2. 4. ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКА
Основной формой общественной организации античного мира, определившей главные черты его культуры, был город-государство — полис.
Древнегреческий полис — это город со сравнительно небольшим количеством жителей. Они подчинялись законам своего города, защищали его от неприятеля и выполняли все необходимые гражданские обязанности (участвовали в работе суда и других городских служб, в проведении народного собрания и т. д.), т. е. город был одновременно и государством. Вот в таком городе-государстве культура была одновременно “воспитанием”, “возделыванием” и “культом”. Этим и характеризуется процесс подготовки свободных граждан в античном полисе, формирование зрелого мужа из несмышленого ребенка, что греки обозначали термином “пайдейа” (от греч. рais — ребенок).
к человеку и состоит непреходящее гуманистическое значение античного понимания культуры, в основе которого лежит идеал разносторонне развитого человека, идеал, являющийся целью культурного процесса. Без греческой идеи культуры не существовало бы ни античности как исторической эпохи, ни западноевропейского мира культуры [121].
“идеального героя”, выводимого из поэм Гомера: образованный благородный молодой человек должен помимо физического совершенства обладать знанием поэзии и определенными “мусическими” навыками, т. е. умением играть на музыкальных инструментах. Образовательная и воспитательная программа, сформировавшаяся благодаря Гомеру, сильно отличается от способов воспитания римских “добродетелей”: римская молодежь заучивает наизусть не поэмы, а “Законы XII таблиц” (450 до н. э.) — основу римского законодательства и одновременно нравственности [68]. Конечной целью образовательной работы в многолетней афинской школе являлось прежде всего осознание себя как полноправного члена избранного состоятельного общества. У грамматика ребенок обучался чтению и письму, знакомился с греческой литературой.
Преподавание музыки дополняло школу грамматика, так как стихи декламировались под музыку. С 12 лет мальчики посещали палестру — частную гимнастическую школу. В гимнасиях мусическое и гимнастическое искусства объединялись в форме состязаний молодежи, причем в присутствии зрителей, которыми были свободные граждане, а при обсуждении государственных дел слушателями и зрителями, в свою очередь, становилась молодежь.
Собственно, все это и составляло гуманитарную практику античной пайдейи, определявшую основное содержание античной культуры. Образовательный процесс не сводился к овладению суммой знаний, он был подготовкой к общественной жизни в соответствии с достаточно широким набором норм и требований, которые расценивались греками как их “мудрые изобретения” — “номой” (законы). В этом и состояла цель культуры: развить в человеке разумную способность суждений и эстетическое чувство прекрасного [121].
— калокагатия (от греч. kalos — прекрасный и agathos — хороший, добрый); человек соединяет в себе красоту безупречного тела и нравственное совершенство, причем предпочтение отдается второму.
Кто прекрасен — одно лишь нам радует зрение;
— сам собой и прекрасным покажется.
Сапфо
Калокагатия, по словам Аристотеля, “есть цельность человеческой личности и величие души. Она свойственна всем людям, но только в разной степени”. Гармония телесного и духовного, внутреннего и внешнего— центральная тема древнегреческого искусства. В статуях богов и героев запечатлен канон идеального человеческого тела; афинская драма представила цельные могучие характеры, сочетающие высокий интеллект и нравственную чистоту, мужество, гуманность и непреклонную силу воли.
— основы пайдейи. Гимнастика для тела и музыка для души — так охарактеризовал эту систему воспитания Платон. Греческая гимнастика как система упражнений состояла из трех основных разделов: палестрики (бег, прыжки, метание копья и диска, борьба), орхестрики (танцевальные упражнения, выполняемые под музыку) и игр (упражнения с палкой, колесом, шаром). В гимнастике ценятся не труд и упражнение сами по себе, а прекрасное. Согласно Аристотелю, “в воспитании первую роль должно играть прекрасное, а не дико-животное”.
Платон утверждал: “Воспитание музыкой надо считать самым главным; благодаря ему Ритм и Гармония глубоко внедряются в душу, овладевают ею, наполняют ее красотой и делают человека прекрасномыслящим... Он будет упиваться и восхищаться прекрасным, с радостью воспринимать его, насыщаться им и согласовывать с ним свой быт”. Афиняне считали, что мусическое воспитание должно предшествовать гимнастическому, спартанцы отдавали преимущество второму.
А. Лосев подчеркивает неразделимость для грека воспитания вообще и воспитания эстетического, античное воспитание— насквозь эстетическое [87].
“кто превосходно соединяет гимнастику с музыкой... того мы по справедливости можем назвать человеком совершенным... В любой области только равенство и гармония порождают добро и справедливость, а любая плеонексия (преобладание одной какой-либо черты) разрушает гармонию и порождает болезнь”. По утверждению Аристотеля, добродетель — это середина между двумя крайностями, каждая из которых порочна [6].
“по природе” и “по установлению”. Созерцая природный порядок, он развивал субъективный логос в слиянии с объективным, умножал свой разум. В суде, в народном собрании древний грек чувствовал себя в онтологической безопасности, поскольку полис гарантировал ему свободу, социальную защищенность и реализацию его честолюбивых устремлений. И гарантом стабильности и порядка были даже не законы (хотя на их защите стояли отеческие боги), а сам природный порядок, укоренившееся в сознании представление о рациональном, вечном, жизненном, а значит, о божественном порядке вещей.
Из единства человека с природой вытекало возведение ее в трудно постижимый, но не трансцендентный абсолют, а жизнь “по природе” превращалась в этический идеал образования и культуры.
Античность проникнута духом соревнования, состязания во имя стяжания славы (агон). Недаром греки возвели в ранг религиозного священнодействия атлетические игры в честь Зевса Олимпийского (впервые — в 776 до н. э.). Олимпийские игры проводились с тех пор раз в четыре года. Наградой победителю была ветвь маслины. Атлет, победивший в играх трижды (“олимпионик”), получал право воздвигнуть свою статую в священном лесу храма Зевса Олимпийского.
