Литература эпохи феодализма.
Принципы периодизации Н. л. рассматриваемой эпохи, обычно проводимые в буржуазной медиэвистике, требуют весьма серьезного критического пересмотра. Со времени романтиков (Я. и В. Гримм, А. В. Шлегель) в качестве основных критериев для подобной периодизации выдвигались или признак языковый (деление лит-ры эпохи феодализма на древненемецкую и средненемецкую) или признак «культурно-исторический» — сословной принадлежности литературы (литература духовенства, литература рыцарства, литература городского сословия). Но деление по первому признаку несостоятельно даже при материалистической концепции истории языка: ибо подобная периодизация могла бы претендовать на научность лишь при полном раскрытии соотношений между развитием этих надстроек — лит-ры и языка — и обусловливающими их изменениями изучаемой общественно-исторической формации; но отношения эти еще не вскрыты на материалах изучаемой эпохи, не вскрыты и соотношения между изменениями языка и изменениями лит-ры. Установленные же компаративной германистикой границы важнейших язык. сдвигов (переход от древневерхненемецкого к средневерхненемецкому и от средневерхненемецкого к новонемецкому периоду) не полностью совпадают со сменой направлений и стилей Н. л. эпохи феодализма и не могут служить основой для периодизации. Упор на этот критерий в работах по истории Н. л. преследует в действительности задачу формалистического отрыва лит-ры от ее конкретно-исторической среды и освещения ее развития как имманентного самодвижения. Отсюда и попытки отыскать еще более формалистические критерии периодизации, например критерий стихосложения (Vogt, Mittelhochdeutsche Literaturgeschichte).
Развиваемое преимущественно сторонниками «культурно-исторического» направления деление лит-ры по сословной принадлежности также мало состоятельно: выбирая этот, правда существенный и яркий, признак из социально-политических отношений эпохи, культурно-историческое направление изолирует его от анализа производственных отношений и классовой борьбы изучаемой эпохи и места в ней лит-ры. Отказываясь от указанных традиционных принципов периодизации Н. л. рассматриваемой эпохи, мы должны положить в основу ее марксистское учение об общественно-исторических формациях в их развитии. Однако при современном состоянии изучения Н. л. эпохи феодализма разрешение этой задачи может во многих случаях рассматриваться только как предварительное.
—X ВЕКА.
«Отче наш» VIII в., Фрейзингенское «Отче наш»), формулы покаяния и крещения, «символы веры», катехизисы (Вейсенбургский катехизис IX в.), переводы Евангелия (Монзейские фрагменты нач. IX в.) и так наз. «евангельских гармоний» (сохранившийся в Ст. Галленской рукописи IX в. перевод Татиана), монастырских уставов, гимнов (Мурбахские гимны нач. IX века) и псалмов, требников, полемических трактатов (перевод Исидора «О вере» VIII в.) и т. п. В этих текстах разрешается весьма сложная задача письменного закрепления немецкого яз. (точнее его основных племенных диалектов), уже оформившегося как язык устной поэзии господствующего класса предшествующей эпохи (периода племенного строя) — дружинников племенного герцога.
— отрывок эпического сказания о трагическом бое неузнанного отца с сыном (полный драматической силы обмен речами перед боем из «Песни о Гильдебранде», запись на смешении южных и северных говоров нач. IX в.), несколько заговоров (Мерзебургские заговоры, сохранившиеся в рукописи сер. X в., на освобождение от плена и на исцеление от хромоты коня) и поговорок; но лит-ра эта оказала мощное воздействие на стиль и топику культовой поэзии — в этом смысле показательно использование образов германского мифа и эпоса в космогонии «Вессобрунской молитвы» нач. IX в., в эсхатологии «Муспилли» конца IX в., в нижненемецкой эпической обработке евангельской фабулы — «Heliand» IX в. с его могучим Христом-конунгом и отважными апостолами-дружинниками.
