Приглашаем посетить сайт

Пустовит А.В. История европейской культуры.
Дж. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. (сокращенно)

Дж. Реале, Д. Антисери

ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ
ОТ ИСТОКОВ ДО НАШИХ ДНЕЙ [109]
ДВИЖЕНИЕ РОМАНТИЗМА И ЕГО ПРЕДСТАВИТЕЛИ

Первая ласточка романтизма: “Буря и натиск”

Разлом, произошедший на рубеже XVIII и XIX веков, был столь радикален, что ему трудно отыскать аналогию. В 1789 г. разразилась Великая французская революция, вызвавшая небывалый энтузиазм европейских интеллектуалов, однако ее финал подействовал отрезвляюще. В 1792 г. во Франции монархия пала и была провозглашена республика. В июне 1793 г. король приговорен к смертной казни, а в августе все узнали, что такое террор: сотни неповинных голов на жертвенном алтаре революции. Гильотина (древнее приспособление для смертной казни, усовершенствованное медиком Гийотеном (Гильотеном), членом Учредительного собрания) — зловещий символ этой лихой поры — поставила крест на филантропических и пацифистских иллюзиях просветительского века. Восхождение Наполеона на пик славы в 1804 г., провозглашение империи, военные походы, погрузившие Европу в пороховой дым и скрежет железа, перевернули старый континент, результатом чего стал новый деспотизм — живой укор просвещенному, “иллюминированному” разуму. Но еще ранее, в 1770–1780 гг., куль- турные “грозы” прогремели над Германией, заявив о необходимости переосмысления некоторых итогов. Артподготовка 70-х годов прошла под девизом “Sturm und Drang” — “Буря и натиск”. Это название одной из драм Фридриха Максимилиана Клингера (1752–1831) использовал А. Шлегель в качестве наименования целого движения. (Имелась в виду “буря чувств”, лавинообразный поток страстей: ведь и Клингер сначала назвал свою драму “Wirrwarr” — “Суматоха”.) Романтизм заново открыл природу как всемогущую животворящую силу на пороге нового столетия.

— все это вошло в моду романтического века. На движение немало повлияли и английские поэты, например Джеймс Макферсон (1738–1796), который опубликовал “Отрывки старинных стихотворений”, приписав их легендарному бар- ду Оссиану. Через Лессинга немцы ближе узнали Шекспира. Руссо с его новым чувством природы, политическими и педагогическими идеями был столь же в моде, как и поэт Фридрих Готлиб Клопшток (1724–1803). Но не Клингер и не Ленц (оба, кстати говоря, скончавшиеся в России) составили славу романтизма. Его символами стали Гете, Шиллер, Якоби, Гердер. О романтизме заговорили с появлением Гете в Страсбурге и позже во Франкфурте, с его переездом в Веймар (1775) движение пошло на спад.

От классицизма к романтизму

“Бури и натиска” иногда называют революцией на немецкий манер, репетицией Великой французской революции. Другие ученые, напротив, видят в нем реакцию, предвосхитившую эту революцию, своего рода аллергию на крайности Просвещения, завершением которого и стала революция. Так или иначе, ясно, что это была прелюдия к романтизму. “Штурмерцы” сумели выразить дух целого народа, состояние немецкой души в час исторического перелома. Гердер, Шиллер, Гете, Якоби— все они прошли через “Sturm”, который был воплощением безоглядной молодости. Классицизм — уже остепененная зрелость немецкой души. “Sturm” — это юность Гердера и Гете, символ молодости нации, преодоление кризиса имело не только персональный, но и социальный контекст. Здесь классицизм выступает как корректив по отношению к движению “Штурма и натиска”, однако нельзя не видеть в нем существенный компонент и диалектический полюс романтизма.

