Ю.Корнеев.
АЛЬФРЕД ДЕ ВИНЬИ (1797-1863)
В тот самый день, когда Наполеон, вернувшийся с острова Эльбы, с триумфом вступал в Париж, целый поезд, вернее, беспорядочное скопище карет и всадников, проходил пограничный городок Бетюн, поспешно направляясь в сторону Бельгии. Это было 20 марта 1815 года. Король Людовик XVIII и его двор без единого выстрела покидали страну, куда год назад их вернула иностранная интервенция. Оцепенев от страха, старый король, грузной тушей осевши в своей карете, уныло переводил взгляд с бетюнских обывателей, которые снимали с фасадов белые флаги, на свой немногочисленный конвой, состоявший из «жандармов Красного дома» — гвардейцев-дворян. С минуты на минуту их могли настичь следовавшие за ними по пятам уланы Бонапарта. Среди этих гвардейцев был один совсем молодой кавалерист, почти мальчик, с негодованием взиравший на неслыханное унижение королевской власти. Юный воин, сотнями уз связанный с монархией, мучительно переживал позорное зрелище. Впечатления этого дня оказали глубокое влияние на всю дальнейшую жизнь юноши и отразились на судьбах французской поэзии, ибо этот молодой человек был Альфред Виктор де Виньи.
Родился он 28 марта 1797 года в Лош (департамент Эндр-э-Луар), в семье, принадлежавшей к старинному дворянству. Его родителям, некогда богатым землевладельцам провинции Бос, пришлось поселиться в Лош, чтобы быть поближе к месту заключения деда поэта по матери, г-на де Бароден, бывшего при Людовике XVI командиром эскадры и арестованного за участие в Вандейском восстании. Через полтора года после рождения Альфреда семья покинула Лош и затем жила то в Париже, то в Тронше, своем родовом босском поместье.
Отец поэта, Леон Виктор де Виньи, бывший офицер, участвовал в Семилетней войне и вернулся домой раненым: в теле у него застряла пуля. Остатки своего состояния, развеянного бурей революции, он употребил на то, чтобы дать сыну хорошее воспитание. Маленького Альфреда поместили в пансион Хикс в Париже, затем он учился в лицее Бонапарта и, кроме того, брал частные уроки у некоего аббата Гайяра. Мальчик, отличавшийся прилежанием и редкой памятью, вскоре стал выделяться среди сотоварищей, без труда получая первые места и высшие награды. Тем не менее пребывание в лицее оказалось для него нелегким: сверстники, которых раздражали его сдержанность и надменность, обращались с ним грубо, причем могли делать это без всякого для себя риска, ввиду слабого здоровья будущего поэта. С самого юного возраста Альфред проявил две ярко выраженные склонности — к военному делу и к литературе. Детство его совпало с войнами империи. Не удивительно, что у него появилась мысль о военной карьере, и он уже готовился к экзаменам в Политехническую школу в надежде стать потом артиллеристом, когда возвращение Бурбонов открыло ему дорогу в армию гораздо скорее, чем он надеялся.
В 1814 году г-жа де Виньи написала военному министру, прося принять Альфреда в число «жандармов Красного дома» — так назывались четыре привилегированные гвардейские роты, где все рядовые были из дворян и имели чин и жалованье армейского младшего лейтенанта. Министр Бурбонов благосклонно отнесся к молодому человеку, «выращенному для службы королю», как говорилось в прошении матери. Альфред был зачислен в королевскую гвардию и прослужил четырнадцать лет — сперва в вышеназванной части, затем в гвардейской пехоте и, наконец, в 5-м линейном полку. Он был хороший офицер, дисциплинированный и добросовестный служака, но военная карьера ему не удалась.
Королевская власть, к которой он был так привержен и по происхождению и по личной склонности, никогда ничем его не отличила. Со своей стороны Виньи тоже ничего не сделал, чтобы напомнить правительству о себе. Бурбоны и присные их, столь ничтожные в сравнении с титанами революции и империи, вызывали в нем лишь негодование; поэтому в отношениях с начальством он усвоил себе какую-то вызывающую холодность, казавшуюся всем кабинетам времен Реставрации проявлением оппозиционности. За десять лет Альфред еле-еле дослужился до капитана. Он мечтал о славе, а Бурбоны превратили армию в учреждение чуть ли не полицейское. Он рассчитывал повоевать в Испании в 1823 году, а ему пришлось томиться в пограничных гарнизонах. «События, которых я ждал, представали мне в обличий далеко не столь величавом, как мне бы того хотелось», — пишет он в своем «Дневнике».