Наряду с разрешением этой задачи выдвигаются и другие, свидетельствующие о стремлении расширить и углубить идеологические достижения новой эпохи и обслуживающие в конечном счете борьбу романо-христианской землевладельческой монархии с племенными «языческими» герцогствами: это задача создания поэтической формы, резко и нарочито отличной от унаследованных «языческих» форм аллитерационного стиха и эпической топики, более близкой к формам латинской поэзии эпохи (рифмованный пересказ евангельской гармонии Отфрида из Вейсенбурга IX в. и использующие созданный им стих Ст. Галленская песня о св. Георгии X в., стихотворение о Христе и самаритянке конца IX в., зап. -франкская «Песнь о Людовике» и его победе над норманнами IX в. и др.); это задача создания в целях более эффективного освоения господствующим классом обломков римской культуры переводческого стиля, наиболее удачно разрешенная школой Ст. Галленского монастыря в лице Ноткера Губастого [ум. 1022], переводчика Боэция, Марциана Капеллы, псалтыря и Аристотеля, составителя трактатов по логике, риторике и музыке.
в более широкий и мощный поток лит-ры IX—X вв. на латинском яз. Последняя, менее стесненная требованиями миссионерской пропаганды, черпает из устной шпильманской поэзии, обслуживавшей более широкие слои господствующих классов — сперва дружинников, позднее министериалов и рыцарей, — ряд сюжетов и образов, появляющихся в продукции на немецком яз. лишь на более поздней стадии ее развития, и своеобразие преломляет и сливает их с формами латинской поэзии каролингского возрождения. Немецкая эпическая продукция XI—XII вв., так наз. «шпильманский» и героический эпос, останется непонятной в своем развитии без привлечения латинских поэм о богатырской битве Вальтариуса (Ст. Галлен, 830) и загадочных приключениях Руодлиеба [нач. XI в.], без учета существования латинских «Нибелунгов» XI века, использования животного эпоса в школьной латинской поэме («Бегство плененного», 936) и стихотворных шванков X в. Столь же непонятным останется развитие лирики без анализа ученой и вагантской латинской поэзии IX—XI веков и генезис драмы на латинском и немецком яз. без анализа драматических зачатков в культивируемом напр. в Ст. Галлене тропе (см. «Драма», раздел «Драма средневековая»). Наконец об единстве продукции на немецком и латинском яз. свидетельствует наличие не только прозаических, но и поэтических произведений, написанных на смешанном немецко-латинском языке (стих. «О Генрихе» X в. и т. п. Подробнее о латинской литературе данной эпохи см. «Средневековая латинская литература»).
—X вв., как это делает культурно-историческая школа, только проводника специфических интересов духовенства. Ведь духовенство не является однородной массой, обнаруживая в своей среде резкие расхождения интересов между своими обеспеченными верхами и люмпенпролетаризированными низами (см. «Ваганты») и сменяя свои позиции в целом в общем ходе развития германского феодализма (достаточно сравнить «демократический» каролингский монастырь с аристократическим монастырем эпохи Оттонов). Задачи миссионерской Н. л. VIII—IX вв., как и задачи культивировавших ее монастырей, образовавших густую сеть опорных пунктов Каролингской монархии, значительно шире: это — задачи насаждения и закрепления идеи монархии, управляемой посредством чиновничье-министериального аппарата и базирующейся на частной земельной собственности, — монархии, противопоставляемой старой «языческой» форме племенного устройства; это — задачи пропаганды комплекса идей, связанного с идеей монархии романо-христианской культуры.
— обслуживание этой, казалось бы, чисто «духовной лит-рой» и прямых потребностей Каролингской монархии — использование письменного немецкого яз. для документов и грамот (перевод Lex Salica IX в., страсбургская клятва IX в.). Отсюда — просачивание в эту «духовную лит-ру» довольно значительных элементов «языческой» античности (глоссарии к античным текстам, переводы римских классиков), хотя и менее значительных, чем в латинской лит-ре эпохи; отсюда — межплеменной характер этой продукции, далеко выходящая за пределы не только племенных, но и крупных языковых единств передача текстов (ср. напр. постоянное смешение в сохранившихся памятниках диалектов, часто отдаленных); отсюда наконец — энергичная поддержка этой «духовной лит-ры» многочисленными декретами светской власти (декреты Карла Великого). Подобные отношения типичны для Каролингской монархии; позднее, с развертыванием политической структуры феодализма, в частности с изменением положения монастырей, «лит-ра духовенства» оказывается в оппозиции к идее монархии (в свою очередь приобретающей характер не мировой, но племенной — франкской, баварской, саксонской) — результатом чего является борьба с ней светской власти.
