Поиск по материалам сайта
Cлово "ETERNAL"
Входимость: 4. Размер: 65кб.
Входимость: 2. Размер: 47кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 29кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 65кб.
Часть текста: О жанровом мифе: что воспевает пиндарическая ода? Почему Л. В. Пумпянский забыл об английской оде? Двадцать лет назад в журнале «Вопросы литературы» была опубликована замечательная статья Л. В. Пумпянского «Об оде А. Пушкина “Памятник”», посвященная не только пушкинскому стихотворению, но и одической традиции в целом. Основной тезис Пумпянского: «... одно из явлений всей русской литературы: великие литературные традиции получают заключение и неожиданно новый смысл... в русской литературе...». Согласно Пумпянскому, именно таким «заключением» по отношению к одической «великой традиции» становится русская ода: «... такое чисто античное явление, как ода, в русской поэзии получило то же поэтическое значение, какое в других нео-европейских литературах она имеет историко-литературное...»[1]. Однако вот загадка: для подтверждения этого своего тезиса Пумпянский приводит примеры из французской и немецкой поэзии, чей опыт завершен в России, но почти никогда — из английской. Почему? Уж во всяком случае, не по причине незнания английской литературы — вряд ли подобные доводы уместны по отношению к филологу, о поразительной эрудиции которого ходили легенды. Английский материал ему был прекрасно известен. На это указывают хотя бы отсылки к творчеству Джона Драйдена[2] и Уильяма Вордсворта[3]. Может быть, английская ода выпадает из «великой традиции» — так что с ней не стоит и считаться? Факты говорят об обратном. С историей оды связаны ...
Входимость: 2. Размер: 47кб.
Часть текста: Мильтон. «Потерянный рай» JOHN MILTON. PARADISE LOST Of Man's first disobedience, and the fruit Of that forbidden tree, whose mortal taste Brought death into the World, and all our woe, With loss of Eden, till one greater Man Restore us, and regain the blissful seat, Sing, Heavenly Muse, that on the secret top Of Oreb, or of Sinai, didst inspire That shepherd who first taught the chosen seed In the beginning how the heavens and earth Rose out of Chaos: or, if Sion hill 10 Delight thee more, and Siloa's brook that flowed Fast by the oracle of God, I thence Invoke thy aid to my adventurous song, That with no middle flight intends to soar Above th' Aonian mount, while it pursues Things unattempted yet in prose or rime. And chiefly Thou, 0 Spirit, that dost prefer Before all temples th' upright heart and pure, Instruct me, for Thou know'st; Thou from the first Wast present, and, with mighty wings outspread, 20 Dove-like sat'st brooding on the vast Abyss, And mad'st it pregnant: what in me is dark Illumine, what is low raise and support; That, to the height of this great argument, I may assert Eternal Providence, And justify the ways of God to men. Say first — for Heaven hides nothing from thy view, Nor the deep tract of Hell — say first what cause Moved our grand...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: Прекрасное пленяет навсегда. К нему не остываешь. Никогда Не впасть ему в ничтожество. Все снова Нас будет влечь к испытанному крову С готовым ложем и здоровым сном. И мы затем цветы в гирлянды вьем, Чтоб привязаться больше к чернозему Наперекор томленью и надлому Высоких душ, унынью вопреки И дикости, загнавшей в тупики Исканья наши. Да, назло пороку, Луч красоты в одно мгновенье ока Сгоняет с сердца тучи. Таковы Луна и солнце, шелесты листвы, Гурты овечьи, таковы нарциссы В густой траве, где под прикрытьем мыса Ручьи защиты ищут от жары, И точно так рассыпаны дары Лесной гвоздики на лесной поляне. И таковы великие преданья О славных мертвых первых дней земли, Что мы детьми слыхали иль прочли. Перевод Б. Пастернака From “ENDYMION” A thing of beauty is a joy for ever: Its loveliness increases; it will never Pass into nothingness; but still will keep A bower quiet for us, and a sleep Full of sweet dreams, and health, and quiet breathing. Therefore, on every morrow, are we wreathing A flowery band to bind us to the earth, Spite of despondence, of the inhuman dearth, Of noble natures, of the gloomy days, Of all the unhealthy and o’er-darkened ways Made for our searching: yes, in spite of all, Some shape of beauty moves away the pall From our dark spirits. Such the sun, the moon, Trees old and young, sprouting a shady boon For simple sheep; and such are...
Входимость: 1. Размер: 29кб.