Разочарование в монархии, делу которой он служил, заставило его искать утешения в литературе. Уже очень рано, он завязал дружеские связи со многими людьми, впоследствии прославившимися на литературном поприще. Это были братья Гюго, Гиро, Пишальд, братья Дешан, Дельфина Гэй и другие молодые дарования, объединявшиеся вокруг журнала «Французская муза». Гарнизонная служба не мешала офицеру-поэту усиленно посещать литературные салоны Парижа, где вскоре обратили внимание на его выдающийся поэтический дар. Литературный дебют его относится к 1822 году, когда, без имени автора, вышел первый сборник его стихов. В 1826 году этот сборник был дополнен и переиздан под заглавием «Античные и современные стихотворения».
В силу своего происхождения, воспитания, общественного положения Альфред де Виньи принадлежал к консервативному крылу романтической школы, но его поэзия по самому существу своему отличается от творчества его литературных союзников. Для нее характерны не только ненависть и презрение к новому общественному строю, но и свобода от каких бы то ни было иллюзий в отношении феодального прошлого, безвозвратную обреченность которого поэт отчетливо сознавал. Отсюда глубочайший скептицизм, пессимизм и трагическое мироощущение, которыми проникнуто творчество Альфреда де Виньи.
любит пластические образы материального мира, воспевает красоту и силу избранных натур. Но, как убежденный пессимист, он всегда придает страстям и благородным порывам человека роковой и трагический характер.
Величие и слава покупаются ценой испепеляющего душу одиночества («Моисей»), за любовь к родине надо платить личным горем («Дочь Иевфая»), любовь к женщине влечет за собою смерть («Любовники из Монморанси»), самопожертвование приводит лишь к неизбежной гибели героя («Рог»). Поэт ставит под вопрос даже то, в чем аристократ и легитимист должен был бы видеть святые и непреходящие ценности, — монархические принципы и религию, и на них ложится мрачный отсвет его философской разочарованности.
Поэма «Траппист» обличает короля, предающего своих защитников; в «Потопе» поэт опровергает представление о боге как о благостной и милосердной к людям силе. Кстати, бог у Виньи — всегда существо злонамеренное: руководствуясь какими-то непостижимыми побуждениями, он обрекает на гибель все лучшее, что есть в человечестве и человеке. Поэтический стиль Альфреда де Виньи вполне соответствует воодушевляющим его мыслям. Безудержный лиризм, столь свойственный другим романтикам, совершенно чужд автору «Моисея», замкнувшемуся в своем сумрачном стоицизме. Его поэзия отнюдь не излияния души, как, скажем, у Ламартина, а цепь философских размышлений, конкретизированных в стихотворном повествовании. Э
тим и объясняется то, что Виньи-поэт не пользовался у своих современников широкой популярностью. Его стихи усердно читались знатоками и нравились им, но критика обходила молодого поэта молчанием. Слава пришла к нему лишь в 1826 году, после выхода в свет исторического романа «Сен-Map», который сделал для его писательской репутации больше, чем все изданные ранее стихи: за два года было выпущено и тотчас же разошлось четыре издания книги.
В 20-х годах XIX столетия исторический роман был излюбленным литературным жанром широкой публики. Свидетели великих общественных потрясений не могли не интересоваться прошлым: в истории они чаяли найти ключ к политическим проблемам, волновавшим современное общество. Виньи тоже пытается разрешить проблему, жгуче-злободневную для сторонника Реставрации, — вопрос о судьбах дворянства и его взаимоотношениях с монархией. Он делает это, изображая в «Сен-Маре» заговор феодалов против кардинала Ришелье. Принижая создателя абсолютизма во Франции, осуждая его за уничтожение аристократии, надежнейшей опоры престола, Виньи искажает историческую перспективу, поскольку победа абсолютной монархии в XVII веке знаменовала собой общественный прогресс. Однако следует воздать писателю должное: он далек от какой бы то ни было идеализации противников грозного кардинала.