XI—XII ВЕКА.
—XII вв. Широкая форма государственного объединения не могла устоять против мощного роста феодальных отношений, настойчиво диктуемого натурально-хозяйственным способом производства и не встречавшего препятствий при элементарности хозяйственного строя. Если франконская династия еще пыталась опереться на мелкого земельного собственника, то в XII в. мелкие и средние земельные собственники окончательно теряют свое прежнее значение важного фактора политической жизни, на к-рый могла бы ориентироваться королевская власть. Социальную структуру эпохи определяет крупная земельная собственность, большое поместье с его организующим центром — двором светского или духовного феодала и тянущимися к этому двору вассалами и крепостными держаниями. Превратясь в крупных земельных собственников, епископы и монастыри оказываются в естественной оппозиции к насаждавшей их ранее королевской власти; и в дальнейших спорах императоров с папской властью она проводят общую линию интересов со светскими князьями.
Лит-ра энергично включается в практику господствующего класса и в сложную борьбу политических интересов. Правда, еще столетие господствуют формы «духовной литературы» — переработки библейских, евангельских и апокрифических сюжетов [венская «Книга бытия», две версии «Юдифи», кантилена «О чудесах Христовых» Эццо и основанное на ней «Начало» (Anegenge), произведения монахини Авы, сказание об «Антихристе и Пилате» и др.], литургических мотивов («Речь о вере» Гартмана) и в особенности произведения дидактико-сатирические («О жизни мирской» и «О жизни пресвитерской» Гейнриха из Мельк, «О жадности» Дикого человека) и аллегорические (комментарии к «Песне песней», «О браке» и «О седьмице» попа Арнольда, «Лапидарий» и «Физиолог» и др.). Повышению продукции этого типа на немецком, а не на латинском яз. бесспорно способствует сильный приток не знающих латыни монахов, вызванный клюнийским движением. Направленность этих форм совершенно ясна: пропагандируя клюнийское «презрение к миру», предъявляя требования более высокой этики к монаху и священнику, резко обрушиваясь на «пагубный для души» комплекс «светских» куртуазных представлений о рыцарской чести (ere), часто вступая в прямую полемику с проводником этих представлений — «мирской» шпильманской поэзией, эта лит-ра в конечном счете проводит мысль об особом привилегированном положении духовенства как монополиста культа, об его автономии в пределах феодального государства. Задачи прямой политической пропаганды — пропаганды подчинения императорской власти папской — выступают в рифмованной исторической хронике (Kaiserchronik, середина XII в.), феодализация епископата находит выражение своих тенденций в канонизации и апологии кёльнского епископа Анно, залившего кровью мятеж горожан (Annolied, конец XI в.).
Однако все увеличивающийся политический вес рыцарства ведет за собой постепенный рост «светской» лит-ры, своей авантюрной и боевой тематикой, своими описаниями чудесных стран и путешествий и добываемых там сокровищ — драгоценных камней, металлов, тканей — организующей захватнические настроения рыцаря-крестоносца, борца за европейскую экспансию на Восток. Об усилении международных связей в пределах господствующего класса свидетельствует начинающийся прилив сюжетов французской лит-ры («Песнь о Роланде», «Александрия»). Правда, еще до середины XII в. духовенство удерживает в своих руках литературное оформление «светских» сюжетов («Александрия» попа Ламбрехта, около 1130, «Песнь о Роланде» попа Конрада, около 1140), причем собственно «духовные» традиционные жанры (в особенности видение, легенда, паломничество) и сюжеты все более пропитываются элементами фантастики, авантюры, эротики (авантюрные моменты в «Пилате», куртуазные в «Kaiserchronik», в частности в эпизоде «Кресценции», куртуазно-эротическая трактовка образа девы Марии в гимнах и эпике). Но в середине столетия в лит-ру включается прежде бесписьменная шпильманская поэзия («Орендель», «Св. Освальд», «Король Ротгер», сер. XII в., «Герцог Эрнст», «Соломон и Морольф», вторая половина XII в.), обслуживавшая мелкого земельного собственника и министериала своеобразным конгломератом дохристианской и христианской тематики с резким выпячиванием боевого и приключенческого элемента, богатством соприкасающейся со сказочной фантастики, немудрящим, обильным формулами, грубоватым сказом. В конце XII в. этот шпильманский стиль с окончательным обособлением рыцарства как привилегированного сословия уступает место куртуазной лит-ре (см.): первые еще не преодолевшие шпильманскую эпическую форму попытки — «Граф Рудольф», «Флойрис», «Тристрант» Эйльхарта фон Оберге — создаются в 70—80-х гг. XII в., первые еще далекие от изысканных форм романской лирики образцы миннезанга (см.) — в середине XII века.
