III. ГАЛИЛЕЙ И ШЕКСПИР
В 1834 г. в заметках Table — talk А. С. Пушкин сравнивает творческие методы Шекспира и Мольера, отдавая предпочтение первому: “Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера скупой скуп — и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен” [106, т. 7, 178].
Как достигается такая многосторонность образа? В частности, тем, что одни и те же события, обстоятельства, люди изображаются с разных точек зрения, даются в восприятии и оценке различных персонажей. В статье «“Ромео и Джульетта”, трагедия Шекспира» Н. Берковский пишет: “Люди у Шекспира идут своими путями. Новости одного не скоро станут новостями другого, а то и никогда не станут. Страсть Ромео и Джульетты в полном развитии, а Меркуцио все еще твердит о любви Ромео к Розалинде (акт II, сцена 1) после сцены между Ромео и Джульеттой в саду. У каждого свой день, своя собственная ночь, каждый видит небо по-своему, сколько людей — столько же восприятий, разновидностей того же ландшафта. Меркуцио говорит другу, что ночь сырая, что ему хочется поскорее домой, в свою удобную постель (акт II, сцена 1).
Это ночь первого свидания Ромео и Джульетты, для них обоих волшебная. Меркуцио сетует на сырость и высказывается как прозаик возле дома Капулетти, у ограды сада. За оградой — другая ночь, поэзия Ромео, поэзия Джульетты… Есть один пейзаж, и есть два мнения о нем, два чувства. Как это свойственно манере Шекспира, образ пейзажа обогащается и колеблется, предложен выбор, нужно выбрать, что глубже и вернее, догматы отсутствуют…
Мы имеем дело со своеобразным умножением персонажа. Он представлен еще и в своих отражениях, каким его видят другие. Есть Тибальд собственной персоной есть Тибальд, описанный Меркуцио (акт II, сцена 4), — отличный портрет, где все сокращено и согнано в одну точку. Портрет — дополнительный образ и самого портретиста. Когда Меркуцио рисует нам Тибальда, то виден и этот забияка, виртуоз убийств по всем правилам фехтования, виден и сам Меркуцио с его ненавистью гуманиста к виртуозам этого порядка. Текст Шекспира полон отражений персонажей и их взаимоотражений… События и персонажи становятся проблемой[14], образ их не сразу и не без споров вырабатывается. (Вспомним еще раз: Офелия говорит о принце — “чекан изящества”, а королева — “он тучен и одышлив”. — А. П.)
Жизнь у Шекспира ищет своей свободы, как художник он поиски эти поддерживает” (Берковский Н. Я. Статьи и лекции по зарубежной литературе. СПб., 2002. С. 323–324). (Курсив мой — А. П.)
В сцене похорон Офелии — как различны скорбь Лаэрта и скорбь Гамлета! Какой свет проливает это на внутренний мир каждого из них! Офелия говорит о принце — “чекан изящества”, а королева — “он тучен и одышлив”.
расположенные одна после другой, конец IV акта и начало V акта, и посвященные одному и тому же событию — смерти Офелии, противоположны по характеру: одна серьезна, другая шутлива).
Сравните это с заключением Тезауро (подгл. 5. 4): “…не существует явления ни столь серьезного, ни столь грустного, ни столь возвышенного, чтобы оно не могло превратиться в шутку и по форме и по содержанию”.
Итак, Шекспир показывает, что люди различны, и каждый воспринимает мир по-своему (у каждого своя картина мира). Нет ли соответствия между творческим методом Шекспира и эпохальными результатами, полученными его великим современником (более того, ровесником, ведь оба родились в 1564 г.), итальянским физиком Галилео Галилеем? В трактате “Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки” (Галилей Г. Избранные труды. М., 1964) он обосновывает представление о том, что характер видимого движения тела зависит от движения наблюдателя.
— на палубе корабля, плывущего по реке с некоторой постоянной скоростью. С мачты корабля падает пушечное ядро. Второй наблюдатель, стоящий на палубе, видит, что ядро падает вертикально вниз, его траектория — прямая. Первый наблюдатель, стоящий на берегу, видит, что ядро летит по параболе (см. рис.). Рисунок воспроизводится по книге: Купер Л. Физика для всех. Введение в сущность и структуру физики. Классическая физика. М., 1973. Т. 1. С. 31.
Однако одно и то же ядро не может одновременно лететь и по параболе, и по прямой! Спрашивается: как же на самом деле оно летит? Ответ таков: нельзя говорить о движении безотносительно к системе отсчета. Для второго наблюдателя (в системе отсчета, связанной с кораблем) ядро падает вертикально вниз. Для первого наблюдателя (в системе отсчета, связанной с берегом) оно летит по параболе (сопоставьте это с философией постмодерна, исповедующей принципиальный плюрализм (множественность) (см. подгл. 6. 1 и Математическое приложение, II).
Итак, мы видим, как два выдающихся мыслителя (к тому же ровесники), принадлежащие совершенно разным сферам, — физик и поэт, приходят, каждый в своей области, к аналогичным результатам.