поддавшись той же страсти, изменяет отечеству: он влюблен в принцессу Марию Гонзаго и, чтобы добиться ее, мечтает о захвате власти, не отступая даже перед государственной изменой и перспективой иностранной интервенции. Особенно беспощаден писатель к королевскому дому: рисуя членов его, он не жалеет самых мрачных красок. Король, человек слабый и трусливый, в решающий момент предает своего любимца; принцесса Мария бросает возлюбленного при первой же возможности стать королевой.
Роман этот, без которого имя поэта еще долго оставалось бы неизвестным, произвел сенсацию. На автора со всех сторон сыпались поздравления: «О, создавайте нам новых «Сен-Маров» — это ваш жанр!» Однако более тонкие ценители литературы не разделяли такой точки зрения.
Поставив исторические факты на службу предвзятой идее, Виньи неизбежно исказил историческую правду, внес фальшь в колорит, дал неверную характеристику персонажей, позволил себе вопиющие анахронизмы. Не случайно Вальтер Скотт, основоположник исторического романа, проявил в отношении «Сен-Мара» большую сдержанность. Когда 6 ноября 1826 года полковник Гамильтон Бенбэри представил Виньи английскому писателю, тот сказал, взяв в руки том «Сен-Мара»: «Не рассчитывайте на меня как на критика, но я вас понимаю, понимаю». Совершенно очевидно, что шотландский бард, который, несмотря на свои торийские пристрастия, обычно оставался верен исторической правде, прекрасно сознавал, что для Виньи история являлась лишь фоном, способом локализовать во времени и пространстве образы, созданные его фантазией. Есть основания предполагать, что и сам Виньи отдавал себе отчет в допущенных им ошибках, потому что впоследствии он с иронией признавался: «Я напечатал «Сен-Мара», чтобы заставить публику читать мои стихи».
Теперь, когда литературное имя было завоевано, дальнейшая военная служба без всяких надежд на продвижение становилась явной нелепостью. Альфред де Виньи отличался независимостью суждений, он не имел состояния и был поэтом. Принимая во внимание эти три причины, лишавшие его благоволения властей, он подал в отставку по состоянию здоровья, 22 апреля 1827 года был уволен из армии и ушел в частную жизнь. К общественной деятельности он возвращался лишь в 1842—1845 годах, когда ему пришлось предпринять кое-какие шаги в связи с вступлением его в члены Французской Академии, состоявшимся 29 января 1846 года, и в 1848 году, когда он тщетно пытался стать депутатом Учредительного собрания. Все остальное время он был в стороне от жизни страны и с ироническим бесстрастием созерцал великие социальные перемены, совершавшиеся на его глазах.
В 1830 году он в качестве зрителя присутствовал при падении легитимной монархии, дав себе слово взяться за оружие лишь в том случае, если король лично встанет во главе своих войск. Но так как Карл X позорно бежал, у Виньи не было никаких причин умирать в рядах последних роялистов, и он равнодушно отнесся к окончательному утверждению буржуазного строя. Однако равнодушие это было лишь кажущимся. Поэт искренне ненавидел власть денежного мешка и ощущал себя чужаком на торжестве поклонников золотого тельца, с которыми ему довелось познакомиться очень близко: любопытный образец их породы имелся в его собственной семье.
его дочери с небогатым французским офицером, да еще поэтом, являлся мезальянсом. Уступив в конце концов настояниям дочери, он согласился на брак и даже дал ей приданое, которое, помимо прочих, более надежных ценностей, включало в себя и какой-то полинезийский остров, населенный людоедами. Однако до самой смерти он относился к зятю более чем пренебрежительно и само имя его припоминал с некоторым усилием. Однажды, во Флоренции, на званом обеде у французского посла разговор зашел о молодых французских поэтах, и почтенный Бенбэри счел своим долгом вмешаться: «Я тоже знаю одного такого — он женат на моей дочке». — «Как его зовут?» — заинтересовались собеседники. И так как Бенбэри тщетно напрягал память, пришлось назвать ему ряд имен, пока он, наконец, не воскликнул: «Вот, вот, этот самый!» Но он отлично вспомнил имя своего зятя, когда составлял завещание, и вспомнил лишь затем, чтобы лишить Виньи наследства. Весьма вероятно, что симпатичная личность тестя послужила создателю «Чаттертона» прототипом Бекфорда и Джона Белла, этих воплощений буржуазного самодовольства и бессердечия.