Целью жизни для эллина было славное имя, сохраняемое в памяти поколений. Гераклит писал: “Лучшие люди одно предпочитают всему: вечную славу — бренным вещам, а большинство обжирается как скоты” [122, 244].
–1965) пишет: “Древний грек — более гражданин, чем человек. Деятельная преданность интересам полиса воспринималась им как нечто совершенно естественное” [131]. Гегель в “Эстетике” в качестве классического определяет такое общественное состояние, когда цели и ценности коллектива (полиса) находятся в равновесии с целями и ценностями индивида. Гражданская доблесть и героический патриотизм стали едва ли не главной ценностью, завещанной античным миром будущему [38].
Древняя Греция никогда не была единым государством, но множеством самостоятельных независимых полисов. “Мысль о единстве или объединении была нестерпима грекам. Независимость родного полиса была для них непременным условием их собственной свободы. Именно любовь к свободе отличает греков от других народов. Свобода предполагала прежде всего независимость от внешнего, некоторое замкнутое на себя бытие. Все внешнее непредсказуемо и неконтролируемо, оно таит в себе угрозу рабства. Поэтому устроить свою жизнь тому, кто свободен, нужно таким образом, чтобы внешняя реальность никогда не играла в ней определяющей роли” [113, 164].
“Тому, кто свободен...” Это очень значимые слова. Общество делится прежде всего на свободных и рабов. Бурное развитие и расцвет античной культуры связаны с рабовладением, которое сделало возможным разделение физического и умственного труда. Раб и рабовладелец образуют неразрывное и органическое единство. Раб — “говорящее орудие”, существо, способное к продуктивной деятельности, но лишенное инициативы и собственной воли. Инициатива принадлежит рабовладельцу. Рабский труд позволял свободным гражданам полиса заниматься интеллектуальной деятельностью.
Понятие “личность” не имеет античного коррелята, в то же время словарь классической древности богат понятиями, выражающими нечто ему противоположное — “общинные” формы бытия. Внешний облик человека, его внутренняя жизнь более или менее безразличны для синтетического мышления античной эпохи. Воплощенное в человеке противоречивое единство прирожденной свободы и “космической” связанности нашло яркое выражение в скульптуре. Образ человека у скульпторов классической эпохи всегда обобщен и типизирован.
— только “хорошо организованное и живое тело” [87, 168]. «“Душа” — для подлинного эллина она была в конце концов формой его тела. Так определил ее Аристотель. “Тело” — для фаустовского человека оно было сосудом души. Так ощущал Гете. Статичное, ограниченное в пространстве, лишенное развития во времени тело определяет все особенности греческой культуры, начиная от статуарности античного искусства и кончая политической обособленностью греческих городов» [133, I, 433].
“темница” или даже “могила” бессмертной души, оказавшая огромное влияние на многих более поздних приверженцев философского идеализма и мистицизма начиная с Платона и заканчивая основоположниками христианского вероучения, впервые возникла у пифаuорейцев.
как таковой. На уровне массового сознания они представляют ее даже в большей степени, нежели гомеровские поэмы, философские произведения Платона и Аристотеля или трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида. Так же как эпос, философия и драматургия, скульптура представляет собой своеобразное явление, которое могло состояться только на греческой и никакой другой почве. Однако никто никогда не называл древнегреческую культуру эпической, философской, драматической, а вот о ее скульптурности (пластичности) сказано много точных и убедительных слов.
Греки не знали ничего прекраснее человеческого тела. Античность называют детством человечества. Ребенок занят не столько собственным внутренним миром, сколько внешним, он весь открыт окружающему. “Из античного идеала вытекало безоговорочное приятие чувственной видимости” [133, I, 432]. Историки культуры различают “эпохи зрения” и “эпохи слуха”. Античность принадлежит к первым.
“Вспомним, что наши “идея” и “теория” означают по-гречески “образ” и “рассматривание”. Человек духа для греков не деятель, но также и не аскет, удаляющийся от житейских торжищ: он — зритель, и мир для него — зрелище. Как рассказывает греческая легенда, на вопрос Леонта, кто же такие философы и в чем разница между ними и прочими людьми, Пифагор оветил, что уподобляет жизнь человеческую всенародным сборищам во время великих греческих игр. На них одни телесными усилиями добиваются славы и победного венка, другие приезжают покупать, продавать и получать прибыль; и средивсего этого выделяется наиболее почтенный род посетителей, люди, не ищущие ни рукоплесканий, ни прибыли, но явившиеся для того, чтобы посмотреть, и прилежно разглядывающие все происходящее. Так-то и мы явились на сборище жизни из иной жизни и другого мира... и среди нас одни служат тщеславию, другие — деньгам; лишь немногие, презрев все остальное, прилежно всматриваются в природу вещей, и они-то зовутся любителями мудрости, или философами... Бесполезно ли такое всматривание в мир? “Нет ничего странного, если оно покажется ненужным и неполезным, — невозмутимо возражает неоплатоник Ямвлих (сер. III в. — ок. 330), — мы назовем его не пользою, но благом”.
Как известно, и Пифагору, и Анаксагору приписывалось утверждение, что смысл всей человеческой жизни в том, чтобы рассматривать небо. “Зрелищный” подход к миру — доминанта всей античной культуры и жизни сверху донизу, от адептов интеллектуального созерцания до римской черни, требовавшей “хлеба и зрелищ” [4, 68]. Какой яркий контраст составляет это с европейской цивилизацией последних столетий, которую можно охарактеризовать словами Гегеля: “Человек есть то, что он делает”.