Поиск по материалам сайта
Cлово "THU"
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: (Fleming P. Gedichte / Hrsg. v. Julius Tittmann. Leipzig, 1870. S. 29; далее страницы этого издания даны в скобках; курсив в цитатах мой), укрепившего юного поэта в призвании, Флеминг, передавая горе и потрясение утратой, так формулирует характер отношения к другу: «<…> Ach! wo, wo laät du <…> / Mich, deinen andern Dich?» (29). Чувство утраты себя, на первый взгляд, объясняется тем, что человек жив в стольких и таких образах, сколько людей и как его воспринимают. Вместе с безвременно ушедшим другом поэт оплакивает и свой, — самый дорогой из всех, — образ: «Ihr Augen, <…> nun ists um euch geschehn/Und auch um euren Mich» (29). Но речь идет не только и не столько о впечатлении «в глазах» друга, к которым поэт обращается, сколько и прежде всего о подлинности существования в этом «вашем Мне»: лирическое Я, обретавшее себя в «прекрасной душе» друга, чувствует себя теперь оставленным без жизни и без смысла заодно с его телом. Относительность связи души и тела, ирреальность и кажимость земного существования человека в поэзии Флеминга особенно обнажает мотив любви. Лирическое Я поэта, Я-душа, часто покидает себя-тело и обнаруживает себя-душу на месте души возлюбленной или в качестве второй ее души. Так, в ее отсутствие: Ich irrte hin und her und suchte mich in mir Und wußte dieses nicht, daß ich ganz war in dir. Ach! thu mich mir doch auf, du Wohnhaus meiner Seelen! Kom, Schöne, gib mich mir. Benim mir dieses Qualen. <…> Doch gib mich nicht aus dir. Ich mag nicht in mich kehren. Kein Tod hat Macht an mir. Du kanst mich leben lehren. Ich sei auch, wo ich sei, bin ich, Schatz, nicht bei dir, So bin ich nimmermehr selbest in und bei mir (Auf ihr Abwesen, 66). Сходный мотив у Петрарки выглядит на этом фоне робкой попыткой, но и в...
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: (1, 425). Это, по-видимому, одно из кардинальных ощущений, вынесенных Высоцким из осмысления войны. Его солдаты, потерявшие товарищей, тех, кому обязаны жизнью, мучаются, не находя покоя в мире, в котором "вроде - всё как всегда", но жить, "как всегда", невозможно не просто из-за горя или чувства несправедливости случившегося, но - из-за утраты себя: невосполнимого внутреннего ущерба, равного целокупному личностному самосознанию, условно говоря, в размере всего Я! Этому состоянию легко найти созвучие в поэзии XVII века: <...> Ach! wo, wo la?t du dich, Dein" Augen, deinen Mund und was noch mehr, wo mich, Mich, deinen andern Dich? (<...> Ах! Где, где оставляешь ты тебя, Твои глаза, твой рот и, что еще больше, где - меня, Меня, твоего второго Тебя?) Так обращается к умершему другу немецкий поэт Пауль Флеминг[168]. Сосотояние, в котором Я сознает себя вторым Я умершего человека, без особенного затруднения примеряет на себя и современное лирическое сознание, часто дающее выговориться через себя мертвому персонажу. Высоцкий в этом не уникален (вспомним "Я убит подо Ржевом" Твардовского или, например, потрясшую в свое время зрителей реплику героя Алексея Баталова в фильме "Летят журавли": "Я не ранен. Я убит"), но его лирическое внимание крепче приковано к этой ситуации, он неоднократно и настойчиво испытывает этот тип высказывания: "Песня о звездах", "Черные бушлаты", да и бодрый в общем рассказ "недостреленного", заканчивается признанием того, что его все же "дострелили", хотя он и жив. Здесь уместно вспомнить о средневековом еще представлении о "внутреннем" и...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: и без решения проблемы Смерти, или даже «объявленной смерти», добраться до сути этой «переходной эпохи» невозможно. Барокко кажется иногда эпохой последней танатологии, то есть последним историческим «промежутком», когда Смерть воспринималась именно экзистенциально, а не абстрактно-аксиоматически, как после барокко. Следует непременно это чувство иметь в виду, пытаясь понять поэтику барокко, ее особую «переходную специфику». Барокко — первая художественная эпоха в истории европоцентрической культуры, которая отчетливо показала, что при всех различиях национально-культурных этносов, религий и других особенностей, при всех центробежных силах культурно-цивилизационного разнообразия у человечества независимо от всех и вся есть один общий знаменатель, своеобразный интеграл общей судьбы, а именно — нарастающая хрупкость и бренность жизни, дарованной миру. Именно барокко, предвосхитив многие болезни современного и постсовременного человечества, открыло парадигмальный характер «игры», однако не только в эстетическом плане, но и в онтологическом и антропологическом, как своеобразную игру мира с Жизнью и Смертью. Именно барокко показало, что человечеству грозит глобальная опасность «заиграться насмерть», поскольку «игровой люфт» цивилизационных колес может достичь критического предела и сбросить повозку бытия с ее «стогом сена» (И. Босх) в пропасть небытия. Именно барокко открывает экзистенциальную доминанту Смерти, тематизируя свое открытие в поэзии XVII века. Важно подчеркнуть, что в отличие от современного отношения всеобъемлющее господство Смерти переживается в барокко не в плане «дежурного факта», а в обостренной пассионарности поэтического чувства, открывающего оглушающую оконеченность бытия. Это чувство нашло свое отражение в обширной элегии...