***
Удивительно и необычно отношение Геррика к Любви. «Петраркизм», который укоренился во всех европейских литературах, в том числе и английской, не коснулся творчества Геррика, наоборот, многие стихотворения Геррика явно выглядят «антипетраркистскими». Возвышенное воспевание своей возлюбленной, её красоты, и не только физической, но и духовной, анализ своих любовных чувств, богатейшие метафоры, на все лады превозносящие даму сердца, постоянное преклонение перед любимой – все эти темы, а главное сильнейший накал любовных чувств, свойственный «елизаветинцам», Геррику было глубоко чужд. Для Геррика его возлюбленные – это не образец, достойный поклонения, каковой мы видим, например, в «Астрофеле и Стелле» Филипа Сидни, или в «Amoretti» - цикле любовных сонетов Спенсера. Метрессы Геррика - обычные прелестные, милые, доступные женщины или девушки, которых он может и восхвалять, но которых может назвать просто «девками». И если для Спенсера, например, главная добродетель его возлюбленной - «нежный ум и чистые мечты», которые только и достойны восхваления в духе платонизма Марсилио Фичино, то Геррик выступает в поэзии обычным «ловеласом», которому приятно проводить время со своими метрессами, без всякого особого пиетета к ним. Однако «антипетраркизм» Геррика нельзя сравнивать с «антипетраркизмом» Джона Донна. «Не приняв возвышенный слог сонетистов и Спенсера, - пишет А. Н. Горбунов о Донне, - поэт писал стихи намеренно низким стилем. Донн не просто сближал интонацию с разговорной речью, но порой придавал ей известную резкость и даже грубоватость».(«Английская лирика первой половины XVII века». Составление, общая редакция А. Н. Горбунова. - М.: Изд-во МГУ, 1989.)
Стиль Геррика никогда не был грубым (кроме эпиграмм) и резким. Наоборот, даже обращаясь с легкомысленной усмешкой к своим девицам, он изящен, мил, непринуждён и как всегда остроумен. Для Сидни, Спенсера, Дрейтона, Дэниэла и других поэтов «елизаветинцев» Любовь - это чаще всего небесное творение, и платоническое отношение к любви не исчезает даже тогда, когда поэты жалуются на любимую, что она холодна, когда клянут Купидона и пытаются сбросить с себя околдовавшие их страстные чувства. Так Томас Уайетт пишет просто и немного печально:
Прощай Любовь! Волнуй сердца младые, Не требуй больше власти надо мной. (Пер. А. Лукьянова)
влюблённого. Учитель Геррика Бен Джонсон сравнивает Любовь со Смертью, утверждая, что для людских сердец опасны стрелы их обеих. Поэты Возрождения то безмерно возносили Любовь, то страдальчески её обвиняли. Совсем другое отношение к любви у Геррика. Поэт просто боится любви, боится серьёзных чувств, он со страхом бежит от всякой серьёзной привязанности, постоянно играя роль любвеобильного, но легкомысленного кавалера. Он советует юношам гнать из сердца всех своих любимых и просто развлекаться, как он сам. Судьба Геррика - «веселиться без забот», а тем, кто влюблён, предназначено «рыдать среди невзгод». Ещё более жестко он пишет о любовных чувствах в стихотворении «Не люби». Насмехаясь над муками любви, над переживаниями влюблённых, Геррик считает, что главная вина лежит на женщинах.
Лжив, бездушен, вреден, зол Вожделенный женский пол. Меньше бы любить нам всем Или не любить совсем. (Пер. С. Шестакова)
Боязнь любви постоянно преследует Геррика. В цикле стихотворений «О Любви» он выражает свои страхи, непонимание любовных чувств, опасения быть охваченным сердечными страданиями. Любовь Геррик называет «игом», и для него лучше цепи на руках, чем ярмо на шее. Геррик судорожно оценивает то, что произойдёт, если он влюбится, показывая нам силу своих страданий: «обмороки, пот, за ознобом жар, волненье». Геррик представляет, что играет с любовью, как сатир с огнём, и если сатир только обожжётся, то от Геррик поцелуем сожжёт своё сердце. В другом стихотворении поэт называет любовное зелье, которое ему обманом заставил выпить Купидон, «адовом огнём». Любовь есть Ад, эта тема то в смягчённом, то в более резком изображении проходит через всё творчество поэта, даже когда он восхваляет свои мнимых возлюбленных.
Особенно мрачное впечатление оставляет стихотворение «О Любви (VIII), в котором Любовь выступает в роли злой феи-искусительницы, приводящей поэта в рощу, где на деревьях висят влюблённые-самоубийцы.
Меня любовь в безмолвный лес, К осине привела. – Мои самоубийцы здесь, – И мне петлю дала. Веревка шелковой была, И с позолотой - нить. Воистину, любовь могла Изяществом пленить. Примерить ожерелье мне Велела поскорей; Сказав, что ценится вдвойне Жизнь – отданная ей. То был лишь сон, но до сих пор Я там один стою: Любовью устрашенный взор Предвидит казнь мою. (Перевод А. Скрябина)
«К рощам», в котором он называет святыми всех влюблённых, повесившихся от неразделённой любви. Геррик просит рощи и его принять в круг всех погибших здесь, вырезав его имя на коре деревьев - их «зелёных святцах», ибо он тоже испытывал «муки любви» и сгорал в её огне.
Тема смерти часто появляется в стихотворениях поэта, но часто не мрачной нотой, а как светлое прощание со своими возлюбленными, которых он просит похоронить его и вспоминать о нём. К Юлии Геррик обращается с просьбой после его смерти закрыть ему глаза и его книгу, или бальзамировать его необычным способом: «Целуй в уста с горячностью огня», к Перилле – бальзамировать старого умершего поэта по обычаю древних египтян, оплакать и посыпать его могилу первоцветом, Антею просит похоронить его под церковным дубом, около которого она должна молиться о нём во время ежегодного крестного хода.
«Геспериды», что не удивительно ожидать от священника. Ритуалы брака, смерти, пасторальные обряды отрываются от их реальной почвы и превращаются в ритуалы поэтические, становятся элементом его поэтического царства, литургией его искусства. (A. Leigh Deneef: "This Poetick Liturgie": Robert Herrick's Ceremonial Mode, Duke University Press, 1974, 200 p. Reprinted in Poetry Criticism, Vol. 9). Кипарис, различные благовония, «лавр священный», ларец с его прахом, что станет реликвией для его возлюбленных, все эти предметы Геррик упоминает в своих стихотворениях, где дихотомия жизни и смерти осмысливается им в прекрасных строках и неординарных образах. Геррик пишет различные эпитафии, то ребёнку, то неизвестной девственнице, то своим умершим родственникам, и даже к самому себе. В отличие от Джона Донна поэт не размышляет о религиозно-философском смысле смерти, но воспринимает ее как неизбежность, и потому смотрит на неё с грустноватой улыбкой, оживляя свою кончину присутствием любимых им женщин, и сопровождает свои похороны полуязыческими церемониями и обрядами.