Приглашаем посетить сайт

Немецкая литература. Литературная энциклопедия.
Период «Бури и натиска» (Sturm und drang)

IV. Период «Бури и натиска» (Sturm und drang) [70-е — 80-е гг. XVIII в.]

Основоположником этой лит-ры в XVIII в. был поэт Клопшток [F. G. Klopstock, 1724—1803, см.] — пиетист (пиетизм — религиозное течение, боровшееся с рационализмом просветителей), сторонник Бодмера и Брейтингера, враг Готтшеда.

В его произведениях возникают идеи (зачатки иррационалистической концепции примата чувств над рассудком, враждебность к классицизму, реабилитация «героической германской» старины и пр.), которым в сочетании с идеями Руссо, Мерсье, Юнга и др. суждено было оплодотворить творчество мелкобюргерских писателей 70-х гг., подымающих Н. л. на огромную высоту. Это писатели так наз. периода «бури и натиска» («Sturm und Drang» — заглавие популярной в то время пьесы Клингера), у преддверия которого стоит «Гёттингенский союз поэтов», складывающийся в 1769—1771.

Его органом был «Альманах муз» (Musenalmanach), сыгравший значительную роль в деле собирания сил мелкобюргерской лит-ры. Его представителями были поэты: Гельти [L. Holti, 1748—1776], Фосс [J. H. Voss, 1751—1834, см.] — автор распространенной в свое время бюргерской идиллии «Луиза», Бюргер [G. A. Burger, 1747—1794], вскоре примкнувший к штюрмерам, поэт и романист Миллер [J. M. Miller, 1750—1814] и др. «В Гёттингене, — писал в 1771 Бюргер, — возникает совсем новый Парнас, растущий столь же быстро, как вербы у ручья». Бюргер оказался прав.

«бури и натиска», приобрел поистине грандиозные очертания. Его наиболее крупными представителями были: молодые Гёте (см.) и Шиллер (см.), Гердер (см.), Клингер (см.), Ленц (см.), Мюллер-живописец (см.), Бюргер (см.). Лейзевиц [J. A. Leisewitz, 1752—1806], Шубарт [Ch. D. P. Schubart, 1739—1791], Вагнер [L. Wagner, 1747—1779], Гиппель [Th. G. Hippel, 1741—1796], Гейнзе (см.), Ф. Якоби [F. Jacobi] и др.

«Бурные гении» (Sturmer), как себя гордо называли лидеры мелкобюргерской лит-ры (социальный состав штюрмеров впрочем не совсем однороден — в их среде были и идеологи среднего бюргерства, напр. Гёте), выступают как заклятые враги патрицианско-феодальной идеологии в Н. л. Свое выступление они сопровождают воинственным шумом, дерзкими выкриками о том, что настало время ударить по черепу прогнивший строй, что необходимо пролить «кровь тиранов» и т. п.

Идеолог французской мелкой буржуазии предреволюционного периода, Руссо для них — величайший мыслитель нового времени. Они ненавидят сословное неравенство, феодальные прерогативы дворянства, но также и привилегированную патрицианскую верхушку бюргерства. Им ненавистна лит-ра Рококо, «развращающая» страну, но также и патрицианский классицизм Готтшеда, Вольтера и их последователей. В их творчестве как бы уже слышатся отдаленные громы приближающейся буржуазной революции. Однако революционность штюрмеров была, и в этом их трагедия, в значительной мере беспочвенной и бесперспективной. Штюрмеры были вождями без армии. Немецкое мелкое бюргерство, представителями наиболее передовых групп которого они являлись, еще прозябало в верноподданническом бездействии, покорно неся ярмо пережитков феодализма.