Враждебность поэта современному ему обществу проявилась в романе «Стелло» и в сборнике новелл, объединенных под общим заглавием «Рабство и величие солдата» (1835). Герои этих двух книг — честные, великодушные люди, гибнущие или в лучшем случае прозябающие в окружении себялюбцев. Такова, по мысли писателя, судьба всякого человека благородной души —поэт ли он (Жильбер, Чаттертон, Андре Шенье в «Стелло»), или скромный офицер («Рабство и величие солдата»). Виньи изображает столкновение безвестного бедняка с сильными мира сего. Но, как романтик, придерживающийся консервативных взглядов, он не умеет отличить денежного туза от революционера, развратного короля от народного трибуна и одинаково осуждает Людовика XV и Сен-Жюста, Робеспьера и Бекфорда. По мнению поэта, каждый, кто стоит у власти, тем самым является носителем общественного зла. Наиболее замечательное из всего написанного Виньи в годы Июльской монархии — это, несомненно, «Чаттертон» (1835), пьеса о поэте, который вступает в схватку с мелочным, корыстным, эгоистическим обществом и погибает в неравной борьбе.
В 1835 году Виньи был уже не новичком в театральном искусстве. Он обладал прирожденными качествами талантливого драматурга. Его современник, поэт Огюст Барбье, был совершенно прав, утверждая: «В нем следует видеть прежде всего драматурга: он драматург всюду и везде — даже самые мелкие стихотворения его строятся, как драмы». Альфред де Виньи дебютировал в театре еще в 1829 году, когда был поставлен шекспировский «Отелло» в его переводе, сделанном александрийским стихом. В 1831 году он написал «Маршальшу д'Анкр», историческую драму, с успехом шедшую в «Комеди Франсез». Но все прежние его лавры были ничто в сравнении с теми, какими увенчала его 12 февраля 1835 года премьера «Чаттертона».
Сюжет драмы несложен. Это история злоключений и смерти некоего идеального поэта, чей образ не имеет ничего общего со своим реальным прототипом — юным англичанином, автором не лишенных интереса стихотворений и весьма непорядочным человеком. Замученный нуждой, подавленный пренебрежением богачей — Джоена Белла, его домовладельца, и Бекфорда, лорда - мэра Лондона, Чаттертон принимает яд и умирает вместе с Китти Белл, женой гнусного скареда мистера Белла, которая, сама того не сознавая, влюблена в голодающего поэта.
Потрясающее впечатление, произведенное «Чаттертоном» на молодое поколение 1835 года, можно сравнить только с тем, какое в 1774 году произвел на немецкую молодежь «Вертер» Гёте. Тогдашние французские интеллигенты, которым в царствование короля-буржуа было нечего делать и не на что жить, бешено рукоплескали пьесе Виньи, поэтически обобщившей их судьбу. Нижеприводимый отрывок из «Истории романтизма» Теофиля Готье ярко характеризует умонастроение публики: «Партер, перед которым декламировал Чаттертон, был набит бледными длинноволосыми юнцами, с презрением взиравшими на буржуа и твердо уверенными в том, что единственное достойное занятие на земле — это писание стихов или картин, «служение искусству», как они выражались».
писем от начинающих Чаттертонов. Они писали: «Помогите, или я покончу с собой». Своим успехом «Чаттертон» был обязан также замечательной игре Мари Дорваль, великой актрисы и предмета страстного увлечения Виньи. Их роман вскоре завершился резким и мучительным разрывом, причины которого не вполне выяснены до сих пор. Но, каковы бы они ни были, все это лишь обострило пессимизм поэта, который после «Чаттертона» отказался от всяких литературных выступлений и последние тридцать лет жизни провел в полном одиночестве — либо в своем босском поместье Мэн-Жиро, либо в столице, где он и скончался 17 сентября 1863 года.
