Приглашаем посетить сайт

Поиск по материалам сайта
Cлово "HOW"


А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
0-9 A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
Поиск  
1. Черноземова Е. Н. Джон Мильтон. «Потерянный рай»
Входимость: 4. Размер: 47кб.
2. Нестеров А. Джон Донн и формирование поэтики Бродского: за пределами «Большой элегии»
Входимость: 3. Размер: 54кб.
3. Львофф Б. Джон Донн и Иосиф Бродский
Входимость: 3. Размер: 52кб.
4. Забалуев В. Н. Поэтика реминисценций в элегии Дж. Мильтона "Люсидас"
Входимость: 2. Размер: 13кб.
5. Пустовит А.В. История европейской культуры. У. Шекспир. Сонет 43
Входимость: 2. Размер: 4кб.
6. Михайлов А.: Поэтика барокко: завершение риторической эпохи. Примечания
Входимость: 1. Размер: 6кб.
7. О. И. Половинкина. Эмблематический образ странствия в метафизической поэзии XVII века
Входимость: 1. Размер: 17кб.
8. Д.Д. Благой. Джон Беньян, Пушкин и Лев Толстой. ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Входимость: 1. Размер: 6кб.
9. О. Ю. Поляков. Черты классицизма в английской героической драме конца XVII – начала XVIII в. («Честолюбивая мачеха» Н. Роу)
Входимость: 1. Размер: 20кб.

Примерный текст на первых найденных страницах

1. Черноземова Е. Н. Джон Мильтон. «Потерянный рай»
Входимость: 4. Размер: 47кб.
Часть текста: beginning how the heavens and earth Rose out of Chaos: or, if Sion hill 10 Delight thee more, and Siloa's brook that flowed Fast by the oracle of God, I thence Invoke thy aid to my adventurous song, That with no middle flight intends to soar Above th' Aonian mount, while it pursues Things unattempted yet in prose or rime. And chiefly Thou, 0 Spirit, that dost prefer Before all temples th' upright heart and pure, Instruct me, for Thou know'st; Thou from the first Wast present, and, with mighty wings outspread, 20 Dove-like sat'st brooding on the vast Abyss, And mad'st it pregnant: what in me is dark Illumine, what is low raise and support; That, to the height of this great argument, I may assert Eternal Providence, And justify the ways of God to men. Say first — for Heaven hides nothing from thy view, Nor the deep tract of Hell — say first what cause Moved our grand Parents, in that happy state, Favoured of Heaven so highly, to fall off 30 From their Creator, and transgress his will For one restraint, lords of the world besides? Who first seduced them to that foul revolt? Th' infernal Serpent; he it was whose guile, Stirred up with envy and revenge, deceived The mother of mankind, what time his pride Had cast him out from Heaven, with all his host Of rebel Angels, by whose aid, aspiring To set himself in glory above his peers, He trusted to have equalled the Most High, 40 If he opposed; and, with ambitious aim Against the throne and monarchy of God, Raised impious war in Heaven and battle proud, With vain attempt. Him th' Almighty Power Hurled headlong flaming from the ethereal sky, With hideous ruin and combustion, down To botomless perdition, there to dwell In adamantine chains and penal fire, Who durst defy th’...
2. Нестеров А. Джон Донн и формирование поэтики Бродского: за пределами «Большой элегии»
Входимость: 3. Размер: 54кб.
Часть текста:   Джон Донн и формирование поэтики Бродского: за пределами «Большой элегии» Литературный сборник Духовное наследие рисованный интернет-журнал Образы мира, http://www.niworld.ru/Statei/annesterov/J_Donne_Brodsk/J_D_Br.htm   В интервью И. Померанцеву по поводу 350-й годовщины со дня смерти Донна Бродский отмечал, что, переводя Донна, он «очень многому научился. Дело в том, что вся русская поэзия по преимуществу строфична, то есть оперирует в чрезвычайно простых строфических единицах – это станс, четверостишие. В то время как у Донна я обнаружил куда более интересную и захватывающую структуру. Там необычайно сложные строфические построения. Мне это было интересно, и я этому научился. В общем, вольно или невольно, я принялся заниматься тем же, но это не в порядке соперничества, а в порядке, скорее, ученичества. Это, собственно, главный урок»[1]. Это "ученичество" у Донна и метафизиков дало весьма богатые плоды. Знакомство Бродского с Донном относится приблизительно к 1961 – 1962 году. "Официально" Бродский указывает 1964 год, когда он получил от Лидии Корнеевны Чуковской том стихов и прозы Донна, изданный «Penguine» в...
3. Львофф Б. Джон Донн и Иосиф Бродский
Входимость: 3. Размер: 52кб.