Убожество немецкой действительности непреодолимым препятствием стояло на пути «бурных гениев», тем более ощущавших свое бессилие изменить существующие порядки, чем неистовее герои их произведений стремились к этому. В этом — корни их неврастенической экзальтации, пессимизма, их ощущения обреченности человека как носителя стремлений к абсолютному идеалу («Пра-Фауст» Гёте и др.) и т. п. В их творчестве фигуры великих мятежников-бунтарей (Гёте: Гёц и Прометей из пьес того же названия; Шиллер: Карл Моор из «Разбойников»; Клингер: Фауст из одноименного романа, Гвельфо из трагедии «Близнецы») чередуются с фигурами людей, не способных к результативному действию, ясно ощущающих свое бессилие, способных лишь «переживать» и «чувствовать» (Гёте: Вертер; Миллер: Зигвард — из одноименных романов и др.). При этом вторые отнюдь не менее близки штюрмерам, чем первые, поскольку в одном случае они хотя бы в мечтах видят себя поднятыми на героические котурны, в другом же случае рисуют свой подлинный портрет, окутывая его дымкой сентиментальной исключительности.

Сентиментализм (см.) не был однако для мелкобюргерских писателей периода «бури и натиска» вполне адэкватен вертеризму (см. «Вертер»). Их сентиментальный «культ сердца», «природы» имел в значительной степени боевой характер, поскольку «вечно молодая» природа противоставлялась ими «одряхлевшей» цивилизации как продукту феодально-патрицианской гегемонии. Гердер прямо говорил, что современная немецкая культура уже вступила в фазу своей дряхлости и что настало наконец время, так сказать, перевернуть страницу истории. В лит-ре это находило свое выражение в патетическом противоставлении близкой к «неиспорченной» природе жизни мелкого буржуа (особенно часто крестьянина) исполненной пороков жизни верхних слоев существующего общества.

«героический» пейзаж: величественная панорама покрытых вечным снегом гор, с к-рых бегут в долины шумные потоки, оплодотворяющие луга и рощи, свист ветра в ущельях, шум горных обвалов и т. п.) изображениям дряхлости, позлащенной импотентности дворцового крупногородского быта. При этом жизнь мелких производителей, любовно отображаемая идеологами мелкого бюргерства (см. напр. идиллии Мюллера-живописца и др.), далеко не всегда рисуется в идиллическом виде, как это обычно бывало у феодальных писателей (ср. идиллию Эв. фон Клейста «Весна», 1749).

Нередко штюрмеры, исполненные бурного негодования, показывают, как страдают под пятой господствующего класса обманываемые и эксплоатируемые им простолюдины (Бюргер: стихотв. «Крестьянин своим князьям»; Клингер: отдельные эпизоды из «Жизни Фауста»; Ленц: пьеса «Солдаты», 1776, и др.). Пламенным протестом против злодеянии «старого порядка» насыщены также трагедия Шиллера «Коварство и любовь» [1784], стихотворение Фосса «Застольная песнь о свободе» [1774], стихотворение Шубарта «Могила князей» (Die Furstengruft, 1781), песня «Восстаньте, восстаньте, братья, и будьте сильны» и др. Творчество Шубарта вообще представляет значительный интерес как одно из наиболее ярких явлений периода «бури и натиска». Талантливый поэт, Шубарт являлся также выдающимся публицистом, создателем и единственным сотрудником журн. «Немецкая хроника», наносившего удары, насколько это было возможно в условиях тогдашней Германии, деспотизму, поповщине, верноподданническому сервилизму бюргерства, восхвалявшего политическую свободу, где бы она ни проявлялась — в Англии или Северн. Америке.

«К истории человеческого сердца» [1775] молодой Шиллер почерпнул сюжет своей тираноборческой трагедии «Разбойники». За ядовитую эпиграмму на герцога Вюртембергского Шубарт был брошен последним в крепость, в к-рой пробыл 10 лет [1777—1787]. Нельзя однако сказать, чтобы Шубарт был особенно типичной фигурой в штюрмерской среде. Меж «бурных гениев» насчитывалось очень немного людей, наделенных темпераментом политических борцов. К тому же для большей части штюрмеров вообще были неясны пути борьбы со «старым порядком», а также конечные цели освободительного, антифеодального движения — факт, ясно свидетельствующий о классовой недоразвитости немецкого мелкого бюргерства, так и не создавшего произведений типа «Общественного договора» Руссо либо «Завещания» Мелье.