—XIII ВЕКА.
— В конце XII в. художественный метод куртуазной лит-ры с ее социальным отбором ситуаций и образов, достойных куртуазной трактовки, с ее сублимацией сексуальных и феодальных отношений, с ее развернутым методом субъективной интроспекции, с ее лирическим описанием природы, с ее изысканным стилем и твердым, не допускающим свободного заполнения безударной части такта метром, с ее виртуозным компонированием все тех же элементов (подробно см. «Куртуазная литература»), впервые осуществленный творчеством фламандца Гейнриха фон Фельдеке (см.) и алемана Гартмана фон дер Ауэ (см.), становится ведущим для всех жанров. Он овладевает и такими, казалось бы, чуждыми ему жанрами, как жанры религиозной дидактики (показательна куртуазная разработка связанных с культом Марии легенд и лирических форм, начинающаяся в сер. XII в.) и сатирического животного эпоса, культивируемого нерыцарскими поэтами (первая обработка сюжета «Рейнеке-Лиса» на немецком яз. эльзасца Гейнриха Лицемера, около 1180).
Два первых десятилетия XIII в. — наиболее блестящая пора империи Гогенштауфенов — дают высшие достижения куртуазной Н. л.: в области куртуазного эпоса — романы Гартмана фон дер Ауэ (см.), Вольфрама фон Эшенбаха (см.) и Готфрида Страсбургского (см.) рядом с куртуазной обработкой старого героического эпоса, сохраняющего, несмотря на куртуазную оболочку, порой резко контрастирующие с ней ситуации и образы, пропитанный эпическими формулами сказ, своеобразный строфический стих («Нибелунги», несколько позднее «Кудрун» — см.); в области лирики — наиболее зрелую продукцию Гейнриха фон Морунген, Рейнмара и Вальтера фон дер Фогельвейде (см.). Самосознание господствующего класса требует закрепления и во внесюжетных формах куртуазной дидактики кодекса рыцарской морали [куртуазно-дидактические стихотворные трактаты — «Welscher Gast» Томазина из Циркларии, «Винсбеке»; впрочем уже в «Разумении» (Beschidenheit) Фриданка начинают просачиваться и нерыцарские элементы].
войска, не мог быть продолжительным. Слишком глубоки уже были противоречия в экономике и общественности Германии XIII в. — в частности и противоречия между политическими претензиями мелко- и среднепоместного рыцарства и его начинающимся оскудением, особенно ярко выступающим на фоне роста крупного крестьянства — кулачества. Крушение Гогенштауфенов, истощивших материальные ресурсы империи (ибо их политические замыслы мировой монархии были неосуществимы в условиях феодализированного германского общества), знаменует окончательный распад центральной власти и все большее обострение уже наличных противоречий. Общественной и политической ситуацией объясняется и своеобразное изживание куртуазного творческого метода в Н. л., выявляющееся уже в середине XIII в. Изживание это осуществляется по двум линиям. Отчасти путем утраты куртуазной лит-рой ее первоначальной сущности, путем превращения ее в эпигонски-виртуозную игру бесцельными и абстрактными авантюрами и условными переживаниями. Так, в области куртуазного эпоса равно отмечены эпигонством и (частью вышедшие из бюргерства, как и он сам) продолжатели рационалиста Готфрида Страсбургского (Рудольф фон Эмс, Конрад Вюрцбургский) и продолжатели рыцарского мистика Вольфрама фон Эшенбаха (Рейнбот фон Дюрн, автор «Лоэнгрина», и др.). Не менее характерно и быстрое окостеневание миннезанга (Ульрих фон Лихтенштейн). Отчасти же это изживание осуществляется путем поисков новых форм и методов, более непосредственно осуществляющих практику класса и обслуживающих его борьбу за свое господство, чем самодовлеющая замкнутость классических форм куртуазной лит-ры, для к-рой область поэзии строго ограничена рамками сословия. Появление так наз. «деревенского миннезанга» (hofische Dorfpoesie) из крестьянской идиллии предшествующих десятилетий («Unter der linden» Вальтера фон дер Фогельвейде), быстро перерастающего в антикрестьянскую сатиру (отчасти уже Нидгарт фон Рювенталь и в особенности его продолжатели); сильное разрастание политически заостренного полемического шпруха (Рейнмар фон Цветер), правда наметившегося еще у вагантов и достигшего высшего совершенства у Вальтера; рост дидактико-сатирической, уже нерыцарской поэзии — шванка («Поп Амис» Стрикера) и притчи (bispel того же Стрикера), развитие стихотворной новеллы (Рудольф фон Эмс) и зачатки прозаического романа (прозаический «Ланцелот») — таковы явления, характерные для середины столетия.