Часть текста: критерий литературного анализа", размещенной на этой странице. АННОТАЦИЯ: Именно Иосифу Бродскому мы обязаны тем, что Джон Донн, наиболее знаменитый среди т. н. «поэтов-метафизиков», стал известен и в России; именно Бродский – как своими переводами, так и своей личностью, своим авторитетом, - сыграл решающую роль в создании «русского Донна» (Игорь Шайтанов). Хотя в 60-е годы («Большую элегию Джону Донну» Бродский написал в 1963 году) каждый образованный человек знал эпиграф к роману Э. Хемингуэя «По ком звенит колокол», взятый из проповеди Джона Донна, среди всех российских поэтов только Бродский обратился к его творчеству. Такое обращение к английской метафизической поэзии XVII века было беспрецедентно для русской литературы, в которой отсутствовала столь богатая традиция барочной поэзии, как в Англии, Испании, Польше и других странах Европы. (Из русской поэзии сюда можно отнести лишь Антиоха Кантемира, а также частично М. Ломоносова и Г. Державина.) Но тем характернее интерес Бродского к той эпохе и к Джону Донну. Переводы стихотворений Донна, выполненные Иосифом Бродским, очень точны: они сохраняют интонацию подлинника – сложность языка и строфики донновских стихов, не смягчая их при переводе на русский, но стараясь максимально передать в первозданном виде. Это становится ...
4. Забалуев В. Н. Поэтика реминисценций в элегии Дж. Мильтона "Люсидас"
Входимость: 2. Размер: 13кб.
Часть текста: УРАО, 2006. С. 53 – 57. http://natapa.msk.ru/biblio/vokrug/zabaluev.htm Элегия Дж. Мильтона (John Milton, 1608 – 1674) «Люсидас» (Lycidas, 1638) была откликом на безвременную смерть его друга, Эдварда Кинга (1612 – 1637). Мильтон, хотя и был старше Кинга, принадлежал к числу его лучших друзей и был духовно близким ему человеком. Оба они писали стихи, мечтали о том, чтобы принять духовный сан и служить Богу. В отличие от Мильтона, отказавшегося от этого намерения, Кинг стал англиканским священником. Написанный в жанре пасторальной элегии, «Люсидас» продолжает традицию, заложенную еще в античной литературе. Из древних и новых авторов, повлиявших на Мильтона, следует в первую очередь назвать Феокрита, Вергилия, Я. Саннадзаро и Э. Спенсера. Поэтика «Люсидаса» – поэтика реминисценций. Попытаться раскрыть их роль и показать их значимость – задача данной статьи. Само имя «Люсидас» заимствовано Мильтоном из эклог Феокрита и Вергилия. Что касается этимологии этого имени, то большинство исследователей возводят его к греч....
5. Пустовит А.В. История европейской культуры. У. Шекспир. Сонет 43
Входимость: 2. Размер: 4кб.
Часть текста: For all the day they view things unrespected; But when I sleep, in dreams they look on thee, And darkly bright are bright in dark directed. Then thou, whose shadow shadows doth make bright, How would thy shadow’s form form happy show To the clear day with thy much clearer light, When to unseeing eyes thy shade shines so! How would, I say, mine eyes be blessed made By looking on thee in the living day, When in dead night thy fair imperfect shade Through heavy sleep on sightless eyes doth stay! All days are nights to see till I see thee, And nights bright days when dreams do show thee me. *** В сонете Шекспира видна характерная черта эстетики барокко (см. в подгл. 5. 4 воззрения Тезауро) — умение сводить несхожее, сопрягать далекое (противоположное). Текст начинается с парадоксального утверждения: “When most I wink, then do mine eyes best see” (дословный перевод с англ. — чем крепче я зажмурюсь, тем лучше видят мои глаза) и строится на противопоставлениях dark — bright, living day — dead night. 1 Шекспир Уильям — английский драматург и поэт. Между 1592 и 1600 г. создал 154 сонета (опубликованы в 1609 г.). Сюжетная их канва— отношения лирического героя с другом...
6. Михайлов А.: Поэтика барокко: завершение риторической эпохи. Примечания
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: А. Михайлов. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи ПРИМЕЧАНИЯ 1 Именно поэтому беспредметно рассуждать о том, кто первым применил термин “барокко” в литературе [ср.: Лихачев, 1973, с. 185]. 2 Это длинное перечисление всего того, чего “лишен” человек XVII столетия, внутренне противоречиво: оно исходит из того, что человек “приобрел” двумя веками позднее, следовательно, из отношений развития, и этим ставит обоих в одинаково ложное положение — второго как “развитого”, первого как “недоразвитого”. На деле их отношения мы вправе толковать лишь как отношения иных — чуждых друг другу, далеких друг от друга,— настолько, что какого-либо взаимопонимания между ними не удается добиться даже и при участии третьего, т. е. нас самих, смотрящих на них со своей, не познанной нами же исторической позиции. 3 Автохтонное русское барокко в духе протопопа Аввакума точно так же можно представлять себе укорененным и растворенным в целой традиции древнерусской словесности, как все западно-барочное — в многовековой риторической традиции. В барокко вообще нет ничего такого отдельного, что принадлежало бы исключительно ему: соединение же всего отдельного дает тот особый эффект новизны (оригинальности, небывалости), который ставит барокко поперек истории, как плотину, у которой накапливается и подытоживается все бывшее в морально-риторической культуре. 4 Бытийная связь с именем не разорвана, и эпоха барокко — обращенная к культурно-традиционному и его собирающая: к себе и в нем самом,— оказывается в весьма “органической” сопряженности и с библейским разумением слова: “By the ancient Israelites <...> words and entities were felt to be necessarily and intrinsically connected with each other”; “<...> the word is the reality in its most concentrated compacted, essential form”; “the compound Biblical Hebrew word for 'word' —...