Отсюда такие явления, как подмена в творчестве ряда штюрмеров конфликта между бюргерством и феодализмом конфликтом между личностью и обществом, человеком и миром и т. п. Например в трагедии Клингера «Близнецы» [1776] возникает тема братоубийства, раскрываемая как бунт человека, сына природы (закон природы: главенствует более сильный, в пьесе — Гвельфо), против общественных установлений (закон первородства, в пьесе — Фернандо). В трагедии того же автора «Отто» [1775] суровый доблестный рыцарь гибнет как жертва мировой неурядицы, отражающейся на нем неразделенной любовью, интригами и обманами людей. Жизнь его развертывается под знаком мрачных прорицаний коддуньи, причастной неведомым жутким силам, управляющим миром: «Буря выла. Молния поразила людей и скот... твой вид кровав, рыцарь, кровав, тебе суждено изойти кровью!..»

Аналогичная трансформация происходит в творчестве ряда штюрмеров с идеей социально-политической эмансипации бюргерства. Место этой идеи заступает идея эмансипации «выдающейся» личности от «гнета» общества, коллектива, ограничивающих ее потенциальную силу, заглушающих ее самобытную яркость. Так, Фауст в одноименной драме Мюллера-живописца [1778], о «бурной гениальности» к-рого даже бесы отзываются с почтением, использует свой договор с адом лишь для того, чтобы погрузиться в клокочущее море безудержных наслаждений. Просиять и погаснуть, испепелить себя в горниле искрометного «своеволия» — такова его мудрость. Картину торжества ничем не стесняемой радостной чувственности рисует также Гейнзе в своем программном романе «Ардингелло, или Счастливые острова» [1787]. Царство свободы для автора названного романа — в первую очередь царство «раскрепощенной» красоты, яркой самобытности и эстетического имморализма. Однако подобное провозглашение асоциального индивидуализма было в конечном счете одной из форм бегства идеологов немецкого мелкого бюргерства от задач прямой борьбы с феодальной системой. Желание уйти в себя, в недрах своего «я» обрести чаемую свободу, объективно означало капитуляцию перед враждебной действительностью, отказ от организованного нападения на нее.

бюргерского движения, то, с другой стороны, придавленные отечественным убожеством, они бежали от этой борьбы, ища пристанища на «счастливых островах» эгоцентризма либо даже открыто отрекаясь от непримиримой войны с феодализмом.

революционной борьбы со «старым порядком» [этим путем пошел Форстер (см.), принявший активное участие в Великой французской революции] либо путь вынужденной капитуляции перед ним.

Клингер, Гёте, Шиллер и некоторые другие вступили на второй путь. Мятежный творец «Разбойников», давших автору в эпоху Великой французской революции почетное звание гражданина Французской республики, пишет трагедию «Дон Карлос» (изд. в 1787), в к-рой «посол человечества» маркиз Поза уже только верноподданнически просит самодержца Филиппа II облегчить участь угнетаемого им народа, в то время как Карл Моор («Разбойники») полагал, что наилучшим лекарством для испорченного мира явились бы кровь и железо.

Точно так же Гёте, еще недавно такой «непокорный, полный насмешек, презирающий мир гений» (Энгельс) создатель «Прометея», «Магомета», «Фауста» и других произведений, насыщенных протестом и презрением к окружающему убожеству, публикует в 1797 бюргерскую идиллию «Герман и Доротея», в которой как-раз прославляет это убожество, противоставляя филистерскую косность отечественного быта бурям Великой французской революции. В 1795 появляется эстетический журнал Гёте и Шиллера «Оры» (Horen по-гречески — часы), ставящий себе задачу — «соединить политически разделенный мир под знаменем правды и красоты».