XIII—XV ВЕКА.
— В последние десятилетия XIII в. распад классических форм куртуазной лит-ры выступает уже с полной отчетливостью. Кое-где еще культивируется с характерной для эпигонства тенденцией к циклизации куртуазный эпос (Конрад Вюрцбургский, Гейнрих фон Фрейберг), в к-ром заметно усиливаются первоначально чуждые куртуазному мировоззрению мистические настроения («Титурель» и «Лоэнгрин»). В лирике замирают последние отзвуки миннезанга в нарочитой пародии Стейнмара, сменяясь первыми выступлениями буржуазных мейстерзингеров (Иоганес Гадлоуб, около 1300). Героический эпос (цикл Дитриха — см.) утрачивает свои куртуазные формы, возвращаясь к более примитивным методам шпильманской поэзии, снова всплывающей в письменной лит-ре (варианты старых сюжетов — «Герцог Эрнст» и др.), и явно ориентируясь на нерыцарскую аудиторию. Зато нового расцвета достигают боевые формы лит-ры — политический шпрух, жанры аллегорические («Награды мира» Конрада Вюрцбургского) и дидактико-сатирические («Люцидариус» Гелблинга), бытовая стихотворная еще новелла (антикрестьянский «Мейер Гельмбрехт» Вернера), используемые уже не только рыцарством, но и другими классами как орудие борьбы и нападения.
— бюргерство, городское сословие в лице гильдейского купечества и цехового ремесленничества, — тенденции к выявлению к-рой можно отметить уже в середине столетия («Добрый Гергарт» Рудольфа фон Эмс с его героем-купцом). Если выступавшие в предыдущем столетии отдельные литературные деятели-бюргеры (Готфрид Страсбургский) целиком проникались творческим методом куртуазной литературы, внося в него быть может несколько больше рационалистической ясности, то теперь массовое выступление в литературе бюргерства — несмотря даже на нарочитое подражание куртуазной продукции (мейстерзанг) — начинает вносить новые черты в Н. л. Именно с выступлением этой новой силы следует очевидно связать новый подъем поэзии на традиционные религиозные темы, выступающей и воспринимаемой как поэзия прежде всего антикуртуазная (впрочем легенда и библейская сюжетика широко используются и рыцарством — напр. тевтонским орденом — в интересах колониальной политики). В особенности мистическая лит-ра [ее крупнейшие деятели — проповедники Бертгольд Регенсбургский (XIII в.), Мейстер Эккарт (ум. 1329), Гейнрих Сузо (ум. 1365), Иоган Таулер (ум. 1361)] наряду с выражением упадочнических настроений господствующего класса (Мехтгильд Магдебурская, 1212—1277) исполняет и прямую политическую задачу класса восходящего — отрицание феодальных общественных отношений. Так, уже Бертгольд обращает свою проповедь к беднякам, «которые едят не лучше своей скотины, и бледны и худы». С выступлением этой новой силы, блокирующейся порой с наиболее состоятельной прослойкой крестьянства, а порой сталкивающейся с ней в своих интересах, следует связать и деформацию героич. эпоса, превращающегося порой в антикрестьянскую сатиру («Кольцо» Виттенвейлера), и рост нерыцарских элементов в дидактике (отчасти уже в дидактике Фриданка) и сатире, и расцвет исторической хроники, трактующей события в реалистическом плане. С выступлением этой силы следует связать и разрушение сильным вторжением диалектизмов непрочной ткани сглаженного рыцарского яз. куртуазной лит-ры, захватившего даже нижненемецкие области.