7. О. И. Половинкина. Эмблематический образ странствия в метафизической поэзии XVII века
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: души и тела уподоблено расставание влюбленных («Так надлежит расстаться нам»), отъезд лирического героя фактически сравнивается с уходом души. Метафора пути, странствия подчеркнута глаголами «passе away», «to goe» («and whisper their souls, to goe», «the breath goes now»), означающими «умереть», «отойти» и «уйти». Этот смысл передается в переводе С. Степанова: Как праведник, свой путь свершив, Шепнув душе «Ступай!», отходит, Когда находят, что он жив, Одни – другие не находят. Отъезд лирического героя – его «отсутствие», «absence» – ассоциируется со смертью и через латинское значение приставки «ab». Слово «absence» в 4 строфе перекликается со словом «sense», «чувство», «ощущение». По мнению И. О. Шайтанова, «хотя этимология этих слов различна, но на слух одно может восприниматься как отрицательная форма другого»[1]. «Absence» соединяется в стихотворении с темой небесного, неземного. Странствие лирического героя представлено в стихотворении в эмблематическом образе круга – замыкающегося, возвращающегося к исходной точке, с одной стороны, и расширяющегося, описываемого вокруг исходной точки, с другой стороны. Исходная точка, центр круга – союз влюбленных, «святая тайна» которого уподоблена,...
8. Д.Д. Благой. Джон Беньян, Пушкин и Лев Толстой. ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: but he could not be silent long, because that his trouble increased; wherefore at length he brake his mind to his wife and children; and thus he began to talk to them: «O my dear wife», said he, «and you the children of my bowels, I, your dear friend, am in myself undone by reason of a burden that lieth hard upon me: moreover, I am for certainly informed that this our city[3] will be burned with fire from heaven; in which fearful overthrow, both myself, with thee my wife, and you, my sweet babes, shall miserably come to ruin, except (the which yet[4] I see not) some way of escape may be found, whereby we may be delivered». At this his relations were sore amazed; not for that they believed what he had said to them was true, but because they thought some frenzy distemper had got into his head; therefore, it drawing towards night, and they hoping that sleep might settle his brains, with all haste they got him to bed: but the night was as troublesome to him as the day; wherefore, instead of sleeping, he spent it in sighs and tears. So when the morning was come, they would know how he did; he told them Worse and worse; he also set to talking to them again, but they began to be hardened.[5] They also thought to drive away has distemper by harsh and surly carriages to him: sometimes they would deride, sometimes they would chide, and sometimes they would quite neglect him. Wherefore he began to retire himself to his chamber, to pray for and pity them, and also to condole his own misery. He would also walk...
9. О. Ю. Поляков. Черты классицизма в английской героической драме конца XVII – начала XVIII в. («Честолюбивая мачеха» Н. Роу)
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: Черты классицизма в английской героической драме конца XVII – начала XVIII в. («Честолюбивая мачеха» Н. Роу) ЧЕРТЫ КЛАССИЦИЗМА В АНГЛИЙСКОЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ ДРАМЕ КОНЦА XVII – НАЧАЛА XVIII В. («ЧЕСТОЛЮБИВАЯ МАЧЕХА» Н. РОУ)   Во второй половине XVII в., в период Реставрации, в Англии складываются предпосылки формирования жанра классицистической трагедии. Они связаны с литературно-теоретическим наследием Ф. Сидни и Б. Джонсона, драмами Дж. Драйдена и У. Дэйвенэнта, влиянием французской классицистической трагедии, авторитетом классицистических идей в литературной критике. При этом «литературная критика и художественная практика нередко находились в вопиющем противоречии… Дух рационализма, свойственный философии этого времени, отчетливо проявил себя, например, в теоретических утверждениях Бена Джонсона, которые довольно часто не адекватны его собственным творческим поискам. С другой стороны, эмпиризм, свойственный английской философской мысли XVII века…, обусловил развитие литературной критики Джона Драйдена, во многом выходящей из рамок классицистической теории, под знаком которой в значительной мере развивалась его художественная практика»[1]. Отличительной чертой английской литературы той поры было особое внимание к национальной художественной традиции, опыту ренессансного искусства. В связи с этим утверждение о том, что «классицизм был доминирующей, если не единственной силой, влиявшей на творчество в области серьезной драмы»[2], представляется несомненным преувеличением, поскольку игнорирует влияние елизаветинской и героической драмы, хотя действительно сложно найти в истории английской...