II
Тем не менее отдельные мотивы лафонтеновских басен мы всё же встретим у Пушкина в лицейскую пору. В стихотворении „Твой и Мой“ 1816 г. Пушкин пишет:
Бог весть, за что философы, пииты На твой и мой давным давно сердиты.
Действительно — нападки на „Твой и Мой“ являются во французской поэзии общим местом. Так, еще Maturin de Régnier в VI сатире писал:
Lors du mien et du tien nasquirent les procez, A qui l’argent départ bon ou mauvais succez, Le fort battit le faible et lui livra la guerre...
У Лафонтена мы имеем эту формулу дважды; в басне „La Discorde“ он пишет (1668):
Elle et Que-si-que-non son frère Avecque Tien-et-mien son père...
В сказке „Le Roi Dandaule et le maître en droit“ (1675) про юриста говорится:
... un maître de cet art
Qui du Tien et du Mien tire son origine...
У Буало в XI сатире (1698 г.), очевидно не без влияния Ренье:
Et le Mien et le Tien, deux frères pointilleux, Par son ordre amenant les procès et la guerre En tous lieux de ce pas vont partager la terre...
Наконец — у Вольтера в его сатире „Le Mondain“ (1736 г.) мы встречаем:
Nos bons aïeux vivaient dans l’ignorance Ne connaissant ni le tien ni le mien.[6]
В приведенных стихах Пушкин имеет в виду именно Лафонтена, на что указывает французский текст этого стихотворения, принадлежащий Пушкину же (см. „Пушкинист“, сб. IV, стр. 40—41, заметка С. М. Бонди):
Tien-et-mien, dit la Fontaine, Du monde a rompu le lien...
В частности эта формула „tien-et-mien“, а не „le Tien et le Mien“ (как в сказке „Le Roi Candaule“ и у Вольтера) или „le Mien et le Tien“ (как у Ренье и Буало), приводит нас непосредственно к басне „La Discorde“, и знакомство Пушкина с ней таким образом документально устанавливается.
Другой случай такого цитирования басен Лафонтена в лицейскую пору мы усматриваем в стихах „Амур и Гименей“ (1816 г.):
Амур, друзья, совсем не слеп, Но шалости — его забавы, Задумал ветренник лукавый, Чтоб людям на смех и на зло Его Дурачество вело. Дурачество ведет Эрота, Но вдруг, не знаю почему, К Дурачеству прошла охота: Оно наскучило ему...
внимание, что Пушкин нашел мифологические сведения, легшие в основу его стихов, в басне Лафонтена „l’Amour et la Folie“, заимствованной в свою очередь у Louise Labé (1526—1566), поэтессы школы Ронсара, у которой имеется произведение „Débat de Folie et de l’Amour“. В этой басне сообщается, что Амур ослеп вследствие драки, произошедшей у него с „Folie“. По этому поводу был создан суд богов:
Le résultat enfin de la suprême cour Fut de condamner la Folie À servir de guide à l’Amour.[7]
Таким образом стихотворение Пушкина является своеобразной поэтической полемикой с Лафонтеном.[8]