— она сама существует в эту эпоху лишь в условиях феодального общества — феодально-организованного цехового ремесла и купеческой гильдии. Отсюда ее некритическая рабская подражательность лит-ре господствующего класса (мейстерзанг — см.), к-рая, несмотря на все отмеченные выше моменты эпигонства, сохраняет ведущее положение еще добрых два столетия.
—XV вв. все более обостряет наличные в ней общественные противоречия. Среди них особенно чреваты последствиями — разорение мелкопоместного и отчасти среднепоместного рыцарства; расслоение крестьянства с выделением крепкого кулачества (богатые майоратные дворы) и массовой пролетаризацией малоземельного крестьянина; углубление социального контраста между торговым патрицианством городов и рабочими-кустарями и чернорабочими с тесно примыкающими к ним ремесленниками-подмастерьями; прекращение к концу XIV века поглощения городами и заэльбской колонизацией выделяемого крестьянством полупролетариата; все более невыносимый на фоне малоземелья масс рост церковного землевладения и фискального гнета Рима; и — как результат превращения империи в номинальную власть, против к-рой уже больше не приходилось бороться единым фронтом, — назревающий разрыв между прежними союзниками — усиление конфликтов как между светскими и духовными феодалами, с одной стороны, так и между немецкими духовными князьями и папством — с другой, подготовляющееся уже с XIII в. (ср. выпады против папских поборов уже у Вальтера фон дер Фогельвейде).
—XV вв. Правда, наряду с эпигонским изживанием куртуазного эпоса (эпика школы Конрада Вюрцбургского, Фюетерер) и миннезанга (последние миннезингеры — Гуго де Монфор, Освальд фон Волькенштейн), наряду с своеобразным преломлением куртуазной и ученой поэзии в иноклассовой практике бюргерства (мейстерзанг и песенники, бюргерская ученая аллегория и басня) все более развиваются и разрабатываются жанры исторической и дидактической лит-ры, исполняющие в эту эпоху функцию публицистики — хроника (Оттокар, хроники Тевтонского ордена) и появляющаяся вновь историческая песня, политический и дидактический шпрух (Тейхнер, Зухенвирт). Сатирический шванк используется бюргерством как меткое орудие классовой борьбы («Поп из Каленберга»). Выдвигаются некоторые новые формы — укрепляется художественная проза (прозаическая обработка «Александрии», 1444); развивается драма, присоединяя к более старым формам пасхального и рождественского литургического действа полную острых ситуаций тематику «страстей господних» и «страшного суда» и переходя из церкви на рыночную площадь (подробней о связи драмы этой эпохи с цеховым строем города — см. «Мистерия»); обособляются от культовой тематики малые дидактико-сатирические формы драмы (Fastnachtspiel). Мистики выдвигают интимный жанр лирической автобиографии и биографии с ее углубленным интроспективным методом (Генрих Сузо), в создании к-рой особенно активную роль играют женщины (Христина Эбнер, Елизавета Штангер и др.). Но лишь самый конец XV в. и особенно XVI в. осуществляют задачу преодоления феодальной литературы.
des Schrifttums in Deutschland bis zum Ausgang des 13 Js, 1920; Kogel R., Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mittelalters, Band I, Strassburg, 1894; Kelle J., Geschichte der deutschen Literatur von der altesten Zeit bis zur Mitte des XI Jahrhunderts, Berlin, 1892, Band II (bis zum XIII Jahrhundert), Berlin, 1896; Vogt F., Geschichte der mittelhochdeutschen Literatur, Berlin, 1922; Ehrismann G., Geschichte der deutschen Literatur bis zum Ausgang des Mittelalters, Munchen, 1922; Golther W., Die deutsche Dichtung im Mittelalter, 800 bis 1500, 2 Aufl., Stuttgart, 1922; Scherer W., Geschichte der deutschen Dichtung im XI u. XII Jh., 1875, 1881—1883; Schneider H., Heldendichtung, Geistlichendichtung, Ritterdichtung, Heidelberg, 1925.