался официальными изданиями, но писал анонимные памфлеты для распространения на Новом мосту.
Полузабытое сейчас у себя на родине, творчество Филиппо совсем неизвестно в России. Это невнимание говорит не о качестве песен Савояра, а об иных, чем у его слушателей, наших современных (в широком временном понимании — более чем двухвековых) критериях оценки поэзии. Поиск в стихах личности автора, стремление открыть в произведениях некий неповторимый «мир поэта», привычка ставить в заслугу нарушение жанровых правил (так называемое «преодоление сковывающей условности жанра») — все это плохо соотносится с нормативной (по-своему не меньше, чем классицистическая) поэтикой старинного шансонье.
Будучи жанрово детерминированной, поэзия Савояра требует такого же подхода, как изделие мастеровитого ремесленника (здесь больше подошло бы французское слово artisan, сохраняющее во внутренней форме значение «искусник», «умелец»). От изделия требуется не оригинальность авторского самовыражения, а в первую очередь полнота осуществления идеи самой вещи: доспехи должны защищать, посуда не протекать, ткань не расползаться.
Творческое кредо Филиппо сформулировано им в одном из стихотворений: «Je suis ce fameux Savoyard qui par l’adresse de mon art surmonte la mélancolie» («Я тот знаменитый Савояр, что преодолевает мастерством своего искусства меланхолию»). Вообще говоря, цель автора совпадает с функцией наиболее характерных для него жанров. Поэтика «подчинения жанру» позволяет сказать даже, что жанры «выбрали» поэта. Это не означает отсутствия авторской самостоятельности: идея жанра (некая отвлечённая модель) требует конкретного воплощения, и здесь нужен мастер. В чем заключается мастерство Филиппо, поможет понять предлагаемая ниже сопоставительная операция.
«наглядного пособия» жанра, его схематической модели, «чертежа». От наглядного пособия не требуют эстетического впечатления, его роль сводится к демонстрации необходимых элементов конструкции и их соотнесённости друг с другом. Для выполнения данной функции как нельзя лучше подходит «Chanson à boire», написанная семнадцатилетним Н. Буало (будущий теоретик классицизма указывает в подзаголовке песни на то, что это произведение — некое «среднее» традиционных образцов жанра: «C’est donc une amusante adaptation…faite de réminiscences classiques…»):
Philosophes rèveurs, qui pensez tout savoir,
Ennemis de Bacchus, rentrez dans le devoir:
Vos esprits s’en font trop accroire.
Allez, vieux Fous, allez apprendre à boire:
Qui ne sçait boire ne sçait rien.
S’il faut rire ou chanter au milieu d’un festin,
Un Docteur est alors au bout de son latin:
Un Goinfre en a toute la gloire.
à boire:
On est savant quand on boit bien,
çait boire ne sçait rien.
(Anthologie de la chanson française par Pierre Vrignault. P., s. a. P. 126–127).
Стихотворение представляет собой «схему» застольной песни в ее школярском, вагантском варианте: обращение к ученым, погруженным в латынь, но мечтающим познать все, приобщиться к мудрости посредством вина. Разумеется, это призыв не к пьянству, а к полноте жизнеощущения, к радости жизни. Однако только призыва к радости мало — уже сам текст должен радовать-веселить читателя или слушателя, чего — увы! — нет в песне Н. Буало. Это становится совершенно очевидным при обращении к застольной песне Филиппо:
(Chanson bouffonne à boire)
Philis vous vous plaignez en vain
Toutes les fois que je vous baise,
Philis vous vous plaignez en vain
Que j’ay l’haleine trop mauvaise,
Et qu’elle put tousjours le vin.
Refrain:
Si l’amour entre en ma cervelle,
’est lors que j’ay beu comme un trou
Et lors que je vous trouve belle,
C’est quand je suis à demi sou.
Si le vin vous fait mal au cœur,
Il est bon pour quelque chose
À vous fournir d’autre liqueur.
Si l’amour, etc.
Enfin d’un accord mutual
Bachus excite la luxure,
Précède tousjours le bordel.
Si l’amour, etc.
(Duneton C. Histoire de la chanson française. T. 1–2. T. 1. P., 1998. P. 573).
— вином. Любовь потому и захватила меня, что я пил мертвецки, и я нахожу Вас прекрасной тогда, когда полупьян. Хотя вино и огорчает Вас, оно незаменимо в одном случае, поскольку его пыл подвигает меня одарять Вас известной жидкостью (ликером). Бахус, наконец, возбуждает взаимное сладострастие, почему кабачок и должен всегда предшествовать борделю…) (Вольный перевод наш. — В. П.).
«преодолевает меланхолию» не призывами, но заключенным в ней комизмом. Шутливые аргументы в пользу вина, приводимые героем, нельзя назвать оригинальными, но буффонный комизм относится к тому типу смешного, который питается многовековыми традициями и не боится старых шуток. Следует учесть, что произведение предназначено для устного исполнения-обыгрывания, что добавляет ему силы воздействия.
Главный жанр Филиппо — застольная песня — практически не встречается уже у поэтов конца XVII века, не говоря о XVIII, что позволяет расценивать Савояра как завершителя многовековой истории chanson à boire.
Соч.: Наиболее полная современная публикация произведений Филиппо (47 стихотворений) осуществлена К. Дюнетоном: Duneton C. Histoire de la chanson française. T. 1–2. T. 1. P.: Seuil, 1998. P. 555–575.
В. И. Пинковский