9. ПАРАДИГМАТИКА ЭМБЛЕМ
Самое время возразить Г. Г. Хазагерову, строящему сравнение поэтов на принципиальном разграничении и противопоставлении параболы и парадигмы[201], - мир Высоцкого столь же парадигматичен, сколь и параболичен, это в не меньшей степени, чем мир Окуджавы, - "мир случаев"[202]. Сами параболы Высоцкого зачастую вырастают из частных случаев существования реальных, подобных реальным или фантастических предметов, зверей, насекомых, людей, живых и мертвых, и т. д. Отличие в том, что "случаи" для Высоцкого - это не просто занимательные, забавные, достойные поэтического воплощения происшествия или факты, а - знаки, он изначально чувствует их эмблематическую значимость, что порой сказывается даже в композиции шуточных песенок. "Вот вам авария", которая в "Веселой покойницкой" играет роль примера, случая, доказывающего, что
Всех нас когда-нибудь кто-то задавит, -
За исключением тех, кто в гробу. (1, 293)
Возможно, потому, что "все мы ходим под богом", а "только который в гробу - не соврал".
Мы выделяем "вот вам", чтобы еще раз обратить внимание на характерное стремление к визуальной проекции содержания, в которой склонность к эмблематическому восприятию мира оборачивается тягой к эмблематическому выражению мысли. В этом стремлении - исток всех этих "видишь", "я вижу", "я заметил", "вот вам" и т. п. Иногда это стремление к визуальности реализуется с чрезвычайным нажимом - как структурно-стилистический принцип произведения. Так, например, повествовательное прошедшее время песни о канатоходце четырежды, перед каждой "четвертью пути", прерывается настоящим:
Посмотрите - вот он без страховки идет. (1, 404, 405)
Повествователя эпических строф, которому, по определению, известно, как всё было и чем закончилось, перебивает художник-визионер, для которого времени вообще не существует и картинка каждый раз - стоит. Даже и после финала. Просто теперь "другой без страховки идет" (1, 405). Примечательно, что из вариантов названия - "Канатоходец", "Песня канатоходца" (1, 617) - в конце концов выбрано самое предметно-зримое: "Натянутый канат"[203]. Он и есть эмблема жизни в искусстве, а, может быть, и искусства жизни. И вся парабола, которой, несомненно, является рассказ о канатоходце, то и дело замирает ("Но замрите <...> !" - 1, 405) в эмблематической экстатике, фиксирующей абсолютность и вневременность смысла.
Но та же тяга к эмблематической выразительности проявляется в других случаях при лексически не реализованной визуальности. В таких случаях, как правило, с этой задачей - на интонационном уровне - блестяще справляется тире, вводящее такой образ, картинку, которая глубже, значимей повествуемого происшествия, вне его, над ним, проще и загадочней, чем оно:
А на нейтральной полосе - цветы
Необычайной красоты! (1, 96-97)
После такого тире, порой прямо-таки пронзающего вакуум эллиптической конструкции, может, а нередко просто должна возникнуть и настоящая, номинальная, эмблема:
Что же - на одного?
На одного - колыбель и могила. (1, 40)
"рождение и смерть", начало и конец, в которых человек истинно одинок и предоставлен себе. Потому что в пространстве отдельного и исчерпываемого ими стиха "колыбель и могила" обозначают и всю жизнь целиком, исчерпывая ее значение своим банальным и, тем не менее, загадочно-оксюморонным смысловым уравнением (сравним попутно с концептом в другом месте: "В рожденье смерть проглядывает косо". - 2, 66; а заодно уж и с аналогичным - Луиса де Гонгоры: "Спеша родиться - умереть спешишь"[204]).
Все творчество Высоцкого - своего рода гигантская парадигма значащих случаев, эмблем, эмблематических историй, парабол о его и нашей жизни. И есть в его наследии тексты, в которых доминирует собственное авторское сознание этой эмблематичности и парадигматичности творчества. Песне "Парус", которая в свое время немало удивила слушателей своим "абстракционизмом", потребовался подзаголовок: "Песня беспокойства" (1, 160), - уже на этом уровне характерно сопоставились предмет и обозначенная им абстракция, - потому что она, песня, практически целиком состоит из эмблем и вызвала много вопросов к автору.
В самом деле, о чем это? -
А у дельфина
Взрезано брюхо винтом!
<...>
Парус! Порвали
парус!
Дельфины для Высоцкого конца 60-х - представители и носители "всего разумного, что есть в океане", как сказано в "Жизни без сна" (2, 371), где изображено революционное вмешательство живой природы в дела человеческие, эмблематично представленные через призму актуальной психиатрической проблематики (созвучно всему "больничному" циклу и сходным с ним мотивам в поэзии Высоцкого) и явно наследуемой традиции гоголевских "Записок сумасшедшего". В те годы нового знакомства с дельфинами казалось, что вот-вот будет установлен контакт с "братьями по разуму", едва ли не более высокому, чем человеческий. Это была ходовая научно-популярная тема. Дельфин явно не без значения дан человеку в соседи по планетарной коммуналке. Есть он, естественно, и в "Эмблемате"[205].
сомнительности современного состояния цивилизации. Появляющийся во второй и третьей строфах модус возможности лишь усиливает звучание subscriptio:
–
Не по мне!
И - рефреном через весь текст троекратное: "Каюсь!"