Культ классики вовсе не чужд Просвещению, но ему явно недоставало жизни и души, что заметил уже Иоганн Винкельман (1717–1768) всвоих работах об античном искусстве, призывая преодолеть пассивное воспроизведение древних идеалов классицистами. “Для нас есть единственный путь стать великими и, если возможно, неподражаемыми — это подражать древним”. Поэтому естественно для Винкельмана, что такая “имитация” ведет не просто к природе, но и выводит за ее пределы, к Идее чистой красоты, творимой разумом, — это и есть истинная возвышенная природа. Если художник взял за основание греческий канон красоты, он непременно найдет себя на пути подражания природе. Понятия цельности и безупречности естества в античном понимании очищают идею природной сущности. Узнав красоту нашей натуры, он не замедлит связать ее с совершенно прекрасным. С помощью утонченных форм, в нем присутствующих, художник станет правилом самому себе. Такова точка зрения Винкельмана. Мы подошли к романтическому неоклассицизму. Возрождение классики в немецком духе и от немецкого же духа, благодати вечной молодости природы и духа — этим вдохновлялись лучшие писатели. От механической имитации греческого искусства к прорыву в новое, гениальное, питаемое греческим духом, — такова, по мнению известного историка немецкой литературы Л. Миттнера, органическая эволюция немецкого духа. Излить натуру в форму, а жизнь— в искусство, не повторяя, а обновляя греческие образцы, стало целью неоклассицизма. Лучшие представители “Sturm” классическим идеалом называли меру, предельность, равновесие. Именно этот, на первый взгляд странный, союз безмерной стихии и “предела” произвел на свет романтизм. И в философии мы видим новое обращение к классике: Шлейермахер не только перевел платоновские диалоги, но сделал их частью философского дискурса. Шеллинг уверенно использовал платоновскую теорию Идей и понятие мировой души. Да и гегелевская система появилась на свет после нового прочтения классики, осознания смысла “диалектики” и роли спекулятивного элемента (фрагменты из Гераклита Гегель широко использует в своей “Логике”)

“имитация” ведет не просто к природе, но и выводит за ее пределы, к Идее чистой красоты, творимой разумом, — это и есть истин-ная возвышенная природа. Если художник взял за основание греческий канон красоты, он непременно найдет себя на пути подражания природе. Понятия цельности и безупречности естества в античном понимании очищают идею природной сущности. Узнав красоту нашей натуры, он не замедлит связать ее с совершенно прекрасным. С помощью утонченных форм, в нем присутствующих, художник станет правилом самому себе. Такова точка зрения Винкельмана. Мы подошли к романтическому неоклассицизму. Возрождение классики в немецком духе и от немецкого же духа, благодати вечной молодости природы и духа — этим вдохновлялись лучшие писатели. От механической имитации греческого искусства к прорыву в новое, гениальное, питаемое греческим духом, — такова, по мнению известного историка немецкой литературы Л. Миттнера, органическая эволюция немецкого духа. Излить натуру в форму, а жизнь— в искусство, не повторяя, а обновляя греческие образцы, стало целью неоклассицизма. Лучшие представители “Sturm” классическим идеалом называли меру, предельность, равновесие. Именно этот, на первый взгляд странный, союз безмерной стихии и “предела” произвел на свет романтизм. И в философии мы видим новое обращение к классике: Шлейермахер не только перевел платоновские диалоги, но сделал их частью философского дискурса. Шеллинг уверенно использовал платоновскую теорию Идей и понятие мировой души. Да и гегелевская система появилась на свет после нового прочтения классики, осознания смысла “диалектики” и роли спекулятивного элемента (фрагменты из Гераклита Гегель широко использует в своей “Логике”).

Неоднозначность феномена романтизма
и его основные характеристики

— пытаться определить, что такое романтизм. Кто-то насчитал свыше 150 дефиниций, мы же напомним, что даже Ф. Шлегель, основатель кружка романтиков, отказался отправить почтой свое определение слова “романтик”, ввиду того что ему не хватило и 125 листов. Оставив парадоксы, наметим лишь перспективы, открывающие некоторые существенные черты этого феномена:

2) хронологические и географические рамки феномена;

3) романтизм как психологическое и моральное явление;

4) концептуальное наполнение, свойственное романтизму;

6) наконец, романтическая философия.