Уже после кончины поэта был напечатан последний сборник его стихов «Судьбы». В нем читатель найдет ту же философию отчаяния, что и в поэмах 20-х годов, но в еще более углубленной и поэтически отточенной форме. Перед ним пройдут темы враждебной человеку природы («Дом пастуха»), бога, глухого к страданиям людей («Масличная гора»), любви, пропитанной ненавистью («Гнев Самсона»), которым поэт противопоставляет верность долгу («Бутылка, брошенная в море»), самопожертвование («Ванда, русская повесть»), героический стоицизм («Смерть волка») и веру в конечное торжество человеческого разума и цивилизации («Чистый дух»).
Романтический пессимизм Виньи и близок байронизму и противоположен ему. Герой Виньи тоже находится в решительном разладе с действительностью — с обществом, природой и даже потусторонним миром. Но у Байрона этот разлад делает человека мятежником, а муза Виньи, воспитанная в ненависти к революции, не одобряет мятежей; поэтому герой его — только жертва и страдалец, правда -- что очень важно — героическая жертва и героический страдалец. Вслед за прогрессивными мыслителями Возрождения и Просветительства Виньи глубоко верит в ценность человека, в его право на самоутверждение и счастье, в его способность подниматься до высот великодушия и самопожертвования. Но в отличие от них он полагает, что человек, даже вооруженный всеми доблестями и добродетелями, беззащитен перед миром, перед слепой силой вещей и обстоятельств. Что бы он ни делал, ни творил, ни совершал — ему «от судеб защиты нет». Ни один подвиг не получает заслуженной награды: Элоа, светлый дух, воплощение женственности, отказывается от неба во имя любви, но не спасает темного ангела, а гибнет. Герой может обладать всей полнотой власти над людьми и природой, может быть неколебимо убежден в нужности и святости своего дела, — все равно он мучится одиночеством и жаждет лишь небытия. Таков Моисей в одноименной поэме:
Приводит смертных в дрожь мое прикосновенье: Как буря — голос мой, как молния — веленья. Я не любим никем: я всем внушаю страх. Хочу людей обнять — и повергаю в прах. Господь, я одинок, хоть был всю жизнь всесильным. Позволь и мне в земле забыться сном могильным. (Перевод Ю. Корнеева)
долг и великодушие, зная, что погибнешь, и погибай молча. Эту этику обреченности Виньи точно и твердо сформулировал в одной из своих последних поэм — в знаменитой «Смерти волка»:
рыдать, молить — равно позорно. Свой тяжкий крест неси и долго и упорно; Путь, что тебе судьбой назначен, протори; Потом, без слов, как я, отмучься и умри. (Перевод Ю. Корнеева)
Источники поэтического творчества далеко не всегда прозрачны и редко лежат на поверхности, поэтому попытка дать их упрощенную идеологическую формулу часто оборачивается вульгаризацией. Однако читая Виньи, нельзя не увидеть, что почти каждая его лиро-эпическая поэма представляет собой горькую, то более, то менее зашифрованную полемику с тем делом, которому он служил, отлично сознавая, что дело это обречено, не заслуживает иной участи и не достойно жертв, которые во имя его приносятся и которые, по мнению поэта, должно приносить. Не случайно Виньи еще до Некрасова посвятил целую поэму женам декабристов («Ванда»); участь отпрысков аристократии, восставших против первого и главного дворянина — монарха, не могла не волновать его. Но весьма характерно, что и здесь воспеты не мятеж, а самоотречение и жертвенность.
Надо отдавать себе отчет в заблуждениях поэта для того, чтобы лучше понять его стихи, а не для того, чтобы выбросить их в помойную яму истории и оттолкнуть его самого на ту сторону баррикады. Какова бы ни была жизнь Виньи-человека, Виньи-поэт не примирился с буржуазной действительностью: он всегда стоял вне буржуазного общества и не пожелал превратить свое дарование в товар. Выходец из реакционной среды, он никогда не разделял ее иллюзий, и нам следует, по прекрасному выражению Луи Арагона, «научиться отделять черное золото его поэзии от мерзости его класса».