Часть текста: неоднократно возникал у Мильтона в молодые годы, к написанию главного творения жизни он приступил лишь на исходе 50-х. Конечно, и в 30-е годы он мог бы стать автором одной из многих Христиад, но высочайшая требовательность к своему творчеству не позволила ему взяться за работу, которая не отвечала уровню притязаний и масштабу поставленных задач. Религиозный эпос требовал не только зрелости, но той мудрости, которую дает огромная жизнь и еще большее религиозное чувство. Когда в здравом уме и трезвой памяти равняются по таким вершинам, как Гомер, Вергилий, Данте или Тассо, то здесь мало одических "На утро рождения Христа" или "На обрезание Господне". О серьезности намерений Мильтона свидетельствует то, что его предыдущие эпические замыслы остались нереализованными не из-за отсутствия сил и средств, а вследствие громадности замысла, стремления создать нечто "более чем героическое", божественно-космическое. Если бы Мильтон реализовал кембриджские или итальянские замыслы, вполне возможно, что Потерянный Рай так бы и не был написан. Впрочем, он не появился бы и без этих замыслов, потому что произведение такого масштаба вынашивается всю жизнь. В самих этих замыслах уже содержались многие идеи и образы, нашедшие воплощение в Потерянном Рае: идея воспитания человечества, борьбы Добра и Зла в сердцах людей, высоких нравственных деяний, образы пророка-обличителя, все-очищающего Христа, бунтующего Сатаны. Учитывая невероятную эрудицию Мильтона, можно заключить, что Потерянный Рай возник не на пустом месте. Христианская эпопея уже имела многовековую историю, и даже многие протестантские поэты упредили тематику и некоторые идеи Рая. В качестве прямых предшественников Мильтона называют Дю Бартаса, автора Недели, поэта-гугенота Джошуа Сильвестра, нидерландцев Гуго Гроция (Изгнанный Адам) и Йоста ван ден Вондела (Люцифер), а также итальянца Джамбатисту Андреини (Адам). В...
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Часть текста: амбивалентно. Время как выбор, деятельность, активность, ценность, свобода, недуг, воля, власть, горе, возмездие, страж, обидчик, судья... Ваш обидчик - Время, не король... Ход времени - роковой, трагический, торжественный, смутный, непостижимый, мистический. Время завистливое, вывихнутое, смердящее, всеобесценивающее и всепожирающее, hideous, ragged, bloody, tyrant, devouring, slittish, cruel, injurious, fell, etc. Make war upon this bloody tyrant Time Devouring Time, swift-footed Time, old Time. Забываются легко Былая доблесть, красота, отвага, Высокое происхожденье, сила, Любовь и дружба, доброта и нежность. Все очернит завистливое время... У шекспировского времени есть начало, конец, дно: "мелко прозондировали дно времени". Вообще вряд ли найдутся свойства времени, не подмеченные Шекспиром. Многозначность слова "время" позволяет перейти к другому образу - время как весь строй жизни. Король растратил свое время, и оно отплатило ему за это, растратив, опустошив его. Потом возникаем мысль о счете времени, о часах, отмеряющих его и, наконец, о колоколе, не только возвещающем о времени, но и о конце его. Вот эта сложная цепь образов: Я долго время проводил без пользы. Зато и время провело меня. Часы растратив, стал я сам часами: Минуты-мысли; ход их мерят вздохи; Счет времени - на циферблате глаз, Где указующая стрелка-палец, Который наземь смахивает слезы; Бой, говорящий об истекшем часе, - Стенанья, ударяющие в сердце, Как в колокол. Так вздохи и стенанья Ведут мой счет минутам и часам... Время и пространство Шекспира экстенсивны - они...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: OF A DREAM As I walked through the wilderness of this world, I lighted on a certain place where was a Den,[1] and laid me down in that place to sleep; and as I slept, I dreamed a dream. I dreamed, and behold I saw a man clothed with rags, standing in a certain place, with his face from his own house, a book in his hand, and a great burden upon his back. (Isa. LXIV. 6; Luke XIV. 33; PS. XXXVIII. 4; Heb. II. 2.) I looked, and saw him open the book, and read therein: and as he read he wept and trembled; and not being able longer to contain, he brake out with a lamentable cry, saying,[2] «What shall 1 do?» (Acts II. 37; XVI. 30, 31.) In this plight, therefore, he went home and refrained himself as long as he could, that his wife and children should not perceive his distress; but he could not be silent long, because that his trouble increased; wherefore at length he brake his mind to his wife and children; and thus he began to talk to them: «O my dear wife», said he, «and you the children of my bowels, I, your dear friend, am in myself undone by reason of a burden that lieth hard upon me: moreover, I am for certainly informed that this our city[3] will be burned with fire from heaven; in which fearful overthrow, both myself, with thee my wife, and you, my sweet babes, shall miserably come to ruin, except (the which yet[4] I see not) some way of escape may be found, whereby we may be delivered». At this his relations were sore...