1. Слово “романтик” имеет богатую историю. А. С. Ваugh, историк английской литературы, пишет, что прилагательное “романтический” появилось в Англии около середины XVII века для обозначения чего-то экстравагантного, фантастического и нереального (как в рыцарских романах, например). Столетием позже им стали называть ситуации особо приятные, описываемые в “романтической” поэзии и прозе уже в нашем смысле слова. Постепенно его начали употреблять в значении оживления инстинктов или эмоций, не до конца задавленных рационализмом. Ф. Шлегель связывал романтизм с эпическим, средневековым, психологическим и автобиографическим романом. Для него современная форма искусства, взятая в его органическом развитии от средневековья до наших дней, обладала особой сутью, красотой и правдой, отличной от греческой.

2. С историографической и географической точек зрения, романтизм — это не только поэзия и философия, но и музыка, и изобразительные искусства, бурным расцветом которых отмечены конец XVII и первая половина XVIII веков. Движение распространилось во Франции, Италии, Испании, Англии, Германии, приобретя национальные черты в каждой из этих стран.

покоя, ведут к конфликту с реальностью, от которой романтический герой бежит. ... скорее сам факт чувственности в своей незамысловатой простоте приведен в измерение крайней восприимчивости и раздраженности. “В романтической чувственности доминирует болезненная любовь к неразрешимости и двусмысленности, непреходящей безысходности, самолюбование в страданиях” (L. Mittner), “Sehnsucht” — “ностальгия, желание вернуться к некоему состоянию покоя и счастья, когда-то знакомому, но утраченному; это вместе с тем и желание, никогда не достигающее цели: “Sucht”, “страсть” (болезненная страсть) + “Sehnen”, тосковать, стремиться (желать) — недостижимое желание, цель которого неопределенна. Желать все и ничего, в одно и то же время: “Sucht” близко к “Suchen”, что значит “искать”. Получается “желать желания”, быть ненасытным в самом желании, которое становится самоцелью.

“Streben”, “вечный порыв”, ведь человеческий опыт не знает ничего бесконечного. По этой причине гетевский Фауст спасен, ибо всю свою жизнь он растратил в подобном “Streben”. И философия, и поэзия согласны в том, что бесконечное— смысл и исток всего конечного. Философия доказывает эту связь, поэзия реализует ее. Природу начинают толковать как жизнь, непрерывно творящую, и смерть — лишь средство иметь больше жизни. Природа— гигантский организм наподобие человеческого, подвижная игра сил: ее мощь божественна. Шеллинг заявлял, что природа — окаменевший разум, дух, делающийся видимым. Мы можем узнать здесь и античный “фюзис”, и ренессансную “натуру”. Пантеистически звучат сентенции о чувстве бытия как органическом моменте тотальности. Быть единым со всем, — говорил Гельдерлин, — значит жить среди богов, пребывать со всем, что жило, испытывая счастливое самозабвение. Гений и художественное творение подняты до степени высшего выражения Истины и Абсолюта. У самой природы, полагал Новалис, есть художнический инстинкт, нельзя поэтому разделить натуру и искусство. Без гениальности существование прекратилось бы, во всем нужен гений. Поэзия зализывает раны, нанесенные интеллектом. Поэт лучше ученого понимает природу. Гений, по мнению Новалиса, — это все: магический кристалл, философский камень духа, он может и должен стать всем.

5. Для романтиков характерен порыв к свободе. Быть всем, быть безусловно— это мастерство. Мастер — властелин бытия, его свобода — фермент сознания, индивидуальности, святой и неприкосновенной. Каждое движение мастера — откровение высшего мира, слова Божьего. И Фихте, и Гегель позже начнутс того же тезиса. Религия подвергнута романтиками переоценке. В отличие от просветителей, они увидели в ней мост от конечного к бесконечному. Почти все представители романтизма прошли через религиозный кризис той или иной степени интенсивности: Шлегель, Новалис, Якоби, Шлейермахер, Фихте, Шеллинг.

6. По поводу философии романтизма сказано немало вздора, однако мы напомним одно суждение Б. Кроче: “Философский романтизм поднял знамя того, что иногда называют не совсем точно интуицией и фантазией, в пику холодному разуму, абстрактному интеллекту”. Несомненно, обречены философские системы, пренебрегающие интуитивным, как бесплодны и те, что игнорируют логические формы и элементарный порядок мышления. Заметим, что еще задолго до романтизма Вико внятно высказался в защиту интуитивного начала против крайностей картезианского интеллектуализма; идеализм в этом смысле всегда романтичен.